Глава 7
То, что мы разумеем под детским и юношеским лагерем сейчас, имеет мало общего с тем, что он представлял собой пятьдесят лет назад. Удобства по три-четыре человека в комнате? Про это можете и не думать. Душ с туалетом в номере или хотя бы на этаже? О таком мы даже не мечтали. Дискотеки до полуночи и ночные гуляния с мальчиками? О чем вы!
Все было куда строже и ограниченнее. Но ведь детей из поколения в поколение привлекает в таких местах, как известно, не пятизвездочный комфорт, а отсутствие родительского контроля, поэтому даже самые прихотливые легко смиряются с возникающими неудобствами и уже в какие-нибудь несколько дней забывают, как высказывали недовольство у себя дома невкусной кашей на завтрак или слишком ранним отбоем вечером. Здесь их устраивает все. После двух дней голодания они понимают, что не дождутся бутербродов с ветчиной и горячего душа на полчаса в удобное для них время. Здесь день расписан поминутно, свободного времени еле хватает на сон, а надзирательство вожатых подчас кажется строже родительского.
Однако наше место заточительства, как называли мы его со смехом между собой, несколько отличалось от имевших обыкновение быть тогда в большинстве своем.
То был лагерь для бедных, детей из малоимущих семей. Все знали данное обстоятельство, но никто не принимался где-либо открыто обсуждать это.
Туда получали путевки от государства дети рабочих-фабрикантов и отправлялись также те, кому их покупали родители, не имевшие возможности получить таковые по долгу службы бесплатно. Это были дешевые путевки и не удивительно почему.
Старый лагерь занимал территорию некогда еще более старого поместья, отошедшего в государственное владение по причине не объявления кого-либо из наследников, преобразованного сначала в парк для местного населения, но позже на скорую руку перестроенного в бюджетное учреждение, ставшее местом проведения юношеских окружных соревнований. Однако из-за редкой организации оных властями было решено перепрофилировать его в детский лагерь за пятнадцать лет до того, как я отправилась туда.
Ничего впечатляющего там не было. Половина основного здания находилась в аварийном состоянии, половина в более-менее приемлемом, где и располагались жилые комнаты. Когда-то былая конюшня стала душем на открытом воздухе, а место арены в соседнем корпусе заняла столовая. Двадцать уличных туалетных кабинок имели одну общую стену с душевой.
Территория, по детским меркам, была большой. Тем более она казалась таковой оттого, что в наши каждодневные обязанности входило обрезать и подвязывать на ней виноградники. Мы также по установленному графику дежурств убирались в спальных комнатах и столовой. Пожалуй, это были единственные обязанности, за выполнением которых строго следили старшие.
Нас занимали различными спортивными и интеллектуальными играми и соревнованиями и не давали сходить с ума от безделья. Но я не помню тотального контроля. Если кому-то не хотелось принимать участие в чем-то, он мог спокойно остаться в комнате с книжкой или пойти погулять по территории. К слову, она была надежно огорожена высокой добротной каменной стеной. Два раза в день – утром и вечером – мы делали перекличку и в целом были предоставлены сами себе.
По 16 человек в комнате, по 32 в группе. У каждого своя кровать, тумбочка и шкафчик. Про гигиенические моменты я уже сказала.
Не очень-то комфортно жить почти месяц в одной комнате с еще 15 незнакомыми тебе девочками, и я видела, как ссоры то и дело возникали на пустом месте. Режим одинаков для всех, но ведь непременно найдется кто-то, кому хочется его нарушать! А когда людей так много, то, само собой разумеется, что образуются конфронтующие стороны.
Кому действительно было легко пребывать в таких условиях, так это мне! Для меня казалось раем уже хотя бы то, что не нужно убирать ни за кем, кроме себя. В течение восьми лет я принимала участие в воспитании пятерых отпрысков, которые без конца галдели, бегали по дому, портили и рушили все на своем пути. Я убирала за ними, простите, последствия жизнедеятельности, готовила еду, гладила, стирала. Можете себе представить, с какой скоростью я выполняла любую работу и как быстро засыпала, еще не успев коснуться головой подушки!
Марчелла смеялась, и видно было по глазам, какой теплотой отдавали в груди эти воспоминания.
Мне было совершенно все равно, кто во сколько ложился спать и когда подходила моя очередь идти в душ или туалет. Такие условия ничуть не тяготили меня, а мой нейтралитет между враждующими сторонами в итоге обратил на себя внимание. И вот к чему это привело.
