Старшие отделения бурлили. Среднее мало что понимало, но тоже пришло в возбуждённое состояние.

И когда после прогулки поднимались на второй этаж, маленькая Настя Киселёва из тринашек, сестра нашей старосты, Александры Киселёвой, промчалась мимо нашего класса, выкрикнув:

— Слышали? Четвёрке хореографию отменили! Они на самоподготовку идут!

Мы с Марусей переглянулись.

— Подождём решения, — спокойно сказала она.

Действительно. А там видно будет.

РИСОВАНИЕ

Два послеобеденных урока семнадцатого класса были посвящены рисованию. В рисовальном кабинете были довольно занятные столы с двойными крышками. В обычном состоянии они были сложены горизонтально, но могли подниматься с помощью специальных упоров под разным углом. Удобно!

Для рисования был предоставлен букет бордовых георгинов. Цветы стремительно расточали в пространство свои жизненные силы. Мне стало жалко их, срезанных столь бездарно. Впрочем, это же не Гертния, где жизнь букета можно было продлевать месяцами. Был бы у меня хотя бы кусочек стёклышка, я могла бы подзарядить и кинуть его в вазу, чтобы он подпитывал эти цветы хотя бы пару недель…

Преподавательница выдала мне акварель, кисти и предложила классу самостоятельно выбрать формат листов из предложенных. Я засомневалась, что за два урока успею закончить большую работу, и выбрала альбомный лист, сложив его к тому же пополам, на манер открытки. Тратить лишнее время на доработку рисунка в свободное время мне не хотелось, бросать на половине — тоже. Я была настроена создать очередной небольшой «аккумулятор», который смог бы послужить человеку подпиткой, причём формирующийся вариант получался не лечебным, а, скорее, направленным на работоспособность, что ли? Открытка для бодрости духа и хорошего настроения, так скажем.

За два урока получились вполне симпатичные георгины, немного стилизованные в духе старинных иллюстраций к гертнийским летописям. Я осталась довольна.

МОИ ТРЕВОГИ

Единственное, что меня немного тревожило — Далила. Я почему-то была уверена, что её отправят из изолятора утром же. Однако, Далила не пришла ни с утра, ни в обед, и на вечерний чай тоже не явилась.

Зато после чая в нашу спальню явилась врачиха и задавала мне вчерашние однообразные вопросы. Времени, потраченного на неё, жалко. Решила, что завтра отправлю её побыстрее — от чего меня лечить, в самом деле?

В кабинет самоподготовки я пошла с твёрдым намерением вдумчиво перечитать пару историй из книги про Бога, однако на моём столе уже лежала первая из четырёх книжек про «Войну и мир» — впрочем, как и у всех остальных. Классная пятнашек, невысокая, плотная и темноволосая дама с дивным именем Домна (до сих пор я была уверена, что домна — это такая промышленная печь для всяких металлических сплавов, но оказалось, что и имя тоже) указала на книжку многозначительно:

— Машенька, не будем расстраивать Розу Карловну. Прочтите заданные страницы, будьте так добры.

Как уж тут спорить.

Роза Карловна — это, я забыла сказать, литераторша.

Конечно, я начала читать. Сперва меня ужасно раздражали все эти французские диалоги и непонятные взаимоотношения, но я потихоньку втянулась. Интересно стало! В итоге я увлеклась, и прочитала не пятьдесят страниц, а сто двадцать. На ужин пошла, подзуживаемая желанием почитать ещё. И снова у меня это чувство появилось, что надо мне и то, и это, а вместо важных или интересных лично мне вещей я вынуждена заниматься какими-то глупостями. Надо с этими уроками что-то придумывать, а то местные «полезности» всё моё время съедают. Сегодня вот ни застёжку доделать не успела, ни к магическим записям ни вернулась, ни интересное про Бога ни перечитала.

Ещё меня немного нервировала перспектива обсуждать с батюшкой прочитанное. Сто процентов, он по-другому все эти истории воспринимает, чем я. Или не обсуждать вовсе, а предоставить ему возможность свою точку зрения разъяснить? Это, наверное, будет самым лучшим вариантом, а то ещё ляпну чего лишнего, я и так тут уже отметилась, где только можно и нельзя…

После ужина все вернулись в отделение и внезапно начали переодевать фартуки с чёрных на белые.

