– На Марковну напоролись, да? – усмехнувшись, спросила коротко стриженная брюнетка с густо подведенными глазами.

– Не ваше дело, – резко парировала я, пресекая фамильярность в отношении меня как учителя. Девчонка закатила глаза и плюхнулась за парту.

Не обращая внимания на девочек, ожидающих от меня начала урока, я аккуратно встряхнула ботильоны в коридоре и, пройдя в класс, села на скрипнувший стул, чтобы вернуть обувь на подмерзающие ноги.

– Мы будем что-то шить? – спросила одна из учениц, и я нехотя подняла на класс глаза.

– Что-нибудь, – согласилась я, – Весной мы должны предоставить директору ваши труды.

– Чтобы она видела, что вы не в потолок плевали? – снова сыронизировала брюнетка, но я решила проигнорировать ее колкость.

Мельком оглядев пятерых девочек, я раскрыла классный журнал, который передала мне миловидная ученицы с двумя длинными русыми косичками.

– Проведем перекличку, – предупредила я и, пальцем скользя по шероховатой бумаге, стала называть имена: Арефьева Вера?

– Это я, – та самая девчушка с косичками подняла руку вверх, и я сделала отметку о ее присутствии.

– Гаврилова Мария?

– Я тут, – абсолютно неприметная девочка в черном жилете, кривой крой которого так и притягивал мой взгляд.

– Журавлева Елена?

– That’s me! – с ужасным русским акцентом заявила девочка в обтягивающем коротком сарафане в клетку. Я бы дала этой ученице лет двадцать из-за вульгарного образа, но, если всмотреться в ее распахнутые голубые глазки, то можно заметить, какой же она еще ребенок.

– That’s fine, young lady, – ответила я так, как говорят сами британцы, и девчонка, надув губы, отвернулась. – Вернемся к списку. Константинова Маргарита?

– Я, – коротко отозвалась рыженькая с задней парты.

– Так, кто у нас остался? – протянула я, выискивая в списке еще одну женскую фамилию.

– Шнайдер, – подсказала черненькая, – Любовь Шнайдер.

Я поставила галочку рядом с ее именем и подняла глаза на класс.

– Ну и чем хотите заняться? – спросила я, скрестив руки на груди. Вряд ли хоть у одной ученицы есть пожелания относительно того, из какой ткани шить фартук.

– Может, повяжем крючком? – спросила Вера с косичками. Она мило улыбалась, словно поддерживая меня в мой первый рабочий день. Будто мне нужна была поддержка!

– Засунь себе этот крючок, знаешь куда! – пригрозила Леночка в коротком сарафане.

Тут, будто вступившись за недотрогу, усмехнулась Люба:

– Туда же, куда тебе стоит засунуть свой язык?

Лена Журавлева вспыхнула и, направив на обидчицу яростный взгляд, процедила сквозь зубы:

– А давай расскажем, куда тебе засовывает свою свистульку Андрейка?

Скривив лицо, брюнетка вскочила с места и бросилась на Лену, которая, надо признать, перегнула палку с оскорблениями. Девочки повалились на пол, вцепившись в волосы друг друга. Остальные даже не шелохнулись, не желая ввязываться.

– Забейте, они всегда так, – на мой шокированный взгляд ответила Маша в кривом жилете.

– А ну прекратите! – закричала я, но в запале взаимной ненависти девочки не обратили на меня никакого внимания.

– Ноги раздвинула ты, а виновата я! —пищала Лена, прижатая к полу щекой.

Люба, оседлавшая Журавлеву сверху, сильнее надавила на ее голову, от чего та только пискнула.

– Еще раз услышу от тебе что-то, падла…, – пригрозила она, и я больше не смогла это слушать.

Крепко ухватив девчонку за локти, я стащила ее с острой на язык Лены. Та приподнялась и отползла зализывать раны у дальней парты.

– Мне плевать на то, как вы живете свою жизнь! – четко и громко проговорила я, – Но устраивать потасовки в моем кабинете я не позволю! За пределами школы творите, что хотите – я и пальцем не пошевелю, чтобы вмешаться!

Тогда я еще не знала, насколько сильно ошибалась, говоря эти слова.

