Минута блаженства и чувственного «расслабона», никаких мыслей в голове, покой и умиротворение в телах…

— Ты что творишь?.. — расслабленно попытался он поругать ее за несоблюдение «осторожненького» секса.

— Соскучилась… — попыталась она оправдаться, но, «отбросив в сторону» все объяснения, положила руку ему на грудь и стала опускать ее ниже, ниже… — Хочу тебя! — жарко зашептала она, взявшись рукой за «источник удовольствия». — Ещё…

— Принимай! Я готов… — довольно усмехнулся он своей горячей любовнице, нависая над ней. — Только теперь осторожненько…

— Как пойдет!

И она призывно раздвинула ноги, принимая в себя своего ненасытного мужчину…

33

С первых дней «возвращения» в его больничную жизнь телефона, Глеб начал включаться в «рабочий процесс»: сначала он лишь отвечал на звонки жены (или звонил ей сам), друзей, знакомых, бывших и потенциальных заказчиков — многие хотели его поддержать, выразить свою поддержку, узнав о том, что с ним случилось, потом стал звонить по работе, понемногу входя в курс дела. А когда «тунеядничать» стало невмоготу, вытребовал у Ирины комп и просматривал договора, обсуждал спорные вопросы с юристами по скайпу — его больничная палата превратилась в подобие офиса, ночью превращаясь в спальню для любовников.

За несколько дней пассивная роль в сексе ему порядком надоела, но он смирился — Ирина сразу дала ему понять — или он ей подчиняется, «не двигается» и помнит, что она беременна и близость должна быть «нежной и осторожной» или… никакого секса до выписки! Что оставалось делать Глебу, и он смирился, но зато секс был ежедневным, сопровождался «легким» эротическим массажем, к которому он быстро привык и расслаблялся значительно больше, чем во время «осторожного» секса (все время приходилось помнить, что она беременна и осторожничать), хотя она сама иногда нарушала свой собственный «запрет» и оба наслаждались полноценным сексом, которого было мало-мало и не хватало обоим.

Ирина выполнила свой «сюрприз» и в пятницу вечером, с разрешения врача, «украла» мужа из больницы… (на две ночи и субботу — до воскресенья) хоть они и провели большую часть времени в кровати, воздух родного дома бодрил и вселял надежду на скорейшее возвращение сюда (даже не смотря на неудобство передвижения — на костылях!).

Проснувшись поздно, почти весь день они провели на улице — солнышко светило и грело, как на заказ, и они загорали, качались на качелях, и даже устроили дневной пикник (правда, без шашлыка — долго стоять на костылях у мангала и возиться с мясом Ирина мужу в этот раз не разрешила) с отваренными куриными крылышками и обжаренными на углях. Глеб сначала разочаровался — хотелось мяса, но потом догадался, что жена бережет его силы для ночи и, пообещав после выписки угостить ее «вкусо-помрачительным» шашлыком, успокоился. К тому же целый день на воздухе (с перерывами на отдых) ни в какое сравнение не шел с ежедневными прогулками по территории на коляске и к вечеру, передвигаясь на костылях, он порядком подустал… Проведя любвеобильную и откровенно-разговорную ночь и проснувшись только к обеду, они нехотя вернулись в госпиталь…

В такой рабоче-домашней обстановке время пролетело быстро и после снятия гипса и полного обследования, они наконец-то возвращались домой…

34. Август. Пять месяцев беременности

Теперь Глеб шел к дому на «своих двоих» и как хозяин (а не гость на денек), но с палочкой, обнимая жену за плечи, она придерживала его за талию, приноравливаясь к его шагам.

— Дом, милый дом! — произнес Глеб и Ирине показалось что он расчувствовался. — Ириш, если я когда-нибудь соберусь покупать что-то грандиозное… напомни мне о сегодняшнем дне!

— Хорошо. Ты рад что мы дома?

— Не то слово! Мне часто снилось, что мы все вместе идем по дорожке к дому… но это казалось несбыточной мечтой.

— Даже не упоминай об этом! Мы дома! А скоро поедим за Снежкой, отдохнем и все вместе вернемся домой, как ты мечтал.

Глеб остановился, повернулся к жене, посмотрел ей в глаза.

