– Леня! – позвал я фотографа. – Иди-ка сюда! Сделай снимок и постарайся запечатлеть лицо. Нам надо будет найти эту женщину.

– Тьфу ты! – в сердцах выругался Фельдман, когда подошел ближе и увидел страшненькую коробочку. – Вот что в голове у того, кто так делает?

– Маргарин, Леня, – я покачал головой. – Если хотя бы он есть. Интересно, почему милиция это не забрала?

– Скорее всего, пропустили, – предположила Соня. – Тут все-таки их много валялось, могли не заметить.

– Может, и так, – Бульбаш выпустил струю дыма. – А может, просто не стали брать.

– Почему это? – изумился я.

– Так ведь преступления как такового нет, – Виталий Николаевич показательно развел руками. – Козу ведь убили, не человека. И гробы эти мелкие – скорее дурацкая шутка. Хулиганка и вандализм.

«И жестокое обращение с животными», – хотел было добавить я, но вовремя вспомнил, что в уголовном кодексе СССР такой статьи не было. А вот ненормальных, у которых в голове черт знает что, их уже хватало. И сейчас, в этом времени, в Ростовской области еще разгуливает Чикатило, а в Подмосковье – Фишер. С ними советской милиции еще предстоит схлестнуться по-настоящему, а пока в Союзе даже нет такого понятия как «серия». Серийный убийца. И кто знает, как далеко может зайти сумасшедший, который клепает миниатюрные гробики, кладет в них фотки людей и забивает животных среди могил?

– Если преступления нет, то это вовсе не значит, что оно не планируется! – я был возмущен. – Может, это угроза? Как черная метка! Вдруг эти психи от коз перейдут к человеческим жертвоприношениям?

– Семеныч, вот ты разошелся, – попытался меня успокоить Бульбаш. – Какие жертвоприношения? Здесь? В Андроповске?

– Смотрите, тут кинжал, – неожиданно воскликнул Леня, который в поисках удачных ракурсов отошел довольно-таки далеко от изначального места съемки.

Мы с Бульбашом закончили перепалку и одновременно вместе с Соней повернулись к нему. Фотограф стоял, наклонившись, над кучей прелой листвы под кладбищенской яблоней, и что-то брезгливо, но сосредоточенно рассматривал. Я с неожиданной для доставшегося мне обрюзгшего тела ловкостью подбежал к нему и посмотрел туда, куда Леня указал пальцем.

Среди начавшей разлагаться листвы и впрямь затерялся кинжал. Короткий и загнутый, словно звериный коготь. А вертикальная рукоятка, как у штопора для открывания бутылок, напоминала формой то ли морского конька, то ли…

– Это что, черт? – удивленно воскликнул Бульбаш, подойдя поближе и тоже наклонившись.

– Нет, – рядом встала Соня. – Это демон. Похож на те статуи, которые в детском доме…

– В поселке Лесозаготовителей? – понимающе уточнил Фельдман.

– Ага, тот самый, – кивнула девушка.

В моем времени поселок Лесозаготовителей давно расселили. А детский дом из старой усадьбы переехал в новое здание после пожара, который случился в конце восьмидесятых. В две тысячи двадцать четвертом от старого дворянского гнезда остались только стены с рухнувшими перекрытиями… Никто там ничего путного не делал, и усадьба больше тридцати лет просто гнила, разрушалась, превращаясь в очередной памятник человеческому бескультурью.

– На нем кровь, – отметил я, аккуратно раздвинув ветви подобранной поблизости палочкой.

Кривой кинжал с рукояткой в виде оскалившегося демона выглядел и впрямь мерзко. Судя по всему, именно им и убили несчастную козу, а потом выбросили в мусор немного дальше от места преступления, явно понимая, что милиция такое дело расследовать не будет. Во всяком случае сыщики вряд ли искали бы по всему кладбищу орудие убийства козы. В какой-то мере их можно было понять – выглядело все это отвратительно, но не опасно. А вот портрет человека в миниатюрном гробике – это попахивало либо чертовщиной, либо идиотизмом с бытовой магией, либо…

– Соня, позвоните в милицию, – обратился я к девушке. – Пусть выезжают и собирают улики, раз опростоволосились. Кровь точно нужно на экспертизу.

– Жень, может, я лучше сбегаю? – предложил Бульбаш. – Чего девчонку гонять? Только две копейки дай.

– Так ноль-два же бесплатно? – удивился я.

