Герцен-Искандер — в апогее силы, влияния, таланта, славы. Сначала альманах «Полярная звезда», затем газета «Колокол» признаны десятками тысяч читателей и по-своему признаны десятками запретов, циркуляров, доносов на русском, польском, немецком, французском, итальянском языках.

Рейхели уж год как перебрались из Парижа в Дрезден, на родину Адольфа Рейхеля. Здесь было легче жить и растить трех сыновей. Герцен вначале был очень огорчен переездом — Саксония много дальше Франции, но потом выяснились и «плюсы»: Дрезден ближе к России, у самой польской границы. Через него движется к немецким курортам, французским, итальянским и английским достопримечательностям множество русских путешественников (в то время из России за границу в среднем отправлялось 90 тысяч человек за год).

Лишь самым верным друзьям, посещающим Герцена и Огарева, доверяется адрес «дрезденской штаб-квартиры». Их имена даже полвека спустя М. К. Рейхель не сообщает: кое-кто из «действующих лиц» еще жив. Как бы не скомпрометировать!

«Все прошло благополучно и аккуратно» — так или примерно так извещает Герцен почти в каждом письме.

«Бумаг еще не получил… жду».

«Ваше извещение о поездке X. получил…»

«Вы человек умный и потому не рассердитесь, получив по почте от Трюбнера фунтов пять денег. Эти деньги должны идти на франкирование[82] всяких пакетов к нам… Не возражайте — это же деньги типографии…»

«Вы говорите: «Остаюсь с тою же собачьей верностью». Ну так я вам за эту любезность заплачу двойной: «Остаюсь с верностью подагры, которая никогда не изменяет больному и умирает с ним…»

Почти в каждом из дрезденских (а прежде парижских) посланий Марии Каспаровны важные новости. Однажды Герцен просит даже сделать каталог пришедшим к ней бумагам — так много их было.

Однажды он называет ее «начальником штаба Вольного русского слова».

III отделение очень старалось раскрыть, перехватить подпольные связи Герцена. Но почти ничего не удавалось.

В настоящее время известны девять тайных и полулегальных адресов, по которым беспрепятственно двигалась информация для Герцена и Огарева. Прусская, саксонская, неаполитанская, французская, папская и другие полиции пытались помочь «царской охоте».

Но почти ничего не «подстрелили».

О том, какая почта приходит и уходит с респектабельной квартиры дрезденского музыканта Адольфа Рейхеля, никто из «тех» не догадался. Иначе бы понеслись в Петербург доносы, а таких доносов в архиве III отделения не обнаружено.

Когда спустя несколько десятилетий Мария Каспаровна пожелает посетить Москву, никаких препятствий от властей не последовало: мирная пожилая дама, жена немецкого музыканта, мать четырех детей…

Мы еще встретимся с Марией Каспаровной в этой книге. Расставшись на время, задержимся в 1860-м.

(Окончание седьмого рассказа следует.)

21 сентября 1860 года. Среда

«Долго я не писал в этой тетради. Наконец и соскучился. Отчего же и не написать чего-нибудь? Сегодня у меня был самый несчастный день. Пришел только в гимназию, сейчас же вызвал Стоюнин, но я ему такой благовидный предлог представил, что он ничего не ответил. Потом Буш, тут уж не посчастливилось. «Вы, Чемезов, сегодня не приготовили», — сказал. Ну, я и сел. Все-таки, думаю, единицы не поставит. А потом узнаю, что получил 1,5, не много же больше единицы! Лишь бы не отметил в билет[83], а то начнутся расспросы, так они для меня хуже всего. Завтра хочу просить у Стоюнина позволения книги брать из казенной библиотеки. Да даст ли еще? Скажет, чтобы кто-нибудь поручился, а кто из наших поручится? Никто. Тогда я останусь с носом. А хорошо бы было, если бы достал книгу, а то выучишь уроки и не знаешь, что делать — так только валандаешься. Да и притом я многих сочинителей и не читал. Недавно мне случилось прочесть Обломова сочинение Гончарова. Отлично написано. Всего лучше сон Обломова. Читаешь и сам переносишься в те места. Чудно было тогда, не то что теперь. Что такое теперь? Отовсюду гонят. Бедных унижают, а все под предлогом улучшений разных глупых. Досадно слушать. Прежде умей только писать, так тысячи наживешь, а теперь и рубля-то никак не добудешь. А все от чего? От того, что царской-то фамилии все прибавляется, а что нам в ней толку? Каждому на содержание нужно ежегодно по 100 000, да при самом рождении кладется 500 000. А чиновников бедных… Тошно становится, когда вспомнишь об этом. Какой источник найдешь себе для пропитания? Никакого, решительно никакого. Сунься теперь с просьбой куда-нибудь, так тебя так турнут, что рад будешь убраться по добру да по здорову. Скучно бывает иногда, так скучно, что не знаешь, куда деться, за что приняться. Хоть бы найти учеников да нажить деньги собственным своим трудом. Да где же теперь найти? Нигде не найдешь…»

