Итак, утром 2 ноября Павел продолжает обвинять Панина, а Пален пытается, не раскрываясь, защитить союзника. Царь находит три недостатка у Панина: «педантичность, систематичность, методичность». Пален: «Не разбираюсь в политике: дело солдата – драться. Но слыхал, что метод и система совсем небесполезны в делах!» Император перебил Палена и спросил, намерен ли Панин теперь давать бал?

«Я не знаю, – отвечал губернатор, – но мне кажется, что Панин не мечтает ни танцевать, ни видеть танцующих.

– Ему все равно, – воскликнул император, – он римлянин».

Проходит несколько дней, и становится ясно, что политические дни Панина сочтены.

Генерал-губернатор и вице-канцлер спешно договариваются о плане действий: Пален знает, что готовится перевод Папина в московский сенат, и, рискуя навлечь новые подозрения, во время очередного доклада царю, 14 или 15 ноября, все же просит, чтобы опальному дипломату было разрешено «задержаться здесь в течение трех или четырех месяцев, пока не родит его жена».

Софья Панина родит сына Виктора (будущего министра юстиции) 1 марта 1801 г.; Пален стремится использовать повод для того, чтобы его гражданский коллега по заговору задержался в столице, явно надеясь, что за 3 – 4 месяца удастся совершить переворот.

Царь сначала соглашается на просьбу Палена, и 15 ноября было просто объявлено: «…вице-канцлеру Панину присутствовать в Правительствующем сенате», в иностранной коллегии его заменит С. А. Колычев. Впрочем Ростопчин не дремлет и находит еще какой-то повод для увеличения опалы. Не проходит, однако, и трех дней, как Панину предписано покинуть столицу. Муравьев-Апостол сообщит Воронцову, что Панин «с отвращением» отнесся к предложению (вероятно, Палена) просить о помощи фаворитку Гагарину, а «император не желал слышать о графе Панине». Жена попавшего в немилость сановника с трудом добивается разрешения поселиться в Петровско-Разумовском, близ Москвы.

Панин уезжает, успев 17 ноября написать симпатическими чернилами письмо Крюденеру в Берлин, умоляя посланника (как прежде Воронцова) «остаться на службе и не терять мужества». За этими строками и ожидание решающих перемен, и стремление сохранить дипломатические конспиративные каналы для заговора…

Казалось, теперь для одного из главных противников Павла была невозможна какая бы то ни было роль в заговоре, и тем не менее 30 декабря 1800 г. в послании к еще не выехавшей из столицы жене (отправлено Паниным по почте и, конечно, зарегистрировано людьми Ростопчина – Головина), по всей видимости, включена конспиративная фраза: «Господин Муравьев вспомнит, вероятно, то, что я ему говорил по поводу моего экипажа, заказанного в Лондоне; я прошу его уладить это дело».

Панин знал о тайной переписке И. М. Муравьева с Воронцовым, и отправка «экипажа» означает, вероятно, передачу какого-то шифрованного известия в Англию. Муравьев-Апостол помогает опальному шефу, как бы представляя его в заговоре.

Падение Панина ослабило, но не ликвидировало международные связи заговорщиков. Уход его был более важен в другом отношении: состав участников предполагаемого дела становился все более однородным, более практическим, «циничным»; благородно-сентиментальные краски переворота сильно блекнут.

Однако ноябрь 1800 г. оказался крайне неблагоприятным для заговора и по другой причине. Вслед за потерей Панина неожиданная угроза в связи с Рибасом.

В уже упомянутой записи Пушкина за И. И. Дмитриевым содержалось любопытное утверждение престарелого писателя и бывшего министра: «План конституции и заговора начертан Рибасом и Паниным. Первый отстал, раскаясь и будучи осыпан милостями Павла».

Итак, конец ноября 1800 г. Панин уже отставлен, а Зубовы еще не прибыли, когда разворачиваются следующие события. Кушелев, командующий флотом и один из безусловно преданных Павлу деятелей, тяжело заболевает. Докладчиком по морским делам, т. е. фактически исполняющим обязанности морского министра, делается Рибас (возможно, не без участия Палена). Однако через несколько дней, 2 декабря 1800 г., один из первых заговорщиков умирает на 50-м году жизни.

