Я пожимаю плечами. ― Может быть, нам просто нужно больше практики, Снежинка. Ну же. Дай мне один день.

Она наклоняет голову в сторону и морщит носик, явно делая вид, что обдумывает мою просьбу, хотя мы оба знаем, что она согласится.

― Хорошо. Один день.

Я не могу сдержать улыбку, которая приподнимает мои губы, да я, черт возьми, и не пытаюсь. У меня есть один день, чтобы заставить ее улыбнуться, напомнить ей, что Рождество ― это нечто большее, чем просто эта чертова вечеринка, сделать ее счастливой. Сделать что-то, не имеющее отношение к списку дел. Если она хочет покататься на коньках, то и хрен с ним, пойдем кататься.

Прежде чем я успеваю остановить себя, я касаюсь ее губ целомудренным поцелуем, а затем беру ее руку в свою. ― Один день. Давай сделаем это.

― Боже мой, это просто отвратительно, ― говорит Эмма, когда я выхожу из примерочной, и недовольно морщит нос. ― Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься это покупать.

― О, детка, он точно поедет со мной домой. ― Я ухмыляюсь, поворачиваясь, чтобы она могла видеть спину: ― И ты тоже купишь.

― Я уверена, что моя мама сожжет его, если я приду в нем. ― Она хихикает, и все ее лицо загорается.

Черт, мне нравится этот звук больше, чем я мог себе представить.

Выбрать самый уродливый свитер, чтобы рассмешить ее: миссия выполнена.

Она не ошибается. Он действительно чертовски отвратителен, но, опять же, разве не в этом смысл? Чем уродливее, тем лучше.

Он ярко-красный и покрыт блестящей золотой мишурой, украшенной большими зелеными колокольчиками, которые звенят при каждом моем движении.

― Иди, примерь свой. Мне нужно доказательство того, что я действительно заставил Эмму Уортингтон надеть уродливый свитер, ― говорю я, подмигивая.

Эмма закатывает глаза, но встает со стула напротив примерочной, снимает свое пальто и оставляет его там. ― Боже, не могу поверить, что я вообще это делаю.

Я присаживаюсь в кресло, колокольчики на свитере звенят. Ладно, может быть, это немного раздражает, но это чертовски празднично, так что я оставлю его себе.

Как только она оказалась в примерочной, я достал телефон и открыл уведомления. С тех пор как мы уехали, он не перестает звонить, но кроме сообщения о том, что моя семья в безопасности после урагана, я все проигнорировал.

На самом деле было очень приятно отключиться от сети на некоторое время, пусть даже на выходные. Это не то, что я обычно могу себе позволить, учитывая загруженность моей компании.

― Черт. Джексон? ― слышу я из примерочной. ― Кажется, мои волосы запутались в бирке. Ты можешь мне помочь? Мои волосы застряли в этой отвратительной штуке.

Я встаю со стула, кладу телефон в карман и пересекаю комнату несколькими короткими шагами, чертовы колокольчики на свитере все еще звенят при каждом шаге, когда я проскальзываю внутрь примерочной и закрываю дверь так тихо, как только могу.

Что, впрочем, не так уж и тихо, поскольку я, по сути, ходячее рождественское украшение, издающее шум.

Эмма стоит перед зеркалом, ее щеки ярко-красные, что контрастирует с зеленым свитером, на котором изображена рождественская елка с мигающими огоньками и украшениями и надписью: «Зажигай» спереди.

― Черт, Снежинка. Ты выглядишь чертовски сексуально. ― Потянувшись к ней, я осторожно убираю ее волосы с шеи и распутываю прядь волос, намотавшуюся на бирку, освобождая ее. ― Не буду врать, мой член становится твердым от того, что ты выглядишь так… празднично. Это действительно меня заводит, ― поддразниваю я. Я шучу, но, черт возьми, не совсем. Она мне определенно нравится в таком виде.

Она хихикает. ― Честно говоря, я никогда в жизни не чувствовала себя более нелепо.

― Нет. Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы съесть тебя, Снежинка. ― Я облизываю губы, пробегая глазами по ее телу, а затем поднимаясь обратно с медленным удовольствием.

Ее взгляд затуманивается от моих слов, и я подхожу ближе, медленно отвожу ее назад, пока ее спина не упирается в зеркало позади нее. Мои пальцы задевают край ее топа, затем проникают под ткань, проводя по ее коже.

