Кивнул, не без этого — ничего нового ведь не придумал.
— Догадываюсь. Но всякий раз тебе не давали самой и шага сделать. Сейчас будет по-другому, обещаю.
— А… а ты поедешь со мной?
Выдохнул, посмотрел в любопытствующую линзу камеры: что сказать-то?
Вспотел почти как на первом свидании: нелегко отказать ребенку.
— Не смогу.
— Боишься? — Вместо закономерной обиды она тут же ударила следующим вопросом.
— Вовсе нет. Но если я, ты, много других людей хотим, чтобы в Царенате не только избранным, всем жилось хорошо, есть и те, кто хочет обратного — обратить все то, что ты видишь, в сборище рабов.
— Ужасно. — Не думал, что она так быстро со мной согласится. Как и придет к выводу, что родной ей уклад жизни не лучший. — Но почему? Мне думалось, превратить здесь всех в рабов хотят только у меня дома…
— Хотел бы знать, малыш. Хотел бы знать…
— Так, значит, ты пришел, чтобы попрощаться со мной? — В ее глазах стояли слезы. Было стыдно перед чужим, в-общем-то, мне ребенком. Явился, чтобы деликатно выдворить из страны. Уговорить не плакать, когда потащат против воли…
Качнул головой, прогоняя мерзость мыслей.
— Не попрощаться. Тебя отвезут снова во Вратоград.
— Разве там что-то осталось?
Признавать правоту ее вопроса было тяжко: в самом деле, после боев и «Дровосека» от сектора остались разве что рожки да ножки. Частично уцелели лишь окраины города: вражеские СМИ бесновались, отчаянно заявляя, что нам удалось захватить лишь развалины.
Нужно же им было что-то врать про нашу победу…
— Осталось. Люди.
Она вновь склонила голову набок, ничего не понимая. Я продолжил пояснять:
— Твои люди, Кьярра. Мужчины, женщины, старики и дети. Там ведь не только те жили, кого держали в рабстве. Были и другие.
Задумчиво склонилась: словно даже не раздумывала о подобном.
— Сейчас они находятся у нас.
— Как пленники?
Попытался подобрать слово лучше — и не смог. Вместо того просто покачал головой.
— Нет, не пленники — люди. Их кормят, снабдили жильем. Быть может, они живут не так вольготно, как прежде. И нет желающих по щелчку пальца чистить им сапоги, но живут. Как люди — никто их не заковал в кандалы, не швырнул на рудники…
— Вы удивительные. — Кьярра не удержалась от похвалы. — Я бы на вашем месте поступила так, как сказал ты. В кандалы и на рудники — чтобы ощутили, чтобы прочувствовали…
— Плохо желать страданий другим, — заметил я, — даже если другие желали их тебе. Потому мы и боремся — не для того чтобы обратить других в безвольных рабочих, но чтобы все могли быть людьми. Хотя бы на нашей земле.
— А я нужна, чтобы помочь сделать так повсюду?
Выдохнул: ох и не простят же мне кураторы этого проекта того, что собираюсь сказать…
— Нет. Не нужна и даже не необходима. Рано или поздно мы найдем способ отстоять право жить так, как хочется…
Кьярра ухнула в пучину непонимания. Едва ли не с пеленок ее убеждали в особенности. Теперь человек, которому она верит больше остальных, приплыл на драккаре разбитых надежд и говорит обратное.
Воображение рисовало спецназ, что уже грохочет сапогами в надежде остановить меня от других неосторожных слов. Ну и отвратительная же сцена получится…
Предпочел о таком не думать.
— Но разве ты сама не хочешь мира?
— Мира? — Девчонка часто захлопала глазами. Кивнул, подтверждая свои слова.
— Да. Чем мы занимаемся? Стреляем друг в дружку? Строим машины, чтобы давить, перемалывать, раскатывать других? Не пора ли это остановить, как думаешь?
— Пора! — Она не посмела разочаровать меня в лучших чувствах. Вновь погладил ее по голове в качестве награды: молодец, хорошая девочка!
— А вот тут уже без тебя не обойтись. Ты знаешь, кто я?
Нахмурилась, была не готова к такому вопросу.
— Командир отделения? — Девчат она не забывала. Кивнул ей в ответ.
