– Света! – краем сознания я зацепился за земляной козырек, нависший над тропой. Высоко и опасно.

– Снежинка! – уловив что-то в моем голосе, встревоженно зашелестел Роберт. – Осторожнее! К вам идут Солдат с Темным, дождитесь! Что там у вас?

– Роберт, тут обвал! – крикнул я, надеясь, что звук догонит бегущую девушку. – Мы нашли его! Света!

Лежащее без движения тело в синей курточке и оранжевые ботинки, разбрызгивающие прибрежную грязь – яркие пятна в царящей вокруг промозглой серости. И странный гул где-то на границе слышимости.

– Назад! – заорал я, и мой вопль дополнил испуганный окрик Роберта. – Стой! Назад!

Оранжевые ботинки остановились, их обладательница растерянно посмотрела вверх, на качающийся земляной козырек, потом на меня. И тут я увидел, какая она на самом деле совсем молодая девчонка. Да, медсестра, спасатель, поисковик – но испуганная и беспомощная в данный конкретный момент времени.

– Назад! – вновь закричал я. – Давай ко мне!

Света словно не понимала, чего от нее хотят, испуганно округлив глаза. Потом взяла себя в руки, метнулась, но не в ту сторону… Я бросился к ней, с отчаянием осознав, что земляной козырек заваливается, а вместе с ним сверху на нас вот-вот полетит огромный валун. И если от этого еще можно попробовать увернуться, то следом может сойти кусок берега гораздо крупнее. Цепная реакция…

Раньше я довольно скептически относился к рассказам, когда в экстремальной ситуации человек словно бы видит все в замедленном темпе. Как будто бы само провидение или еще что-то непознанное дает время на принятие важного решения. И вот теперь я почувствовал и увидел подобное сам.

Земляной козырек с валуном медленно, словно нехотя, оторвался от высокого берега и полетел вниз. Прямо на Свету, которая еще могла отскочить, но замерла от страха при виде летящего вниз смертоносного обвала. Я догнал ее, схватил за руку, дернул и с нечеловеческой, как мне показалось, силой отшвырнул прочь. Туда, где земля и камни не причинят ей вреда.

А потом меня самого накрыло мокрой опрелой породой, приложило по голове чем-то твердым, сбило с ног, завалило, мешая пошевелиться и встать. Я уже ничего не соображал, а меня продолжало засыпать, после чего как будто уронили на голову тяжеленный шкаф, и я потерял сознание.

Очнулся я на полу в редакции, изрядно этому факту удивившись. Если меня завалило камнями, то везти мое безвольное тело нужно было в ЦРБ. Или хотя бы на станцию скорой помощи. Но зачем тащить меня на работу? Какой смысл?

Интересно, как там Света-Снежинка? Я помню, что откинул ее от летящей породы, и вроде как девушку не должно было зацепить. И еще… Там же было тело пропавшего паренька. Может, все-таки и он выжил? Не хотелось бы писать репортаж о том, как мы в итоге нашли мертвого мальчика и чуть не погибли сами…

– Он открыл глаза!

Испуганный девичий голос, в то же самое время переполненный облегчением. Кто это? Лера? Или Катя? Я повернул гудящую голову в сторону звука и попытался сфокусироваться – оказывается, в глазах у меня бешено плясали мушки. И наши столы, стоявшие в хаотичном порядке вдоль стен, я узнал чисто интуитивно. Вот только, похоже, я все-таки обознался.

На меня смотрели три пары внимательных глаз. Двое мужчин и молоденькая брюнетка. Абсолютно мне не знакомые. Один сильно располневший, настолько, что его живот бесцеремонно раздвигал в стороны подтяжки. Другой, напротив, невероятно худой и длинный, метра под два. В тонком свитере с треугольным воротом-мыском и торчащей из-под него рубашкой. На тонких ногах длинного сверкали ужасные джинсы-варенки, вроде тех, что в далекой молодости носил мой папа. А вот девушка оказалась довольно приятной. Только какой-то… старомодной, что ли.

