– Праздник ведь светлый, радостный – Воскресенье Христово. Праздник для всех, у кого есть хоть что-то светлое в душе. Ведь если б Иуда ещё помучился и дожил до Воскресенья, то и не стал бы вешаться. Ведь незачем бы было уже!

««Иуда» – пароль сегодняшнего дня», – подумал Иван.

Упоминание скурвившегося апостола напомнило ему о неприятном контакте, неизбежном, если двинуться домой прямо сейчас. Нафиг! Эти двое были ему сейчас гораздо симпатичнее.

– Ладно, давайте отметим праздник, что ли. Есть тут у вас тихое место неподалёку?

Широкая улыбка женщины стала ещё шире.

– Пойдём, покажу. Давай пакет понесу, чтоб тебе не надрываться.

* * *

«Тихое место» было действительно тихим. Труднодоступным. Добираясь туда, пришлось пересечь оживлённую магистраль и найти болтающийся прут в железной ограде вокруг какого-то казённого заведения. Самодельный стол со старой дверью вместо столешницы и пара скамеек, вкопанных в землю между кустов сирени, были в почёте у любителей уюта на свежем воздухе, если судить по утоптанным тропкам, ведущим к этому месту отдыха и уединения.

Пожилая пара чувствовала себя здесь хозяевами и действовала так быстро и слажено, будто приводила сюда гостей вроде Ивана по несколько раз на день. Они мгновенно оказались на скамейках по разные стороны стола и несколько секунд изучали принесённое съестное. Без промедления из обширных карманов мужской куртки были извлечены два гранённых стаканчика-недомерка, а в руки женщины перекочевал складной нож внушительных размеров. Большой носовой платок сомнительной чистоты прошёлся по краю стола, подготавливая место для нарезки закуски. Роль Ивана определила женщина, отодвинув стаканчики в его сторону:

– Вы, мальчики, пока сами, а я едой займусь.

Иван послушно присел на край отполированной чьими-то штанами скамьи, открыл бутылку и разлил по первой. Пенсионер немедля взял чарку, вертикально поднял её до уровня глаз, призывая Ивана последовать его примеру:

– С праздником. Христос воскресе! – Провозгласил он и стремительно опрокинул напиток в горло. На столе перед ними уже лежали несколько кусочков багета, украшенных шпротами.

Иван выпил следом. Его пустой желудок отозвался сладкой теплотой.

– А ты сам-то верующий, отец?

Иванов собеседник отрицательно замотал готовой.

– Василий Курочкин. Полковник в отставке, член КПСС с 1978 года. Атеист. – Перечислил он, прожевав хлеб.

– А я – Беличка, – женщина сочла момент подходящим, чтобы представиться.

– Значит, для тебя этот праздник важен только как повод? – Иван кивнул головой в сторону опустевшего стаканчика.

– Ну, это как понимать… Христос был борец за лучшую долю для своего народа и погиб от рук оккупантов. Память о нём живёт в сердцах людей. За это стоит выпить.

– Он атеист, но верующий, – снова подала голос Беличка.

– А при чём здесь вера? Разве неизбежность победы коммунизма не научно доказанный факт? – Блеснул знанием предмета Иван.

Почувствовав иронию, полковник нахмурился, но женщина терпеливо продолжала:

– Ты-то этого не знаешь, молодой, но мы обещали быть верными делу партии ещё вступая в пионеры. А про классовую борьбу нам объясняли только лет через пять. Так, Вася? В седьмом классе, наверное?

– В восьмом, – отозвался Вася.

– Ну вот, уже после вступления в комсомол, когда мы опять обещали и клялись. Так какая же это наука, если ты сначала клянёшься, а потом тебе говорят в чём, собственно, дело? Религия. Самая современная, самая совершенная. Требует фанатичной веры. Иначе не сбудется.

– Веры во что? В далёкое светлое будущее?

– Веры в человека, прежде всего, – решительно выдал полковник, – Ну, и в его светлое будущее.

