Я проворно обежала машину и заняла место за рулем.

– Признавайся, что там произошло? Ты визжала как резаная! У меня волосы дыбом встали! – Ирка вздрогнула.

– Я визжала? А, правда, было такое, я едва не свалилась в воду и с перепугу слегка взвизгнула, – немного виновато припомнила я. – Разве это было уж так громко?

Ирка надула щеки:

– Уф-ф! Помнишь, как Коля сидел за компьютером, а ты стояла у него за спиной? А потом он подвинулся назад вместе с табуреткой и ее ножка попала тебе на палец?

– Я два дня хромала, и ноготь потом слез, – кивнула я.

– Так вот: тогда ты визжала тише! – заключила Ирка. – Тогда ты визжала, как кошка, которой прищемили хвост. А на этот раз ты визжала, как сумасшедший птеродактиль из «Прогулок с динозаврами»!

– Ладно, хватит обсуждать мои голосовые данные, – оборвала я этот неприятный мне монолог. – Слушай, вот что было на самом деле…

Я быстренько отчиталась перед подругой за истекший период времени, с момента нашего расставания на набережной до встречи на лестнице, и торжествующе показала свой трофей.

– Полагаю, об отпечатках пальцев и речи быть не может? – предположила Ирка, поглядев на пыльный и грязный тюбик.

– Думаю, ты права.

Кивнув, Ирка достала из «бардачка» бумажную салфетку, протянула ее мне, и я тщательно протерла тюбик со всех сторон. Выбросила в окошко грязную салфетку и уже хотела открыть помаду, как вдруг Ирка коршуном кинулась на тюбик и вырвала его у меня из рук.

– Смотри! – возбужденно закричала она, потрясая помадой перед моим носом так, что я при всем желании не могла бы сфокусировать взгляд на тюбике. – Ты это видела?!

– Перестань трястись, как эпилептик! – рассердилась я. – Что – это?

– Да вот же, вот! Сюда смотри, тетеря слепая, на тюбик! Видишь этот волосок?

– Твой или мой? – Я присмотрелась к светлой волнистой волосинке.

– И не твой, и не мой! – замотала головой подруга. – Его крышечкой защемило! А мы еще не открывали тюбика! Значит, волосок оставила та баба, которая последней пользовалась этой помадой! Причем не рыжая, как я, и не русая, как ты, а настоящая пепельная блондинка!

– Крашеная, наверное, – проворчала я.

– Да какая разница?!

Ирка снова деловито полезла в «бардачок» и достала оттуда маленький рулончик скотча.

– Дай что-нибудь плотное, – велела она мне. – Какую-нибудь картонку или что-нибудь в этом духе.

Я вынула из кармана книжечку служебного удостоверения.

– Годится! – обрадовалась подруга. – Подержи!

Она приложила вытянутый из-под крышечки тюбика белокурый волос к красной коже моей «ксивы», я придержала его пальцем. Ирка ловко приклеила поверх волоска полоску скотча.

– Теперь не потеряется! – удовлетворенно сказала подруга.

Я сняла с тюбика крышечку и внимательно посмотрела на карандаш помады. Он был грубо стесан и имел весьма неаппетитный вид.

– По-моему, этим не губы на морде рисовали, а граффити на кирпичной стене! – заметила Ирка.

– Или иероглифы на туалетной бумаге, – добавила я.

Мы переглянулись. Ирка хищно улыбнулась и потерла ладони:

– Мы идем по следу, как пара гончих!

– Ты не похожа на гончую, – заметила я. – Ты скорее сенбернар.

– Кстати, о парочках. – Ирка о чем-то вспомнила. – Не пора ли нам ехать за Никой? Вырывать его из противоестественных объятий «Голубых волн»?

Я посмотрела на часы и отрицательно покачала головой:

– Нет, еще рано, мы условились встретиться через три часа, а прошло всего сорок минут!

Ирка вздохнула. Подумала немного и оживилась:

– Давай, пока суд да дело, найдем какое-нибудь приличное кормежное заведение, ресторан или кафе. Посидим там, отдохнем, поужинаем, заодно и время скоротаем!

От бутербродов, приготовленных Иркой в дорогу и съеденных еще на пути в Лорис, остались одни воспоминания, поэтому я одобрила этот план без возражений. Правда, реализовать его оказалось не так просто. Мы проехали из конца в конец две поселковые улицы, а потом наугад поколесили по переулкам, но ни одного открытого предприятия общепита не нашли. Вывески кафе и баров попадались одна за другой, но, похоже, работали эти увеселительно-питательные заведения только в летний сезон, когда население поселка за счет курортников увеличивалось впятеро.

