– Так точно, товарищ полковник.

– Значит, смотри, летишь ты, я контролирую. Схвачусь только, если будем вниз лететь, и то сначала тебя предупрежу, – сказал Михайлов, надевая свой шлем ЗШ-3.

Сегодняшняя смена должна была стать репетицией перед завтрашним генеральным показом для высоких гостей.

Основную работу – наведение порядка везде, где его только можно навести – делали не участвующие в полётах. А так как все курсанты на этой практике заняты, на помощь выделен дополнительный личный состав с центральной базы училища.

– Командир, а разрешите узнать, что за мероприятие планируется? Готовимся просто так усердно, – решил поинтересоваться я у Михайлова, когда мы подрулили на пост технического осмотра.

– Сборы руководящего состава ВВС всея Руси в этом году решили провести в Белогорске. Маршал Кутахов – мужик серьёзный. Обязательно захочет посмотреть на курсантов.

После визуального доклада от техника, я запросил разрешение занять полосу для взлёта. Невысокого роста парень, как только мы стронулись с места, проводил самолёт поглаживанием по крылу, в знак напутствия. К своим машинам у технического состава всегда трепетное отношение.

– Восемьсот восьмидесятый к взлёту готов, – доложил я руководителю полётами.

– Вас, понял. Всем доброго утра! Для вас сегодня работает группа руководства полётами, начало полётов на аэродроме Белогорск… – начал зачитывать необходимую информацию руководитель перед началом лётной смены, тем самым давая старт полётам.

Сегодня я в первый раз в качестве первого взлетающего экипажа.

– Восемьсот восьмидесятый, взлёт разрешил, – дал команду руководитель, и я вывел обороты двигателя на «Максимал».

Разгон до нужной скорости и отрыв. Заняли курс в зону один, начиная набирать высоту две тысячи.

– «Этот день победы, порохом пропах. Это праздник с сединою на висках», – запел знаменитую песню Михайлов. – Ты меня слышишь, Сергей? – спросил он.

– Так точно.

– Вот. Сам откуда?

– Владимирск, товарищ командир, – ответил я.

– Знаю. Сорвиголовы там у вас в испытателях, – сказал он. – Это я так говорю, потому что в их работе по-другому нельзя. Порой от документов приходится отступать, чтобы выполнить задание. Да как и в любом боевом вылете.

Центр зоны заняли через пару минут после взлёта, и я запросил разрешение на выполнение задания.

– Скорость триста пятьдесят. Начинаю «восьмёрку» с креном шестьдесят градусов, – сказал я по внутренней связи и ввёл самолёт в разворот.

Плавно отклонил ручку вправо, соразмерно с этим отклонив педали. Вот крен подошёл к сорока пяти На этом моменте ручку следует выбирать слегка на себя, чтобы увеличивалась угловая скорость. При этом отклоняем рычаг управления двигателем, добавляя обороты.

– Крен пятьдесят градусов, что будешь контролировать? – спросил полковник по внутренней связи, когда силуэт самолёта на авиагоризонте АГД правым крылом отклонился на данную величину.

– Обороты должны быть девяносто семь процентов.

– Верно.

Вывод из виража начал за тридцать градусов до намеченного мной курса, чтобы сохранить скорость триста пятьдесят.

– Обороты… девяносто, и… влево, – сказал я по внутренней связи, перекладывая самолёт с одного направления виража на другое.

– Плавнее. Резко не надо, – спокойно сказал Михайлов. – Иии… вот хорошо.

– Обороты девяносто семь… установил.

После завершения этой фигуры и отработки ещё пары маневров, пришла пара более серьёзных элементов.

– Вот теперь следующий уровень. Какой сейчас комплекс? – спросил Владимир Сергеевич.

– Переворот – петля Нестерова – полупетля, – сказала я, выводя самолёт в горизонтальный полёт после выполнения «горки».

– Поехали!

Скорость уже я загасил до двухсот пятидесяти. Теперь следовало установить угол кабрирования на пятнадцать-двадцать градусов, взяв ручку на себя. И снова перекладываем самолёт налево, чтобы оказаться вверх колёсами. Тут важно хорошо быть пристёгнутым, чтоб тебя не болтало в кабине. А также не забыть это перевернутое положение зафиксировать, выставив педали и ручку управления самолётом в нейтральное положение.

