— Глебкины пока трогать на буду — на особняк вам «копил», хотел на рождение второго ребенка тебе сюрприз сделать — из роддома прямо в новый дом привезти!
— Зачем? — ужаснулась единоличным планам мужа. — Я не хочу в особняк! Мне нравится наш дом! Он родной… Просто у меня руки не доходят заняться участком… а теперь я знаю, каким бы я хотела его видеть… «Felices del corazones»!
— Счастливые сердца!.. Я вот тоже думаю: зачем такой особняк покупал?! Надеялся детей много будет, но не вышло… а когда Глеб женился, думал вы с нами жить будете… детей нарожаете… внуки одиночество скрасят, а вы уехали… Почему?
— Глеб так хотел — сказал: «наша семья — это ты и я… и наши дети! И я сам о ней буду заботиться!».
— Мужик! Уважаю! Только пока не понимает, что насильно человека нельзя сделать счастливым!
— Вы о чем?
— Ну, хотя бы о его мечте — привести тебя из роддома в особняк… Ты же этого не хочешь! А он загорелся, поэтому и в сомнительную сделку полез — хотел денег по легкому срубить, а оно вон, как все обернулось!
— Согласна… нельзя человека сделать счастливым не выяснив, будет ли он счастлив от твоего «подарка»! Я помню в детстве, когда папа от нас уехал и стало так… грустно, мечтала о котенке! О крошечном, пушистеньком дружке, с которым было бы не так одиноко. И на день рождения в корзинке мне принесли котенка! Мама сказала: «Папа тебя любит и помнит о тебе!». Это было счастье! Я так радовалась его подарку… целый день играла с котенком, даже спать его с собой положила! А на утро я не могла открыть глаза и чуть не задохнулась от удушающей аллергии…
— Отек Квинке… — подсказал свекор и отвернулся к деньгам, — аллергия на кошачью шерсть.
— Да, я потом целую неделю в больнице пролежала.
— Запоминающийся день рождения. Иди спать, я тут сам разберусь…
Постояла, потопталась на месте, не решаясь остаться на ночь один на один с мужчиной — как не крути, а свекор мне посторонний, чужой мужик… вполне еще ничего, следящий за собой — больше сорока с небольшим ему не дашь, к тому же… неровно дышащий ко мне. Зачем провоцировать его и создавать двоякую ситуацию…
— Тогда я домой поеду… Завтра все равно ехать домой переодеваться.
— Сдурела? Я тебе поеду! На ночь глядя и без охраны!
Занимаясь подсчетом, Илья Семенович внезапно замер, повернулся и в упор посмотрел мне в глаза. Я глаза опустила. И тогда он засмеялся… искренне и беззаботно, как мальчишка.
Посмотрела на него с удивлением: открыт, весел, в глазах прыгают лукавые чертики — никогда не слышала, чтобы он смеялся, да так искренне… всегда серьезен, по-деловому озабочен, а тут…
— Дура ты, Ирка! Не понимал, чего ты все мнешься… Ты подумала, что между нами… Что я к тебе… — сквозь смех произнес он и схватился за живот. — Вот это порадовала — в любовники к себе записала! Но, во-первых, ты не в моем вкусе: слишком худа и зажата — я предпочитаю девиц с формами и без предрассудков! Прости за откровенность… А во-вторых…
Я попятилась… Его слова очень обидели… Словно мне дали отрезвляющую пощечину! Эй, очнись! Ты кто такая? Возомнила себя частью семьи? Любимая невестушка? Ошибаешься, ты в нашей семье — ноль без палочки! Смела подумать, что я к тебе испытываю какие-то чувства?! Ты мне то в любовницы не годишься, а уж сыну моему и подавно! Терпим тебя ради детей!
Возможно, потому что у меня не было отца, к свекру с первых дней я стала относится с уважением, доверием и любовью и думала, что и он ко мне также хорошо относится: с заботой, уважением и любовью… а на деле оказалось, что ни о каком уважении и любви речи не идет — он ставит меня ниже продажных девиц… грудастых и расрепощенных…
Возможно, до ареста Глеба и моего решения отвечать за мою семью самой, я просто выскочила бы за дверь и разрыдалась бы от унижающего пренебрежения, а сейчас… сейчас у меня внутри что-то вскипело, я шагнула к унизившему меня мужчине и со всей силы врезала ему пощечину по его смеющейся физиономии!