Отчаявшись найти какую-нибудь открытую кормушку в самом Лорисе, мы вернулись на трассу, проехали пару километров в сторону «Голубой волны», и тут – о чудо! – за поворотом нам открылось чудесное видение. Расписной бревенчатый терем, увенчанный стилистически чуждой готической башенкой, на шпиле которой, покачиваясь, как флюгер, красовалась золоченая вывеска «Шашлычная «Огонек»!

Огоньков на этом архитектурном сооружении и вокруг него действительно было предостаточно. Неоново сияли присобаченные к резным карнизам вывески: «Кафе», «Бар», «Гостиница», «Сауна», «Автомойка». Мощно светил прожектор, направленный на подъездную дорожку. Ярко-желтые фонарики подсвечивали стены снизу, а на высоких соснах рядом с теремом поблескивали разноцветными лампочками новогодние гирлянды.

– Забегаловка с претензиями, – сказала Ирка. – Как это мы ее не заметили, когда ехали в Лорис?

– Было еще светло, они не успели включить иллюминацию. Ну что, пойдем? – Я с сомнением прислушивалась к звукам, доносящимся из терема.

В общей какофонии различимы были радостные гортанные возгласы, ритмичные хлопки, мерный топот и звуки лезгинки, странно микширующейся с брейк-битом.

– Свадьба там, что ли? – Ирка тоже медлила выходить из машины. – Хотя нет, была бы свадьба – у подъезда стояли бы машины с лентами…

– Пошли, – решила я.

Мы покинули «шестерку» и пошли к терему, то и дело оглядываясь на свой уютный приют на колесах.

– Жди здесь, я пойду на разведку, – сказала я подруге, кивая на резную деревянную лавку в псевдорусском стиле.

Полукруглые окошки в голубых наличниках были забраны темным стеклом, поэтому заглянуть в терем с улицы я не могла. Пришлось открыть дверь с накладными металлическими петлями и кольцом-стучалкой и сунуться в зал.

В тереме было жарко, накурено и очень шумно. Острые белые огоньки, мечущиеся по залу, как сумасшедшие светляки, мешали толком рассмотреть происходящее, но я успела увидеть толпу, буйствующую в пьяном хореографическом угаре. Чихнув, я поспешно захлопнула дверь и вернулась к Ирке.

– Там какая-то плясовая вакханалия, дискотека или вроде того, – сообщила я подруге. – Без окошек, без дверей, полна горница людей, чад, смрад, а едой и не пахнет.

– Едой пахнет там, – Ирка показала пальцем куда-то за терем.

Шевеля носом, я резвой рысью пробежалась по брусчатке и обнаружила за декоративной каменной горкой с водопадом самый заурядный железный мангал. Рядом с примитивным очагом топтался носатый чернявый парень в несвежем переднике. От очага пахло жареным мясом – как сказал бы Ника, пахло просто упоительно и восхитительно.

– Здравствуйте, извините, пожалуйста, – затарахтела я. – Скажите, можно купить у вас шашлык?

– Па-ад са-асною, па-ад зе-еленою, есть посади-и-ите вы ме-еня! – запела ковыляющая сзади Ирка, коверкая фольклорную «Калинку-малинку».

Это прозвучало немелодично и зловеще, как куплет сказочной Бабы-Яги: «Покатаюся – поваляюся, Ивашкиного мяса поевши!» При этом гипсовый голеностоп вполне мог сойти за необходимую для полного образа костяную ногу. Я поежилась, а парень у мангала и ухом не повел.

Может, он не понимает по-русски? Мало ли, что терем старославянский, кухня-то явно горская! Я ревизовала свои скудные познания в языках народов Кавказа и сгенерировала корявую фразу на грузинско-армянском: – Вах, генацвале! Шашлык-машлык, лаваш-хачапури буду!

– «Ркацители», «Саперави», «Киндзмараули»! – шумно сглотнув слюну, вступила в переговоры Ирка.

Ноль внимания.

– Слышь, ты, витязь в тигровой шкуре! – раздраженно воскликнула Ирка, явно намекая на несвежий, в пятнах, передник шашлычника. – Повернись, с тобой женщины разговаривают!