Чересчур массивные для тоненького симпатичного личика очки, белая блузка с рукавами-фонариками и высоким тугим воротом. Черный галстук-жабо придавал ей одновременно вид строгой училки и любительницы аниме, а длинная юбка-карандаш скрывала ниже колен еще более длинные ноги. Черные лодочки на низком каблуке и стрижка а-ля семидесятые с накрученной бигуди челкой – образ ей, судя по всему, диктовала бабушка…

– Евгений Семенович, с вами все в порядке? – видимо, я слишком откровенно разглядывал девушку, и она смущенно зарделась. Только почему она меня на «вы» называет? Мы в редакции так только со старой гвардией разговариваем. Еще и отчество путает. Я ведь Сергеевич, а не Семенович.

– Ты, Женя, во время падения головой сильно приложился, – бархатным голосом сообщил толстый, а худой протянул мне руку, помогая встать. – Не болит ничего? Может быть, неотложку вызвать?

– А где я головой приложился? – чувствуя накатывающуюся тошноту, с подозрением осведомился я.

– Да вот тут прям, – худой осклабился. – Зойку бедную распекал, а потом как посинел, задыхаться начал и грохнулся затылком.

– Я?

Чувствуя себя полным идиотом, я обвел присутствующих растерянным взором. Творилась какая-то невообразимая дичь, и самое главное, что оставалось непонятным – как развивались события после того обвала на берегу Любицы. Кто эти два мужика и почему я распекал эту бедную девушку? Как там ее?.. Зойку, точно.

Пока я вертел головой, загадок добавилось еще больше. Кабинет точно был наш – в окне по-прежнему красовались здания районного архива и бывшего дома профсоюзов. Даже береза стучалась в стекло, только почему-то стала поменьше, как будто ее подстригли. Но… не было ни одного компьютера, вместо них на столах расположились допотопные печатные машинки. На стене висел огромный портрет Ленина, а рядом – поменьше – почему-то Михаила Сергеевича Горбачева. Первого и по совместительству последнего президента СССР.

– Ну да! – оживился тем временем толстый. – Ты ж ей задание выдал про молодежную культуру написать, так она вместо слета комсомольских поэтов в гаражи поперлась. Там наши местные оболтусы тяжелый рок играли. Вот об этом и понаписала.

Толстый осуждающе посмотрел на Зою, и та покраснела. Снова. Переминаясь с ноги на ногу, дрожащим голосом попыталась объясниться, глядя при этом только на меня.

– Но это ведь тоже молодежная культура! Кто-то стихи читает, а кто-то поет песни «Кино» и «Лед Цеппелин».

– «Лед Зеппелин», – машинально поправил я, потом спохватился. – А что, у нас в Любгороде разве еще комсомольцы есть? Еще и стихоплетствуют?

Зоя после моих слов почему-то принялась хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Толстый молча вытаращил глаза, тонкий же усмехнулся, со странным любопытством воззрившись на меня.

– Евгений Семенович, вы шутите? – неожиданно толстый, который называл меня Женей, перешел на официальный тон. И тоже почему-то промахнулся с моим отчеством.

– Арсений Степаныч, ему же плохо! – вдруг бросилась меня защищать девушка. – Он, похоже, головой сильно ударился.

– Да, что-то мне не очень хорошо, – признался я. – Голова болит, кружится… Но вы не беспокойтесь, коллеги, скоро все пройдет. Ничего страшного.

– В отгул, Женя, – наставительно сказал тонкий. – Если что, я приму. До выхода номера еще неделя, состряпаем.

– Какого номера? – параллельно с разговором я осматривал внезапно ставший незнакомым кабинет и с каждой секундой холодел. – Что вы там собирались состряпать? Я сплю?

Ленин с Горбачевым уже не так смущали меня, как календарь на тысячу девятьсот восемьдесят шестой год. А еще – кубки и треугольные вымпелы с ликом вождя мирового пролетариата. Что еще за филиал краеведческого музея с советским уклоном?

– Я все-таки скорую вызову! – решительно воскликнула Зоя и принялась крутить диск допотопнейшего стационарного телефона. – Алло! Скорая? Человеку плохо! Упал, потерял сознание, теперь почти ничего не помнит!

Она продолжала взволнованно тараторить, а я ее слушал и постепенно почему-то успокаивался. Все банально: я или сплю, или смотрю «мультики» в медикаментозной коме. Иначе и быть не может, потому что меня завалило землей и камнями, приложило по голове. И никак меня не могли привезти в редакцию – в таких случаях только больница, причем явно ПРИТ.[1] А все то, что сейчас вокруг меня происходит, исключительно плод моего воспаленного лекарствами воображения.