Мне нравится видеть ее такой, расслабленной и беззаботной. Она развлекается, не заботясь о расписании или списке дел. Это наводит меня на мысль…

― Как насчет небольшого веселого рождественского… пари? Я продолжаю скользить рукой по ее животу, пробираясь вдоль грудной клетки к чашечке бюстгальтера, где касаюсь кружева.

Она сглатывает, глядя на меня широко раскрытыми глазами. ― Что за пари?

Вместо ответа я переворачиваю ее лицом к зеркалу, и ее взгляд блуждает по нам двоим в отражении. Я стою позади нее, запустив руки под свитер, ее щеки раскраснелись, глаза горят, ее грудь вздымается, когда я провожу большим пальцем по ее соску.

Пальцы другой руки расстегивают пуговицу ее джинсов и проникают под ткань, проводя по кружеву ее трусиков.

― Я заставлю тебя кончить, прямо здесь, в этой примерочной, ― шепчу я ей в ухо, покусывая мочку. ― И если ты издашь хоть звук, то будешь носить этот свитер до конца дня.

Она опускает глаза, когда я вцепляюсь пальцами в пояс ее джинсов и спускаю их вниз вместе с кусочком кружева, прикрывающим ее киску, ровно настолько, чтобы обнажить ее попку.

― Руки на зеркало, Эмма. Глаза на меня. Я хочу, чтобы ты смотрела, как я ем твою идеальную маленькую киску. И мне нужно, чтобы ты была хорошей девочкой и вела себя тихо, иначе все по ту сторону двери узнают, что я делаю. Что ты кончаешь мне на лицо.

Она кивает, задыхаясь, и наши глаза встречаются в зеркале, когда она наклоняется вперед, упираясь руками в стекло, выгибая спину и открывая мне идеальный вид на ее охренительную попку и мокрую киску.

Блядь, у меня во рту все пересохло, когда я увидел ее розовую и блестящую киску.

Я опускаюсь на колени позади нее и большими пальцами раздвигаю ее пошире, а мой взгляд с жадностью блуждает от тугого колечка ее попки к входу, а затем к клитору.

Она чертовски изысканна, настоящее произведение искусства, и мне отчаянно хочется попробовать ее на вкус.

Когда мой язык проводит по ее клитору, ее киска сжимается, и это самое горячее зрелище, которое я когда-либо видел.

Я ласкаю ее задницу, сжимая ее половинки, наклоняюсь вперед и прижимаюсь к ее клитору, с жадностью всасывая его в рот, чередуя с надавливанием языком, пока ее бедра не начинают биться о мой рот. Я перевожу взгляд на зеркало, смотрю на ее отражение, убеждаясь, что она сдерживает свои стоны и нас не застукают до того, как я смогу снять ее напряжение.

Эмма прекрасна. Она прекрасна без усилий. Она привлекает внимание с того момента, как входит в комнату.

Но вот так?

Щеки раскраснелись, губы разошлись, глаза закрыты в экстазе. Совершенно раскованная и уверенная в том, что я позабочусь о ней?

Она так захватывает дух, что у меня голова кружится от желания обладать ею.

Мой палец обводит ее вход, проталкиваясь внутрь на дюйм, и только тогда она издает самый тихий всхлип, который я когда-либо слышал. Ее глаза распахиваются и встречаются с моими, когда она зажимает губу между зубами, прикусывая ее.

― Твоя киска течет, Снежинка. Такая хорошая, грязная девочка, принимающая мой палец. Тебя возбуждает, что кто-то может нас услышать? Знать, что кто-нибудь может войти и увидеть, как ты наклоняешься, как твоя маленькая тугая киска, выставленная напоказ, принимает мои пальцы?

Она откидывает бедра назад, когда я добавляю еще один палец, поглаживая ее точку G, пока я не чувствую, как дрожат ее ноги. Я поглаживаю ее клитор синхронно с пальцами, шепча похвалы ее скользкой коже.

Я чувствую, как она начинает сжиматься вокруг моих пальцев, ее киска сжимается, пытаясь втянуть мои пальцы внутрь.

Тук-тук-тук.

Мы оба замираем от неожиданности. Глаза Эммы распахиваются, и выражение ее лица становится паническим.