— Здесь варят отменную похлебку, она даже с мясом! — расписывал музыкант прелести местной кухни. — Я закажу.
— Не надо! Я не ем мяса. Просто хлеба.
Бродяга оторвался от эля и долгим взглядом посмотрел на Сильвию.
«Сильвия не ест мясо?», — вопрос был адресный. Алеон растерялся, понимая, что его спрашивают.
«Всю жизнь больше всего любила мясо и хлеб!», — уверенно нашелся полукровка.
— Ты не ешь мяса? Да…, зверей очень жаль…, - сокрушенно вздохнул музыкант. — А хочешь, я тоже больше не буду есть мясо?!
Сильвия улыбнулась словам собеседника:
— Ты ешь. Зверей жалко, конечно, но тебе без мяса будет сложно. Мне просто нельзя.
Алеон наконец догадался, почему Сильвия не прикасалась к добыче, которую он пытался подкинуть голодающей в лесу.
Принесли похлебку. Сильвия старалась не смотреть в сторону миски. Рот наполнился слюной:
— У вас есть каша? — не выдержала девушка. Голод подступал до красного марева перед глазами. До тошноты.
— С утра что-то оставалось, — пренебрежительно фыркнула хозяйка, — сейчас принесу.
Сильвия набросилась на принесенную миску с животным урчанием:
— А есть еще? — голод даже не притупился. Хозяйка выразительным взглядом окинула лохмотья девушки. Сильвия разжала ладонь с деньгами, доставшимися ей от выступления. Монеты звонко высыпались на стол. Хозяйка одним быстрым взглядом пересчитала сумму. — Похлебка и две каши, ну…почти хватает.
Лиро, отвернувшийся на момент расчета, повернулся и добавил:
— И эля!
Хозяйка хмыкнула, но все принесла.
Сильвия решила, что таверна — это вполне безопасное место: многолюдно, шумно. Если степняки охотятся за ней, то сюда не сунутся. Все же, побоятся. Одно дело — пустые темные улицы, а другое — таверна.
Тем временем Лиро рассказывал про свою жизнь. За разговорами кружек эля он не считал, правда оставался трезвым и вменяемым. Из рассказов юноши выходило, что он вырос в далеком южном городе, родителей почти не знал, волей случая ушел с бродячими музыкантами, и так и остался…на Дороге. И теперь Дорога стала жизнью, философией.
Видя рассеянность слушательницы, вагант[1] начал выспрашивать о целях её путешествия. Идет к Морю!? Но там же холодно! Может, стоит пойти в южные земли? Ну, нет, так нет…
— Сильвия, пойдем вместе! Ну, как-никак, работать будешь. Денег-то у тебя явно мало!
— Не знаю…я и танцевать-то уже не умею…Да и неправильно это. — Сильвия колебалась. Вот что бы сказал ее конунг на подобное? Точно бы не позволил! Княгиня — и танцует на площадях?! У степняков за меньшее забьют камнями. Позор! Позор…
Наконец, эль заставил Лиро ненадолго отлучится и оставить собеседницу в одиночестве.
«Пить это пойло невозможно, они нещадно разбавляют!», — Элладиэль встал, намереваясь отойти вслед за Лиро, но передумал. Он подошел к столу, где, поджав ноги, сидела Сильвия.
— Девочка, что ты тут делаешь? — строго спросил он.
— Вам-то что? — огрызнулась девушка.
— Прицениваюсь, как и все остальные в этой таверне! — констатировал очевидное всем, кроме самой Сильвии, бродяга.
— Не к чему! — зло прошипела Сильвия.
— Заканчивала бы ты бродяжничать, до добра не доведет! — в глазах незнакомца блеснуло. Сильвию передернуло. Незнакомец отошел, оставляя одну.
Вместе с внезапным страхом и неприязнью она ощутила волну возмущения. Загнанная мысль проявилась снова — почему кто-то всегда решает, как ей жить?!
Тем временем вернулся Лиро.
— Ты прав, денег у меня нет, да и вдвоем веселей! — зыркнув в сторону незнакомца, согласилась Сильвия. — Знаешь дорогу до моря?
— Канешно! — Лиро улыбнулся во все зубья.
— Тогда пройдем прямо сейчас!
— Хорошо. Правда, ночь на дворе, но у меня есть знакомый охранник, за монету выпустит.
Сильвия быстро достала последний серебряный, вырученный от продажи монеты и протянула Лиро. Музыкант подхватил вещи и решительно зашагал вслед за Сильвией к выходу.