Голова его дернулась, и он подавился своим смехом. Взгляд его тут же изменился — веселые чертики, превратились в злых бесенят…
— Как вы посмели подумать, что я рассматриваю вас, как любовника?! Никогда! Никогда я не изменю Глебу! Тем более с вами!
Развернувшись, я быстро пошла к выходу, решив немедленно ехать домой, но… споткнулась о валяющуюся на полу картину, упала на колени потом на руки и закричала от боли… в колени и ладони впились осколки стекол…
20
Илья Семенович никак не ожидал на свою невинную (по его мнению) шутку такой реакции от скромной, спокойной невестки, но получив пощечину взбесился — ни одна женщина не смела поднять на него руку! Захотелось схватить за руку и наорать, но тут же злость схлынула, он почувствовал себя виноватым, а когда она упала на колени и на руки и закричала от боли, испугался… Подбежал, схватил, поднял и побледнел — ладони, пальцы рук, колени… все было в крови.
— Сейчас, Ирочка, потерпи, родная! — подхватывая невестку на руки, успокаивал он, неся ее на первый этаж в гостиную. Усадил на диван, схватил телефон и стал названивать охране. — Медсестру ко мне, быстро — порезы о стекло.
Пошел на кухню, принес аптечку, опустился на колени, откинул подол сарафана, осторожно приложил вату к коленям и рукам, пытаясь остановить кровь…
— Медсестра вынет осколки и перебинтует…
Сжав зубы, чтобы не стонать, Ирина сидела на диване и не смотрела на свекра — для нее этот человек перестал существовать — лично для нее! — с ним она не хочет иметь ничего общего!
Видя обиженность невестки, Илья Семенович поднялся и попытался прояснить ситуацию.
— Ты все не так поняла! Это была шутка… дальше я хотел…
— Ваше имущество я верну вам завтра же! — сквозь зубы процедила Ирина, не желая слушать оправдания теперь уже не «уважаемого и любимого» родственника. — Вы выразились вполне ясно: в вашей семье я никто и не заслуживаю ни любви, ни уважения. Спасибо, что указали мне мое место!
— Не глупи! Ты меня просто неправильно поняла!
— Я всегда относилась к вам… по-родственному и надеялась, что и вы относитесь ко мне так же, но ошиблась! Глеб прав — наша семья — это он, я и наши дети!
— Я отношусь к тебе, как к родной дочери, так же, как к сыну — для меня вы оба равноценны…
В калитку позвонили.
Илья Семенович посмотрел на сидящую неподвижно невестку, глядящую в сторону двери, и пошел открывать.
Медсестра долго возилась, вынимая стекла из ладоней и коленей и зашивая несколько порезов на коленях. Уже расцветало, когда она, перебинтовав колени и ладони пациентки, вышла из дома.
— Давай, я отнесу тебя в спальню, — предложил Илья Семенович, чувствуя за собой вину за свои слова и все случившееся в последствии — мысль о том, что кто-то подумает, что между ними любовная связь — развеселила его… Вот он и пошутил… на свою голову! Теперь она обиделась и не будет его слушаться, а сейчас им надо, как никогда, быть единым фронтом. — Не веди себя, как обиженный ребенок…
— Извините, я хочу спать!
Повернувшись, со всеми предосторожностями, Ирина легла на диван, отвернувшись лицом к спинке дивана и закрыла глаза. Она почувствовала, что ее накрывают пледом, и тут же сбросила плед с себя — ей не нужна его лживая забота!
Но плед снова лег на ее тело…
— Уходите! — едва сдерживая слезы, попросила она и сбросила плед на пол. — Идите заботьтесь о своих… грудастых и раскованных! Я больше в вашей заботе не нуждаюсь!
Сказала и поняла, что она ревнует этого человека! Поняла и ужаснулась! Да, она его ревнует! Ревнует его внимание к этим грудастым и раскованным! Ревнует, как маленький обиженный ребенок, ревнует заботу и внимание родителей к маленькому братику или сестричке, чувствуя себя обделенным, обманутым, покинутым…
Пять лет она считала этого человека почти родным и обманулась… он совсем ее не любит… еще одна потеря… еще одно предательство… А она так хотела его любви… Слезы градом потекли из ее глаз…