Беличка взяла бутылку и наполнила стакашки. Василий положил на свой пальцы и, не поднимая руку со стола, продолжал:

– Сходство, конечно есть, что и говорить. Но мы не обманывали народ. Они провозглашали «не убий», а сами мочили людей направо и налево. Мы определили, что будет борьба. Насилие большинства над меньшинством. А значит – жертвы неизбежны. Мы – честнее.

Неожиданно для Ивана он поднял свой стакан и отправил содержимое в рот без всякого напутствия.

– Они – лицемеры. Мы – нет. Они говорят, что можно любить всех людей. А я и хочу любить людей, но как их любить со всеми их закидонами? Вот ты можешь любить человека, которого тебе противно слушать?

– Нет, – подтвердил Иван.

– Для нас люди не предмет любви, а материал для работы. Руда. Мы из них куём будущее светлое общество. И люблю я не человека, с которым мне приходится сталкиваться сегодня, а человека с большой буквы – человека будущего. В него я верю.

Беличка пододвинула к себе стакан полковника, налила до половины и, понизив голос, чтобы не мешать разговорившемуся товарищу, предложила Ивану:

– А теперь давай со мной: Христос воскрес! – Увидев, что тот подхватил её призыв, добавила, – Целоваться потом будем.

Курочкин тем временем продолжал:

– Но подход к людям сходен: убеждаем и мы и они, что мир устроен несправедливо и каждый человек заслуживает большего, чем имеет. Это в истории часто произносилось, и, наверняка, ещё будет сказано не раз.

Полковник погрузился в задумчивость. Иван, взглянув на нарезанную закусь, спросил Беличку:

– А икру почему не открыла?

– Не могу я её кушать. Мне в каждой икринке рыбка нерождённая мерещится. Погоди, вот первая кончится, – она указала на бутылку, – тогда и намажу.

– Бросьте, Беличка. Животных убивать не грех ради пропитания. Это – главный закон жизни.

Эта фраза вывела полковника из оцепенения, и он резко хлопнул ладонью по столу.

– «Жизнь» – это то, что появится у тебя на кухонном столе, если твоя жена его неделю протирать не будет. Плесень. А главный закон «жизни»: протирать – стол – каждый – день! – Веско сформулировал он, обозначив ребром ладони ритм этого порядка.

Иван чувствовал, как алкоголь струится в кровь, не находя в голодном организме никаких препятствий. Разговор требовал продолжения.

– Вот, у вас, Василий, всё определяет революционная ситуация. От неё зависит что будет или чего не будет. А в христианстве всё выстроилось на одной личности. Великой личности. Боге!

– Брось. Ленин сделал для людей не меньше. Тоже призывал изменить отношение к людям, но ему не поверили и убили. А учитывая разницу в количестве народонаселения, то он, наверное, ещё и крупнее фигура, чем Иисус, которого, может, и не было никогда. А Ленин – вон, лежит. Можно пойти и посмотреть.

– Есть письменные свидетельства четырёх человек, что Иисус существовал. Этого достаточно для признания этого факта по любым законам.

– Ага, – глаза полковника сверкали, а нос заострился, – И чудеса его тоже будем считать установленным фактом?

– Всему можно найти рациональное объяснение.

– Ну, что-ж, – полковник быстренько стрельнул глазами в сторону неоконченной бутылки. Ему тоже хотелось продолжить разговор, – Давайте поищем.

* * *

Человек стоял, подставив лицо солнцу. Оно обжигало, но вглубь тела тепло не проходило. Подкравшаяся сзади струя холодного воздуха коснулась затылка, и неприятный озноб побежал по коже, поднимая волоски. По лицу скользнула недовольная гримаса. Человек мотнул головой, накинул на голову платок и начал спускаться вниз, убегая от леденящих сквозняков. Весна была близко, но в этом году она не торопилась согреть Палестину.

Он ступал уверенно, но лёгкой или проворной эту походку назвать было нельзя. Так ходят крепкие, но невысокие люди. Лицо простое, даже грубое, но за таким лицом не могла прятаться даже самая малость злобы или лукавства. Рыжеватые, толстые волосы на голове и лице выглядели как пучок старой травы, объеденный скотом. Игрушка для ветра и укрытие для мелких песчинок. Имя человека было Иешуа, сын Иосифа, брат Иакова, родом из Галилеи.