Однажды, спустя шесть дней после нашего пребывания в заточении, на внутригрупповом собрании, которое каждый день организовывали девочки-главари двух различных группировок, было принято решение во избежание стычек с вожатыми, строго пресекавшими любые разборки между подопечными, выбрать так называемую судейскую группу, в которую входили бы по два представителя от каждой группировки и один верховный судья. И да – ею назначили меня!
В знак подчеркивания особого положения в обществе все 4 судьи носили синие повязки на шее, и только я одна – ярко-желтую. Но не только она могла свидетельствовать о моем суверенитете. Ведь это психологический момент, Вы понимаете. Когда Вам одевают корону на голову, Вы априори не можете позволить себе лечь в лужу с грязью или одеть фартук на кухне, пусть даже Вы очень нуждаетесь в том. Вот я и задрала нос под стать занимаемому посту и всем своим видом выказывала превосходство над окружающими. Но я никогда не была высокомерной, поэтому и отношение ко мне всегда было добрым и доверительным. По правде сказать, я отлично подходила на роль главной судьи, обладая материнским бойким и жестким характером, смекалистым умом и умея отлично сглаживать углы. И я здорово разруливала возникающие конфликты. Мне очень нравилось вершить правосудие и вместе с тем ощущать действительную потребность людей в себе.
Что касательно противоположного пола, то на весь лагерь у нас было только 2 группы мальчишек, и это тоже было предметом бесконечных ссор, разумеется. В одном отряде они были возрастом от 9 до 12 лет, а в другом наши ровесники – 14-16 лет, и пройти мимо обычного места сбора последних без должной выправки было совершенно немыслимо. У них внутри тоже были свои порядки, и мы в те дела (равно как и они в наши) не вникали, а только замечали по некоторым разбитым лицам, что кулаки там частенько шли в ход.
Нравилась ли я кому-то из них – об этом я не задумывалась, потому что не имела привычки рассуждать на этот счет. В школе на уроках я не отвлекалась никогда на личное, а на переменах играла в куклы. Я чуть ли не до 12 лет играла в куклы, тогда как мои одноклассницы уже тайком встречались и целовались с мальчиками. Сейчас я понимаю, что это было обусловлено не только переносом такой, как бы понятнее выразиться, глубокой семейности на мои детские занятия и деятельность, но и элементарно тем, что мне некогда было чувствовать себя ребенком дома, мне хотелось играть. Я не наигралась в отведенное для этого природой время. Последний же школьный год, когда я и делала эти побеги из дома, что-то сексуальное, бесспорно играло во мне, какие-то сцены я даже наблюдала в уличных сборищах, но они были такие грязные и мерзкие, что вызывали скорее отвращение, нежели пробуждали желание.
Здесь же, в пансионате, впервые за много лет, стала снова раскрываться моя женственность, которая последний раз давала о себе знать, когда мне было лет 5-7. Нет, Вы не думайте, что я была такой вот прямо-таки пацанкой все последующие годы. Я всегда одевала платья, заплетала волосы, но само по себе мое поведение не вызывало интереса у мальчиков. Да я ведь и не гуляла ни с кем после школы, все мое социальное общение заканчивалось со звонком последнего урока.
Теперь же я с головой окунулась в другую жизнь. Куклы остались позади, прилежное ученическое поведение не приветствовалось и не котировалось в этом ином мире, оно лишь где-то издалека и только отчасти могло быть полезно в судейских вопросах. В остальном же все школьные установки доброты, отзывчивости и взаимопомощи были пропагандированы в точности да наоборот. Сегодняшний друг мог запросто оказаться завтрашним врагом, и все потому, что каждый сам за себя, все учатся выживать и неосознанно тренируются перед предстоящей самостоятельной жизнью в большом мире. И это касается не только бытовых вещей, но и личных, интимных также. Здесь события протекают быстрее, как бы наверстывая все то, чего ты не касался в обычной жизни. В подобных местах всегда узнаешь больше, чем следовало бы. И процентов девяносто полученной информации, разумеется, воспринимается совершенно не подобающим образом. Получается так: дома тебя учат любви, ласке, заботе в отношении с близкими и осторожности в общении с незнакомыми людьми… и здесь ты по идее должен бы претворить полученные знания в жизнь, но вместо этого получаешь новые, другие, знания, которые в итоге и жаждешь воплотить с куда большим нетерпением, нежели те, полученные ранее.