Вот первая запись, с которой начиналась очень старая тетрадь в темно-зеленом переплете. Прочел же я эти строки во-вторых: сначала произошла история, немало рассмешившая моих приятелей.

Командировка в Новосибирский академгородок. Коллеги, историки и филологи, показав все, что смогли, — Обское море, новонайденные 500-летние рукописи, лаборатории «по последнему слову…», восточное гостеприимство, записи старинных тувинских и горно-алтайских мелодий, снова восточное гостеприимство, — показав все это и многое другое, везут приезжего в Большой Новосибирск, в ГПНТБ.

Государственная Публичная научно-техническая библиотека — миллионы томов; любой выдают (или, по крайней мере, обязаны выдать) через двадцать минут после заказа («не то что у вас, в столицах»), лифт — вверх, под крыши, и вниз — под землю. Хранилище «на дне»: будет тесно — прокопают дальше, как метро, так что возможности расширения библиотеки бесконечны!

В одном из подземелий — рукописи, собранные Михаилом Николаевичем Тихомировым…

Покойный академик был выдающимся специалистом по Древней Руси: сотни работ, несколько поколений учеников, у которых теперь уж свои наследники, «тихомировские внуки».

Первую лекцию первого нашего студенческого дня на историческом факультете МГУ когда-то прочитал именно Тихомиров… Теперь же тихомировцы показывают мне сотни рукописных и старопечатных томов, столбцов, листков, многие из которых появились на свет задолго до того, как Ермак вступил в сибирские пределы.

Академик, умерший в 1965 году, завещал свою коллекцию только что провозглашенной столице сибирской науки; ученики не только доставили и сохранили тот дар, но и разобрали, описали: древнерусская скоропись, духовные и светские сюжеты XV, XVI, XVII столетий — для них дом родной, привычное дело! Однако среди множества допетровских текстов попадаются и более поздние, 100—150-летние. Тихомиров коллекционировал, конечно, «свои века», но, приобретая целые собрания книг, тетрадей, — разумеется, не отвергал и позднейшие примеси.

Мои друзья знают, что их гость занимается XIX столетием, временем Пушкина, декабристов, Герцена.

— Взгляни, пожалуйста, вот на эту рукопись, а то нам из Средних веков все недосуг выбраться в ваши новые времена.

Осторожно принимаю зеленоватую тетрадь, числящуюся под длинным, но вполне понятным шифром «ГПНТБ Сиб. отделение АН СССР, собр. М. Н. Тихомирова № 53». Наудачу открываю:

«Сколько я могу судить по отзывам некоторых писателей, как например, Искандера…»

Тут-то приятели и начинают хохотать! Ни в их, ни в моей биографии не бывало такого: посреди огромного молодого (еще нет и ста лет) сибирского города, в последней трети XX века раскрыть первую попавшуюся тетрадь, и сразу— «Искандер», Герцен.

В общем, из той темно-зеленой тетради, во-первых, вышел Искандер, во-вторых, «гимназия, несчастный день», полтора балла, сотни тысяч рублей для царской фамилии — «а чиновников бедных…» и «хоть бы найти учеников». Автор, понятно, из среды разночинцев — небогатых, но все же способных платить за обучение детей в гимназии.