Пошел крупный снег, поднялась легкая метель, глаза застилали хлопья снега и у Алексея Федоровича возникло ощущение страха не увидеть Еву Александровну, поскольку, как ему подумалось, она отменит свое решение встретится с ним ввиду наступившего ненастья. Он снова посмотрел на часы, было тринадцать минут шестого. «Еще две минуты и я уйду отсюда. Совершенно очевидно, что она не придет», – подумал Алексей Федорович, но в этот момент в снежной завесе, он сумел разглядеть человеческий силуэт.

Я не опоздала, пятнадцать минут для дамы извинительно, – возгласил знакомый голос. Ева Александровна буквально вынырнула из-за кулис этого импровизированного театра замерзших летних цветов.

Она предстала перед ним в ослепительно белоснежнокремовом до пят пальто, а ее запах от Houbigant, обволакивал легким дыханием всю его сущность, вскружив не на шутку ему голову.

«Так вот для чего она просила меня одеться в черное» – догадался Алексей Федорович. «Контраст – это жизнь. Однообразие – это смерть». – посетила его, под действием аромата парфюма, неожиданная мысль. Ему на миг показалось: что вот, сказка началась.

Вам не кажется, что погода не располагает к объяснениям? – спросил Алексей Федорович.

О, атмосфера и впрямь несколько насыщенная, но если уж мы с вами встретились, то негоже отступать – все переменчиво в этом мире, и если сейчас пурга, то это не значит, что она будет идти бесконечно. Давайте все же надеется на то, что буйство природы стихнет и воцарится спокойствие и благодать. А пока пойдемте в одно удивительное место, там, где вода, а она всегда располагает к размышлениям о вечности, и, о не переходящем, – сказала она и взяла его под руку.

И огонь, заметьте это себе, – сказал он, и они пошли по дорожке ведущей к набережной Женевского озера. Пройдя по Promand du Lac, они остановились у двух больших валунов, выглядывающих из-под воды. На одном из них была высечена оригинальным способом карта Швейцарии, а в далеке бил фонтан Jet d`Eau. Вода в нем поднималась на девяносто метров. Это удивительное инженерное сооружение было возведено еще в конце XVIII века, но тогда это была просто струя воды, бившая на тридцать метров в высоту. Все изменилось, когда отцы города, в 1891 году, к празднованию шестисотлетия Швейцарской Конфедерацию, выделили деньги на его подсветку и перенесение ближе к берегу, к площади, квартала О-Вив, заметно увеличив мощность струи.

Вот, – сказала Ева Александровна, – давайте остановимся здесь. Это лучшее место для ваших объяснений.

Не знаю, что вам и сказать, – молвил Алексей Федорович.

Как?!

Понимаете, после разговора с этим Азефом, у меня что-то оборвалось внутри. Мне на миг показалось, что я поступил на службу к сатане. Что революция, это не дело Божье, а бесовское.

Ах, вот значит в каких категориях вы мыслите. А я, грешным делом, подумала, что может я что-то не то сделала и вы усомнились во мне. Но вы сейчас понимаете, что наши отношения под угрозой. Скажите, как нам с вами теперь быть? Кто я для вас, наконец?

Чтобы ответить на ваши вопросы, мне необходимо сначала определиться с собой.

Вы потеряли веру?

И да, и нет.

А в меня вы верите?

В каком смысле?

В самом прямом. Верите ли вы, что я, вся для вас живу?

Но это же очевидно, только причем здесь это?

Как?! Как причем? Вы что слабоумный? Я…, я…, о, Боже! Вы законченный эгоист. Вы это знаете?

Нет, такого не может быть.

Еще как может. Вы эгоист, а эгоисты на любовь не способны. Сознайтесь, вами движет только одна страсть, что порождает похоть?

Нет, это не так. Вы заблуждаетесь во мне. Я не такой.

А если не такой, то почему вы так поступаете?

Я не знаю. Это само так получается.

В таком случае вы не мужчина. Вы только что расписались в собственном бессилии. Вы…, вы…, импотент. Вот вы кто!!!