Выдержал две-три секунды, и ручку снова на себя, выполняя тем самым пикирование.

– Обороты «Максимал», – сказал я, контролируя набор скорости по прибору. Понемногу, но в кресло начинает вдавливать.

Скорость пятьсот пятьдесят километров в час, и снова ручку плавно на себя, контролируя отсутствие крена. Указатель перегрузки начинает показывать значение в три единицы, но это ещё не предел.

Угол на кабрировании тридцать градусов, и про себя начинаешь считать до трёх. Ручка управления при этом становится мягче, а ты продолжаешь «выбирать слабину», отклоняя её на себя. Вот уже и угол становится пятьдесят градусов, а перезагрузка все пять единиц. Вдавливает тебя в кресло, особенно в районе спины и таза.

Взгляд вверх на горизонт, который уже поравнялся с обрезом приборной доски. Скорость в верхней точке сто восемьдесят, а значит, следует прибрать обороты двигателя до восьмидесяти процентов и продолжаем пикирование.

– Скорость триста пятьдесят, начинаем выводить, – сказал я, выравнивая самолёт по горизонту.

– Хорошо. Давай полупетлю.

Обороты «Максимал», и снова разгоняемся до пятисот пятидесяти, ручка на себя, считаем до трёх, начинаем плавно ложиться на спину. Нос самолёта подходит к линии горизонта, но нам второй петли не надо. Смотрим, когда останется десять градусов, а скорость – двести, выполняем «полубочку», развернув вокруг продольной оси самолёт на сто восемьдесят.

– Это только первый комплекс. Переходим ко второму. Давай, Сергей.

После задания в зоне, я запросился выйти на аэродром.

– Сопка, Восемьсот восьмидесятый, в первой задание выполнил. Высота две тысячи. Вход к третьему на пятьсот, – запросил я у руководителя полетами.

– Вас понял, Восемьсот восьмидесятый. Ноль-ноль четвертый, вторую часть задания планируете? – запросил он у Михайлова.

– Сопка, Ноль-ноль четвертый, точно так. Работа над точкой пять минут.

Интересно сейчас будет посмотреть, насколько много мне ещё нужно работать, чтобы дотянуться до уровня Владимира Сергеевича. Сейчас он должен будет открутить пилотаж, а я буду просто за этим наблюдать из кабины.

– Сопка, мне ещё, посадка, взлёт «конвейер», – запросил я при проходе дальнего привода.

– Восемьсот восьмидесятый, разрешил.

– Выполняешь посадку, а я скажу, когда управление возьму, а то я засиделся чего-то. Скучно с тобой, Родин. Не знаю, до чего докопаться, – сказал мне полковник по внутренней связи.

Выравниваю самолёт, взгляд вперёд и влево. Есть касание основными колёсами и плавно опускаем нос.

– Закрылки во взлётном, обороты «Максимал», – сказал я по внутренней связи.

– Сопка, Ноль-ноль четвертый, взлёт, управление принял, – доложил в эфир Михайлов, и я почувствовал, что самолётом уже управляю не я.

– Ноль-ноль четвертый, разрешил, работа над точкой.

– Ноль-ноль четвертый, понял.

С товарищем полковником в пилотировании мне не сравниться ещё очень долго, возможно, и никогда. Всё быстро, а главное – правильно. Параметры выдержаны чётко, без каких-либо отклонений.

После посадки Владимир Сергеевич всё-таки нашёл несколько ошибок в моём полёте. Очень профессионально, словно на приёме у врача, он рассказал, как и что нужно исправить. Провёл обследование и поставил свой диагноз – самая подходящая фраза, которая характеризует наш с ним разговор.

– Я считаю, Сергей, ты успешно сегодня слетал. Работай дальше. До завтра, – сказал Михайлов и пожал мне руку.

Он удалялся со стоянки, направляясь в сторону КДП, где стоял его служебный УАЗ, а я не смог отвести взгляда.

– Серёга, я слетал! И нормально получилось, – подбежал ко мне сзади Костя, на ходу пытаясь выскочить из своего противоперегрузочного костюма.

– Вот видишь, а ты боялся. Ну, хорошо, что у тебя всё хорошо, – сказал я. – Тебе Граблин поведал про орден Красного Знамени?