Девочки успокоились и, не глядя друг на друга, расселись по местам. Я же ощущала, как внутри бьется комок нервов, истерикой рвущийся наружу. В последнее время я живу в постоянном стрессе: работа над коллекцией, которой я никак не могу придать изюминку, пошатнувшиеся отношения с Антоном, гадина Гела Микаэловна, ссылка в Булкин, а теперь еще и класс бунтарок, переживающих самый расцвет своего пубертата.

Я не хочу иметь с этим ничего общего! Не хочу позволять чужим проблемам влиять на мое внутреннее равновесие. Только где-то внутри еще жива память о временах, когда я сама была подростком и проходила через непростые испытания. В эту память хочется вцепиться ногтями и выдрать ее прочь из груди.

Нужно научиться отворачиваться от этих девочек. Закрывать глаза. Пропускать их проблемы мимо себя. Чтобы ни одна из них не напоминала мне саму себя.

– Скоро вернусь, – сухо кинула я, выбегая из класса с сумочкой в руках.

Оставаться там, в атмосфере детской обиды и взаимных упреков, я больше не могла. Мне срочно нужно было заземлиться. И единственный человек, который одним своим голосом возвращает в мой мир гармонию, – это Антон.

– Пожалуйста, Антон, возьми трубку, – взмолилась я, крепко прижимая телефон к уху.

В коридоре было тихо, и только где-то на другом конце из приоткрытого кабинета слышались разговоры детей и учителя. Я могла бы позавидовать тому, как идиллически складывается их беседа, но меня абсолютно не интересовало установление дружеского контакта с классом. Один урок в неделю был для меня лишь черной отметкой в недельном планнере, и я ждала, когда наконец вычеркну все дни, которые должна провести в этом кошмарном кабинете с ржавыми машинками и дерущимися девочками.

– Надин? – в телефоне раздался голос Антона, и я, облегченно выдохнув, улыбнулась.

– Антон! Я так соскучилась! Почему ты не звонил?

– Прости, моя девочка. Пойми, у меня сейчас горячая пора на работе, – я покачала головой, прекрасно зная, что горячая пора на работе у Антона никогда не кончается.

– Я просто хотела услышать твой голос, – жалобно протянула я, – Тут так тоскливо, ты не представляешь! Нет хорошего кофе, нет магазинов, нет ресторанов, нет нормального асфальта. Я сбила себе все ноги за одну неделю! Скучаю по Маттео, представляешь? С ним мои ноги катались на машине.

Я могла бы жаловаться и жаловаться, но Антон как-то резковато осадил меня:

– Успокойся! – его жесткий тон тут же смахнул с моего лица улыбку, – Ты отправилась в Булкин именно для того, чтобы стать ближе к людям. Чтобы научиться ценить нечто большее, чем деньги и все то, что они дают.

Голос Антона немного смягчился под конец осуждающей речи, и я с трудом убедила себя не впадать в депрессию.

– Я не представляю, как тут работать, – осторожно произнесла я, не столько жалуясь, сколько выражая непонимание, – В Москве я творила в своей современной мастерской. А здесь…Швейные машинки, которыми еще прабабушки моих учениц шили.

Антон на том конце помолчал немного, будто взвешивая аргументы, и наконец ответил:

– Хорошо. Напиши Геле, какое оборудование и в каком количестве тебе нужно. Я выделю на это средства, – в моем мужчине снова звучал уверенный предприниматель, которому куда проще общаться цифрами, нежели чувствами. Может, это мне в нем и нравилось.

Над моим ухом протрезвонил неприятный звонок, и я, быстро попрощавшись, скинула вызов. Из кабинета, ничего не говоря, вышли девочки. Вера кивнула мне в знак прощания, Люба кинула в мою сторону взгляд, полный презрения, остальные и вовсе – проигнорировали мое присутствие.

Я вернулась в класс и, устало потерев виски, подхватила классный журнал и понесла его в учительскую, расположенную неподалеку от кабинета директора. По-быстрому избавлюсь от этой книженции и вернусь в свое угрюмое жилище. В планах посмотреть третий сезон «Отчаянных домохозяек» и вдоволь пожалеть себя.

К моему великому разочарованию в учительской был ажиотаж, так что остаться незамеченной мне не получилось.

– Ооо, та самая новенькая трудовиха! – прогремела крупная женщина с жиденьким хвостиком на затылке. – Как вас величать-то?