Поскольку магия, с точки зрения Тайлора и других эволюционистов, препятствовала прогрессу, культурная антропология была наделена миссией экзорцизма – очищения «дикаря» от невежества. Тайлор учредил антропологию как «науку социального реформатора», чем заложил колониальный образ этой науки. От этого образа мы так и не смогли полностью избавиться, замечает исследователь афробразильской традиции кандомбле Марсио Голдман: антропология всё еще остается наукой, призванной искоренять суеверия и способствовать просвещению невежд, и основывается она на представлении европейцев о наличии в их культуре привилегированного доступа к истине, иначе говоря – на утверждении, что люди, племена и народы могут ошибаться в отношении реальности и самих себя, а антропологи – нет [Goldman, 2015: 21].
Эволюционистская трактовка духов и божеств, с поправкой на исторический материализм, в целом восторжествовала в советской этнографии. Концепция Сергея Токарева (1899–1985) о возникновении религий из страха человека перед силами природы и общественными силами в упрощенном виде даже вошла в школьные учебники истории. Как за религией, так и за магией Токарев видел, в основном, страх и классифицировал обряды и пантеоны духов согласно этой идее. К примеру, он писал, что культ предков и характерные обряды, связанные с размежеванием между миром живых и миром мертвых, возникли не из-за страха смерти вообще, а из-за страха перед конкретными умершими, кого боялись и при жизни. Проще говоря, после смерти какого-нибудь жестокого предводителя люди боялись его потому, что при жизни он имел обыкновение терзать пленников и пытать непокорных. Они полагали, что подобный ирод может, не приведи Господь, вылезти из могилы и взяться за старое.
Одержимость С.А. Токарев трактовал в социально-историческом и в медицинско-психиатрическом ключе – как практику, характерную для шаманизма. Возникновение же шаманизма он, в свою очередь, связывал с процессами разложения первобытно-родовой общины. Тогда выделялись «родовые предводители, военачальники и храбрые воины, знахари и главари тайных союзов, опытные ремесленники-мастера и певцы-сказители», наделенные благодаря суевериям сверхъестественными свойствами, тайным знанием и магической силой:
«И вот к числу таких выделяющихся в общине своими необычными качествами людей относились, очевидно, и нервнобольные, припадочные, истерики, эпилептики. Они – “одержимые”, они – “бесноватые”, в них вселяются “духи”. Отсюда почти повсеместно на этой исторической ступени распространенное убеждение в сверхъестественном происхождении нервных заболеваний, вера в “одержимость”. Но особенно сильно действовал на воображение окружающих, вероятно, тот неврастеник, который научился овладевать своими припадками, их искусственно вызывать и регулировать. Такому человеку, естественно, приписывали не просто способность общаться с “духами”, но и дар намеренно их призывать, вселять в себя, побуждать их к нужным для людей действиям. Такой человек и становился шаманом. Больные – неврастеники, истерики, эпилептики – были и есть всегда. Но только при определенной общественной структуре, на определенной ступени исторического развития, а именно в распадающейся родовой общине, становятся подобные люди центрами притяжения для суеверных представлений. Только в условиях разложения родового строя нервнобольной может стать шаманом» [Токарев, 1990: 266–267].
Забегая вперед, отметим, что теория о психопатической природе шаманизма и одержимости духами в наше время считается устаревшей. В современном шамановедении возобладала точка зрения о преимущественной психической нормальности шаманов [Shirokogoroff, 1935]. Представления об истерической либо шизоморфной природе шаманской деятельности большинство этнографов в своих исследованиях не используют. Напротив, ученые, общавшиеся с шаманами, подчеркивают, что те, как правило, обладают высокой степенью сосредоточенности, часто сохраняют хорошее физическое состояние и демонстрируют развитый ум. Более того, услуги шаманов, если ими пользуются люди, находящиеся внутри народной культуры и верующие в духов, бывают весьма полезными [Адылов, 2008].