Это обстоятельство обросло позже подробностями и фантазиями (например, о том, что Рибас должен был заколоть царя отравленным стилетом, но вдруг захворал, а в предсмертном бреду покаялся…).

Куда менее фантастическим представляется рассказ о Рибасе историка, располагавшего в начале XX в. какими-то данными, неизвестными по другим источникам: «Ловкость докладчика, его уверенность в счастливом исходе войны (с Англией) и сделанные им предположения об обороне Кронштадта очень понравились Павлу, и он тотчас же начал оказывать ему благоволение; говорили, что коварный Рибас, польщенный этим, думал уже открыть императору планы заговорщиков».

Действительно, заговор в критической точке: Панин удален, а тут карьера сама идет в руки аморального авантюриста. Далее легенда-версия утверждает, будто Рибаса отравили накануне важных признаний: «Есть известие, что [Рибасу] было подано «по ошибке» вредное лекарство», и Пален неотлучно находится при умирающем, чтобы «не дать ему проговориться даже на исповеди».

Так или иначе, но со сцены сходит второй из основоположников конспирации. Отныне все нити исключительно в руках Палена.

Как видим, корабль заговорщиков сумел пока, хотя и с пробоинами, пройти через рифы, но события не позволяют успокоиться.

Война с Англией стремительно приближалась. Вместе с этим усилилась и аналогия, историческая параллель с 1762 г., когда Петр III готовил непопулярную войну с Данией и первоначальный плац переворота был связан с выездом царя в армию, возможным захватом столицы.

Напомним, однако, и важную разницу 1762 и 1801 гг. Теперь существует немалая, куда более сильная, чем в 1762 г., контригра сторонников власти: неприязнь к «датской войне» носила и для офицеров, и для гвардейских солдат национально-патриотический характер, в 1801 г. национальные чувства подобной роли в заговоре не играют…

13 ноября 1800 г. составлены две инспекции для грядущей кампании; предполагаемое поле военных действий – Германия, часть которой придерживается антифранцузской и проанглийской линии.

21 ноября. В Париж к Наполеону отправляется специальный дипломатический представитель императора Спренгпортен.

26 ноября. Исключен из службы видный полководец фельдмаршал Н. В. Репнин.

4 декабря. Военный союз со Швецией.

11 декабря. Коцебу вызван к Пален у для организации причудливой, полуиздевательской-полусерьезной акции – вызова любого иностранного государя на поединок с русским императором (для решения международных споров!).

В тот же день царь, встретив на улице датского посланника, долго с ним беседует (так, что «все замерзли») и говорит, что «вооружает корабли», ибо не может терять времени, если англичане весной пройдут Зунд.

13 декабря. Римскому папе предлагается переселиться в Россию.

14 декабря. Пален у в предстоящем походе предлагается находиться во главе армии в Брест-Литовске, М. И. Кутузову – у Владимира-Волынского, Н. И. Салтыкову – у Витебска.

15 декабря. Запрет всякого экспорта в Англию.

16 декабря. Оформляется союз Скандинавских стран против Англии.

18 декабря. Фактический разрыв с эмигрантским французским двором Людовика XVIII, находившимся в России. 2 января 1801 г. его вышлют из страны, а Людовика XVIII лишат русской ежегодной пенсии размером в 200 тыс. руб. При этом в руки Ростопчина и Павла попадут, при помощи госпожи Бонейль, какие-то свидетельства о самостоятельных переговорах Панина с Бурбонами, и это усугубит опалу бывшего вице-канцлера.

18 (30) декабря. Первое прямое послание Павла к Наполеону! «Я не говорю и не хочу спорить ни о правах, ни о принципах различных образов правления, принятых каждой страной. (…) Я готов Вас выслушать и говорить с Вами».

При дворе Наполеона сразу же оценят ситуацию! «Раздел мира между Дон-Кихотом и Цезарем».