— А что происходит? — спросила я в пространство в полном недоумении.

— Завтра ж четырнадцатое, — ответила Маруся, словно это должно было всё объяснить.

— Вот сейчас совсем всё стало понятно, — кисло пробормотала я.

— Ой, прости! Четырнадцатое сентября — большой праздник. Крестовоздвижение.

— А сейчас зачем фартуки переодеваем?

— Так праздничная служба с вечера! Сейчас в большой храм пойдём.

Вот это зд о рово, конечно — придётся с рукой в кармане стоять или как? Застёжка-то на оправу не готова! Я полминутки попаниковала, а потом велела себе: спокойно, Маша! Колючки сквозь платок так и так торчат. А платок в руке вряд ли будут запрещать.

Все направились в гардеробную (или, как некоторые девчонки её называли, переодевалошную), а потом — по боковым застеклённым коридорчикам, но не на улицу, а вдоль здания. Привели эти галерейки в большую… Хотела сказать «оранжерею», но нет. И зимним садом это место тоже неподходяще было называть. Скорее, крытый павильон — обширный, со множеством дорожек и лавочек, с декоративными посадками каких-то пушистых хвойных кустиков. Были здесь и клумбы, выглядевшие повеселее, чем уличные — должно быть, за счёт некоторого тепличного эффекта.

— Это что такое? — удивилась я.

— Крытый двор, — сказала Маруся. — Тут гуляют, когда погода плохая.

В высоту павильон поднимался метров на пять и, судя по ощущениям, регулярно проветривался. А вот на противоположном его краю располагался вход в большой храм.

Фон внутри был удивительный. Очень… хотелось сказать: густой. Можно было экстренно подпитываться даже просто стоя у входного крыльца, а уж в сам о м храме!.. Я вошла, сжимая в руке платочек с оправой. И правильно сделала! Потому что внутри большого храма концентрация энергий была на порядок выше, чем в малом. А, может, и на два. Я почти не запомнила, что было — вроде бы, пели и кто-то отдельный читал. Иногда батюшка громко говорил что-то, и ему отвечал хор. Это всё было внешнее. А внутри… Я даже глаза закрыла, чтобы не сбиваться.

Чувство у меня было, словно мощнейший поток поднимает меня прямо в небо и не даёт упасть — и я парю, парю на крыльях этих энергий…

Когда наступила тишина, и вокруг задвигались люди, я не сразу спустилась оттуда.

— Машенька, как вы себя чувствуете? — спросил тревожный голос Агриппины.

— Чудесно, — честно ответила я.

— Дать вам платочек?

Платочек? Зачем? И тут я поняла, что лицо у меня мокрое от слёз. Не самая плохая, между прочим, реакция на чистую энергию. Бывает хуже. Кричат, в обмороки падают.

— Спасибо, у меня есть.

Я догадалась достать из кармана другой платок, а не вытираться риталидовыми колючками.

Маруся невозмутимо ждала меня на ступеньках крыльца. Мы дошли до спальни, и я спросила:

— Ты не обидишься, если я немножко одна посижу?

— Что ты! Я вижу, тебе сейчас нужно.

На самом деле, я хотела закончить с оправой. Сегодня пока стояли, я раза три её чуть не уронила, забывшись. Я задёрнула шторки, слегка (на всякий случай) прикрылась маскировочным фоном и достала свою «беду и выручку». Самопроизвольного восстановления, на которое я втайне надеялась, конечно же, не случилось. Да, патины стало поменьше, но основные структуры так и остались заметно повреждёнными. Так что — только вручную!

Час упорной работы позволил мне завершить начатое. Застёжка готова. Наконец-то! Теперь, по крайней мере, можно будет носить днём, на случай неожиданных всплесков. Спать в таких колючках я не рискну — всю шею ведь издерут.

ПРАЗДНИЧНОЕ

Оказалось, что в большие праздники гимназия живёт по расписанию воскресенья. С утра, до завтрака, все прихорошились и пошли в храм. Все воспитанницы нарядились в белые фартуки, повязали белые ленты, и это добавляло торжественности процессу.