О, это не так. Мне обидно от вас такое слышать. У меня есть деньги! Я могу для нас снять квартиру, где будем только я и вы. Слышите?! И к черту эту революцию.

У настоящего мужчины должно быть свое дело. Революция – это ваше дело, и не стоит вот так просто от него отказывать, даже ради меня. Я такой жертвы от вас не приму. Знайте это.

А если это дело убивает меня?

Тогда умрите и воскресните обновленным, а я вам помогу. Здесь жили Кальвин, Вольтер и Руссо. Обратитесь к ним. Черпайте у них знания для своего возрождения.

Вы верите в меня? Значит я еще не совсем потерян для вас?

Я даю вам шанс на реабилитацию себя в моих глазах.

Помогите мне. Без вас я всего этого не одолею. Спасите меня от самого себя.

Спасти?!

К этой минуте снегопад прошел, наступил тихий теплый вечер, прохожих почему-то не было. Они были совсем одни, какая-то странная дымка окутала их. Ева Александровна отвернулась от него, устремив свой взгляд на противоположный берег озера, где в домах уже зажегся свет. Возникла пауза, Алексей Федорович с мольбой смотрел на ее стан, окутанный в кашемировое пальто. И вдруг его сознание пронзила мысль: «Действовать!!!», он сделал шаг к ней и тут же остолбенел в изумлении произошедшего в следующую минуту. Все так же стоя, не поворачиваясь к нему, с нее сползло пальто, и он увидел совершенно обнаженное ее тело. И ему было явлено французское наваждение и родилась фантазия.

На берегу (Фрагмент)

О, эти два холма! Как горна полыхание,

     Меня бросало в жар их нежное дыханье,

     Меня безжалостно по сердцу бил валек!

     Насмешки полный взгляд отталкивал и влек,

     А тело влажное, сверкая белизною,

     К лобзаньям звало рот, приманивало взор.

     Я, оробев, молчал. Но, сжалясь надо мною,

     Плутовка первая вступила в разговор.

     Я слушал речь ее, но слышал только звуки,

     Я страстно пожирал глазами эту грудь,

     Я силился в разрез поглубже заглянуть,

     Пылал и холодел, испытывая муки.

     Она пошла, шепнув: «Когда настанет ночь,

     Я буду ждать тебя за рощей у оврага!»

     И все ушло за ней, вся жизнь умчалась прочь,

     Как испаряется предутренняя влага.

     Но все ж я ликовал; волнуя и пьяня,

     В моей душе любовь, как бездна, разверзалась;

     Уже бледнел и гас прощальный отблеск дня,

     И ночь, грядущая зарею мне казалась!

     Когда я подходил, она стояла там.

     Я кинулся, упал без слов к ее ногам,

     Обвил ее, привлек, лаская грудь рукою;

     Внезапно вырвавшись, помчалась прочь она

     По лугу, где лила молочный свет луна,

     Но зацепилась вдруг за низкий куст ногою,

     И я догнал ее, и жадно к ней приник,

     И стиснул гибкий стан, и, хищный, опьянелый,

     Унес ее к реке, в береговой тростник…

     Она, кого я знал бесстыдной, наглой, смелой,

     Дрожа, заплакала, испуганна, бледна;

     Меж тем моя душа была опьянена

     Той силой, что ее бессилье источало.

     Кто может разгадать волшебное начало,

     Кипящее в мужской крови в любовный час?

     От месяца легло сияние на нас.

     Лягушки в камышах, о чем-то споря бурно,

     На сотню голосов шумиху завели.

     Проснулся перепел и закричал вдали;

     И, словно первый звук любовного ноктюрна,

     Пустила птица трель – еще неясный зов.

     А воздух полон был истомы, упоенья,

     Лобзаний, шепота, призывного томленья,

     И неги чувственной, и страстных голосов,

     Перекликавшихся и певших в хоре дружном.

     Я чуял эту страсть и в знойном ветре южном,

     И думал: «Сколько нас в часы июньских чар,

     Животных и людей, которых ночью жгучей

     На поиски повлек неутолимый жар

     И, тело к телу, сплел инстинкт любви могучий!»

     И я хотел их слить в себе, в себе одном.