— Так и есть. Пойдешь под мое командование? — дождался, когда малышка неуверенно кивнет, продолжил: — И первой твоей задачей станет внедриться, стать хорошей принцессой для своих людей. Привести нас всех к долгожданному миру. Идет?
Она задумчиво посмотрела на оттопыренный мной мизинец, не зная, что делать дальше.
Выдохнул, улыбнулся, рассказал ей о детской традиции мириться и заключать договора таким способом: она легко включилась в игру…
* * *
Она проводила меня до самого выхода. Нам не мешали, но я знал: любое резкое движение с моей стороны кончится плачевно. Незачем было сердить хмурых секьюрити…
Рассталась со мной как маленькая леди. Заверила, что только что заключенный договор в силе и она будет следовать своему обещанию. На том и порешили.
Бейка появилась из-за угла здания — сколько она там простояла? И когда успела там оказаться? Решил, что обойдусь без ответов. Чувствовал себя как никогда паршиво: вспомнил, какую популистскую чушь нес, какими мыслями забивал детскую голову — стало не по себе.
Оратором мне, может быть, не стать, но способности к подобному точно есть.
— Есть закурить? — спросил, сам не зная зачем. Бейка обошлась без лишних вопросов; протянула пачку, дала прикурить.
Я тут же закашлялся.
— Я был хорош?
— Как ненавязчиво ты жаждешь похвалы, просто диву даюсь…
Постояли у машины, Бейка присоединилась ко мне. Курить у нее получалось не в пример лучше моего.
— Что теперь будет?
— С ней? Или вообще? — хмыкнула командующая, пожала плечами. — Ну ты же сам только что подписал ее на то, о чем говорил.
— А без меня никак нельзя было обойтись? Зачем все это — психологи плохо с ней работали?
Бейка выдохнула.
— Мы это уже обсуждали по дороге сюда. Садись, новости последние посмотри: там немало хорошего.
Отчаянно на это надеялся. Оглянулся на монумент здания за нами: в самом центре осталась маленькая девочка. Только что своими словесами я уговорил ее ринуться в самое горнило политических битв за будущий мир. Вспомнил, как читал в детстве греческие мифы. Герои казались мне игрушками богов. Возмущался: на месте Геракла я бы плюнул на все, что предлагали, и пошел своим путем. Был мал, наивен и глуп: герои делали то, что должны были делать, иначе просто было нельзя.
В пору лихой юности как-то упрекнул друга-ботаника, Миху, что собирает контрактникам гуманитарку: носки, печенье, теплые одеяла. Смеялся: пока он тратит жалкие копейки на то, чтобы помочь, олигархи жиреют, разъезжая на мерседесах. Тогда он сказал, что ему все равно — он хочет спасти как можно больше своих ребят. Потому что по-другому он не мог.
Прав ты был, Миха, как никто другой. Иногда делать приходится то, что не должен, но просто по-другому не в состоянии. Совесть не позволит…
— Это не последняя твоя встреча с ней. Она будет возвращаться: вечно торчать ей там не разрешат, да и без надобности.
— Будете меня толкать к ней раз за разом?
— А разве ты сам не рад еще раз увидеться с ней? Чем-то ты ей запал в душу, Потапов. То ли в нужный момент рядом оказался, то ли показал что-то такое, что произвело на нее большое впечатление. Народ здесь неделями ее шлифовал и не добился того результата, что ты сумел всего одним разговором.
— Так что же, сейчас я самый главный миротворец в стране? Может, мне из ружемантов в дипломаты податься: осталась там где машина Скарлуччи? Сменю класс — и вперед!
Бейка прыснула в кулак, покачала головой.
— Смотри, в Вербицкого не превратись. Он тоже с хороших намерений начинал.
Пропустил насмешку мимо ушей, постучал по виску. Проснувшаяся Ириска побежала искать последние новости.
Сеть тряслась от очередной сенсации: к Вербицкому нагрянули с проверкой из спецслужб. Старик отказывался комментировать проявленный к нему интерес, как и кадры свежих находок. Фабрика новостей СМИ с федеральных каналов заработала во всей своей красе. Не без приукрашиваний, но не теряя хватки: на еще одной вертолетной площадке обнаружился подземный арсенал. Представители Вербицкого прятались и убегали от вездесущих репортеров, давили из себя деланые улыбки разодетые в официальное адвокаты. Грозили исками, но это их не спасало.