Также стоит заметить, что практика спиритуальной одержимости не ограничивается шаманскими культурами. Этот феномен распространен настолько широко, что исследователи признали его «очень древним представлением», которое было изменено и приспособлено к различным видам культурных моделей [Бургиньон, 2001: 428]. Наконец, полевые наблюдения за последователями культов одержимости, большинство которых ведут себя экстраординарно только во время обрядов, а в обычной жизни никаких психических особенностей могут не демонстрировать, заставили ученых выдвинуть на передний план социокультурные, а не психофизиологические стороны одержимости (Bourguignon, 1976).
Из интервью с жрецом кандомбле – пай де санту, баба Жуаном С., живущим в г. Сальвадор, Бразилия, 2019 г.
– В антропологии фетишем называют какой-то предмет, природный или искусственный, или животное, нечто, выступающее в роли носителя, субъекта или вместилища сакральных сил, нечто, чему поклоняются люди, вокруг чего они выстраивают культ. Этот термин сейчас подвергается большой критике в науке, многие давно отказались от теории фетишизма. Но он сохранился в кандомбле, афробразильской религии, идущей от культуры йоруба и восходящей к верованиям Анголы и Конго. Что для вас фетиши?
– Вы сказали «люди поклоняются». Это не так. Многим фетишам никто не поклоняется. Их могут почитать, но не поклоняться. Мы не становимся на колени перед любыми священными объектами. Перед некоторыми, напротив, запрещено становиться на колени. Есть фетиши, которые никто и не почитает, их просто используют. Некоторые фетиши можно даже ругать и наказывать. Это очень сложный и большой мир, множество разных вещей. Их нельзя взять и свести к одной формуле, как это любят делать ученые. Они говорят, что фетишизм зародился из-за того, что люди не знали природу огня, молнии, урагана, что они пугались разных неведомых им явлений, а потому приписывали каким-то вещам священную силу. Но ведь современные люди и в Африке, и здесь, в Латинской Америке, ходят в школу, учат физику и биологию и тем не менее почитают священных змей и различные фетиши. В нашем террейру (община. – Прим. авт.) есть даже один профессор. Почему же мы не расстанемся с религией? Тут должна быть другая причина.
– Какая?
– Мы верим, что вся вселенная пронизана силой аше, и чтобы направлять ее, используем специальные приемы и то, что может называться фетишем. Это путеводные огоньки, это колодцы силы и это точки соприкосновения различных измерений, не только миров, но и измерений внутри человека: искусства и смысла, медицины и мировоззрения. Мы осязаем аше, мы не живем в пустоте, которую заполняет погоня за званиями, или деньгами, или новой информацией. Аше дает нам счастье и уравновешенность через оришей.
– То есть через фетиши вы можете обретать счастье?
– Можно и так сказать.
– Вы почитаете священных змей?
– Во всех африканских религиях почитают змей. Есть множество мифов, гласящих о том, как из дыхания змея произошла сила магии, как великий змей создал вибрации силы, как змея помогала оришам спуститься с небес, как змеи управляют стихиями, явлениями природы и даже космоса. Змеи участвуют в наших обрядах, и они там не для того, чтобы пугать или поражать воображение. Нет, змея – это стремительный путь силы, тайна изменения и обновления. Гадюка и питон – это две из пяти форм энергии аше. Три других – земляной червь, улитка и дятел.
1.3. «Расколдовать мир»: постмодернистские оборотни против позитивизма
Когда на смену религиозной повестке пришла просвещенческая и восторжествовал культ разума, европейские ученые, более не рассматривая языческих богов и духов в качестве реально существующих демонов, всё же сохранили за ними вполне демонические, негативные свойства. Туземные онтологии по-прежнему подлежали изгнанию, считаясь проявлением дикости и отсталости, камнем преткновения на пути прогресса и гуманизма. Но теперь двигателем колонизации стал экзорцизм не во имя веры, а во имя цивилизации и социального развития. Искоренению подлежала как туземная, так и собственная европейская «архаика». Радикальным выражением исторической программы секуляризации (отделения общества от религиозных институтов), рационализации и демистификации стал призыв к дальнейшему «расколдовыванию мира», изложенный социологом Максом Вебером.