Хозяйка таверны встрепенулась:
— Эй, а платить кто будет?! Эля-то выпил на целый серебряный! — Заголосила она, будя своим воплем стражников, дремавших в углу.
— Я заплачу! — Элладиэль протянул монету. — Не зови стражу.
«Ловок ты… Владыка» — прошипел Алеон. «Не ловчее твоего» — буркнул Элладиэль, явно раздосадованный произошедшим.
[1] музыкант, певец, поэт.
Глава Шестая
Поднебесный. Олейя и Митраэль. Темная Рея.
Грубо наложенная повязка плохо защищала рану, лучше никак не выходило. Бинтовать себя одной рукой было сложно. Чтобы спрятать мокнущий от раны бинт, принцесса намотала шаль.
Олейя закусила губу — проще было бы чарами, но с чарами теперь беда. Они не слушались: прикажи кувшину налить воды — вся вода оказывалась на полу, попробуй зажечь камин — едва не вспыхивал весь дом. Благо, элии успели потушить. Тогда Олейя струсила признаться — как объяснить всем, что чары больше неподвластны?
Пряча откровенный изъян, Олейя все больше покрикивала на прислугу, обвиняя в бедах нерадивость элиев… Слуги сторонились госпожи, чему Олейя была только рада. Все время она проводила в своих покоях, сидя перед огромным зеркалом, где на столике стоял неизменный штоф, а теперь еще и лежал нож.
Нож… Вести из дома Лорда Митраэля настолько испугали принцессу, что за каждым шорохом слышался скрежет когтей по камню… Он придёт за ней, и… Кошмар становился все навязчивей. То и дело падая в естественную для её положения полудрёму, она резко просыпалась от бешено колотящегося сердца. Мерещилось, что неверно легшая тень — дракон.
И если раньше Олейя зашторивала окна, то теперь велела снять тяжелые траурные портьеры. Её новый враг — солнце жалило и кусало, особенно страдала обожжённая рука, — но уж лучше оно, чем внезапный визит дракона.
Олейя ждала, держа нож рядом. Драконы боятся Карающего, но ей не нужно убивать драконью душу, достаточно будет добраться до сердца, а с этим справится и любимый нож.
Постучали, сидящая перед зеркалом Олейя вздрогнула, хоть и ждала визитера.
— Войдите! — Крикнула она, пусть гость сам отпирает дверь. Открыть засов чарами было боязно — вдруг будет как с кувшином или камином?
На пороге показался Лорд Митраэль:
— Ваше Сиятельство, — чинно поклонился темный эпарх. Олейя ответила легким кивком. — Вы звали меня, принцесса? Но прежде, как ваше здоровье?
Олейя прочла в голосе настоящее участие. Вдруг захотелось всхлипнуть, броситься лорду на шею и зареветь в голос — кажется, так делают дети в мире Младших? Олейя невольно перехватила себя руками, останавливая порыв — они не в мире младших, для эльдарийки подобное — позор.
Однажды, еще девочкой, Олейя упала с крылана и сильно расшиблась, она побежала к отцу в надежде найти утешение. Вспоминать остальное Олейя не любила, следы от розг долго красовались под маскирующими чарами… Слабость не подобает настоящей Леди, что уж говорить о будущей Темной Рее.
— Все хорошо, лорд Митраэль, — отчеканила Олейя. Лорд участливо кивнул, готовый слушать. — Милорд, я хочу, чтобы мне отдали удавку из Ничто, — самым безапелляционным тоном начала Олейя.
— Миледи… это невозможно, — покровительственно улыбаясь, заверил Лорд. — Вы напуганы, это понятно. Но, поверьте, вам ничего не угрожает!
— Вы видели его? — разъярилась Олейя. — Видели?!
— Лорд Алион, без сомнения, не в себе… Но, надо быть безумцем, чтобы напасть на резиденцию Наследника. Миледи, я говорил с ним, он просто расстроен и подавлен — погибла их кровь! Вам ли не знать, как драконы остро переживают утрату одного из стаи?! Кроме того, у Лорда пропала племянница. Разумеется, Лорд Алион перешел все границы, но это от общего расстройства здоровья. Он поправится, и все чудовищные недопонимания и обиды разрешатся сами собой! — примирительно заметил Митраэль.
Олейя замерла, теперь от страха начало морозить кожу. Пленница Аэр'Дуна… бежала?!
— Вы… говорили о племяннице Лорда, откуда вы знаете, что она пропала? — едва слышно выдавила Олейя.