— Спасибо тебе, родная, что вытащила меня, дала мне силы восстановиться.

— Глеб, не благодари! Разве ты поступил бы по отношению ко мне как-то иначе?

— Нет, родная! Я сделал бы все, чтобы ты вернулась ко мне!

— Тогда, открывай двери, хозяин! — и Ирина протянула мужу ключи от коттеджа.

Через три дня они улетели в Испанию, в Картахену…

Но в эти три дня, как и предполагала Ирина, Глеб поспешил выйти на работу, и ей с большим трудом удалось уложить его на диван в кабинете (чтобы не нагружать сразу больную ногу), а потом и вовсе увезти домой, где он продолжил работать — проверять и разбираться, что и все ли было сделано для спасения его компании.

Зато ночью Глеб не вылезал из кровати и не выпускал жену: ласкал, нацеловывал, нашептывал признания, снова и снова занимался с ней любовью… «осторожненько и нежненько», пытаясь ей (и себе в первую очередь) «компенсировать упущенные» удовольствия… иногда устало откидываясь на кровать и требуя «восстановление сил» эротическим массажем, после «обильного завершения» которого он расслабленно засыпал, прижимая к своему боку уставшую, заботливую «гейшу».

Они улетели отдыхать, но даже и там Глеб старался держать под контролем свою компанию: командовал, распекал и даже покрикивал, выделяя по нескольку часов утром и днем. Исключение составляли выходные, когда он полностью посвящал себя семье: они загорали, купались, плавали на яхте… (хотя вечером он все же умудрялся открывать комп, пока Ирина не утягивала его в кровать, соблазняя эротическим массажем, отказаться от которого у Глеба не было сил… да и желания тоже).

Три недели пролетели в «сказочном расслабоне», по словам Сашка, а потом Ирина стала получать тревожные сообщения от Дианы: сначала она паниковала по поводу мумифицированного ребенка, потом о своем самочувствии, и наконец, заявила, что еще месяц всего этого ужаса не выдержит, что врачи, видя ее нервное состояние, предложили сделать кесарево и «родоразрешить» ее на тридцать четвертой неделе. От Ирины требовалась оплатить дополнительные расходы. Она оплатила, хотя на карте осталось совсем немного денег — двадцать два миллиона она вернула Глебу, ибо ему предстояли большие официальные расходы и возвраты долгов, хотя он и пытался выкрутиться без этих денег (но для возможных судов расчеты должны были проходить перечислением денег, официально подтвержденных — нал, выведенный из-под налогов, даже не рассматривался). Радужное настроения семейного отдыха было подпорчено, потому что Ирина скрывала от Глеба всю эту историю, не желая волновать его, а по большей части напоминать о неприятном инциденте и сомневаться, и выяснять о своем отцовстве — вот родиться ребенок, сделают тест, и все сразу встанет на свои места!

Ирина не сомневалась, что ребенок Дины не ребенок Глеба!

А еще через несколько дней Дина прислала совсем уж паническое сообщение: «Прокесарили! Ребенок болен! Нужны огромные деньги на лечение! Я больше не могу! Если он вам нужен, забирайте его себе — я от нее отказываюсь». Что было делать Ирине?

«— Отец Глеба прав! — гладя животик, в тихой панике расхаживая по мраморным полам виллы, думала она, не замечая встревоженные взгляды матери. — Не делай добра, не получишь ответочку! Что все это значит? Ребенок, что игрушка? «Она мне не нужна — забирайте ее себе!» А мне она нужна? И почему я должна ее забирать? Это ее ребенок! Спокойно!.. Через три месяца мне рожать, а тут такие проблемы! Проблемы и выяснения! А если эта девочка окажется дочерью Глеба?! Тогда что делать? Опять начну сомневаться: изменил — не изменил…». Нет, такая нервотрепка мне точно не нужна! Мне, в первую очередь, надо беречь своего сына! Прав Илья Семенович — зря я во все это ввязалась! А я дурочка его не послушалась!

— Илья почти всегда прав!

Услышав голос Тамары Леонидовны, Ирина вздрогнула и обернулась — в кресле сидела мать и нервно теребила оставленную игрушку Снежки.