– Я напрямую капитану Величуку позвоню, – объяснил Виталий Николаевич. – Так быстрей и надежней.

И снова я чуть не попал впросак. Если в редакции пусть даже образца восьмидесятых мне было все в целом знакомо, то «в поле» приходилось быть гораздо внимательнее. Как Сонька должна была позвонить? Только по таксофону, которого на кладбище явно нет. Значит, надо бежать к выходу – он либо на автобусной остановке, либо у ближайшего магазина. Так что прав Бульбаш, а еще он дельную мысль предложил сразу набрать своего знакомого.

Я похлопал по карманам пиджака, нащупал тугой кошелек, вытащил и раскрыл его. Несколько трешек, червонец и четвертак – бумажные двадцать пять рублей. В другом отделении как раз нашлась мелочь: гривенники, пятачки и копейки. Я отсчитал Бульбашу несколько монет[6] на таксофон, и он резвым кабанчиком, несмотря на свой возраст, побежал к выходу с кладбища.

А мне становилось тревожно. Только бы мой ностальгический сон не превратился в кошмар.

Милиция приехала быстро. Не успел вернувшийся Бульбаш выкурить вторую сигарету, как на границе слышимости скрипнули потрепанные колодки. Захлопали тяжелые дверцы – судя по кондовому звуку, явно «козлик». А вскоре и сами гости пожаловали: грузный мужчина в милицейской форме и трое парней, одетых по-граждански. Один из них выделялся темной курчавой головой и усами, за которые в двадцать первом веке его обвинили бы в старомодности, а в этом времени такой образ считался довольно стильным.

– Здорово, Григорьич, – Бульбаш протянул ладонь милицейскому начальнику, и они обменялись крепким рукопожатием.

– Привет, Виталий Николаевич, – пропыхтел тот, и я понял, что это и есть капитан Величук, знакомый моего подчиненного.

– Евгений Семенович, рад приветствовать, – офицер поздоровался со мной за руку. – Так что у вас тут случилось? Звонит мне Бульбаш, приезжай, говорит, тут какие-то бандитские метки…

– И не только, Платон Григорьевич, – я перехватил инициативу. – Ваши молодцы не все улики собрали. А мы нашли еще один маленький гробик и кривой кинжал с фигурной рукоятью. На нем кровь, надо бы экспертизу провести…

– Да козья там кровь наверняка, – поморщился Величук. – Но вы правы, Евгений Семенович. Апшилава, почему нож пропустили?

– Виноваты, товарищ капитан! – бодро ответил усатый милиционер, судя по всему, следак. – Исправимся. Сизов с ребятами уже едут.

Словно в доказательство его слов послышался мерный гул двигателя, скрип колодок и хлопанье дверцами. Это уже какая-то другая машина, побольше. Если я правильно мыслю, и милиционеры действительно зашевелились, то на ней должны приехать криминалисты.

– А вы, значит, бдите, товарищи журналисты? – Величук упер руки в боки и с серьезным видом окинул взглядом окрестности. Как будто военачальник, приехавший на позиции.

– Бдим, – подтвердил я, – еще как бдим. А то как бы серийника не… пробдеть.

Милицейский капитан уставился на меня со смесью подозрения и недоумения. Потом на его лице отразилось понимание, и он расслабился. Капитан Величук явно был из тех советских милиционеров, кто находился на своем месте. И благодаря таким неравнодушным мужикам правоохранительные органы в то время были опорой граждан. Сейчас бы, в нашем двадцать первом веке, таких побольше.

– Леня, сделай пару кадров, только без постановки, – попросил я, и Фельдман, с готовностью кивнув, принялся настраивать фотоаппарат.

– Это зачем? – спросил Величук, но скорее с любопытством.

– Советская милиция за работой, – ответил я, и тот махнул рукой.

– Тогда лучше не меня, а вон ребят, – Величук указал на усатого курчавого Апшилаву и двух его коллег, видимо, оперативников. – И Сизова с другими экспертами.

В этот момент к могилам как раз подошел колоритный дядька в жилетке-разгрузке с многочисленными карманами. Голова его блестела тщательно выбритой лысиной, а на щеках густились моряцкие бакенбарды. Следом за ним шли менее яркие парни и одна серьезного вида женщина. Поздоровавшись со всеми, они выслушали сжатый рассказ капитана Величука с моими дополнениями, после чего рассредоточились по месту преступления.