– Он летать будет? – спросил я. – Сами знаете, что будет, если не сможет.
– Мне не рассказывай! Небо для всех одно, и я его тоже люблю не меньше, чем Нестеров, – огрызнулся Швабрин, но тут же сбавил обороты. – Отдыхайте. От вас ничего не зависит. Если молитесь… ну, так чтоб никто не видел.
Мы уже направились в казарму, но я забыл о ещё одном деликатном деле.
– Фёдорович! – окликнул я Швабрина.
Не собирался я так по-свойски обращаться к Швабре. Не разрешал он так себя называть. Я догнал его, и уже готовился получать нагоняй за излишнее панибратство в обращении к офицеру. Знал бы он, что в своей жизни настоящей, повидал я побольше его. Ещё кто кого должен по отчеству называть!
– Давай, говори, Родин, – спокойно сказал он.
– У Рыжова невеста есть. Ей бы сообщить. Она, между прочим, дочка полковника Кузнецова из…
– Знаю Ивана Ивановича. У нас их два таких в училище. Второй Борисов ещё, на тренажёрах. Я тебя услышал, что надо ей сказать. Сделаю, – сказал он, закуривая сигарету «Стюардессы». – Будешь «стерву»? – предложил он мне.
– Добров как-то уже предлагал. Отказался, – усмехнулся я.
– Меня же он и подсадил на них. Болгарская отрава, но неплохая. Ты там, предупреди своих… вернее, просьба есть. У вас во взводе, нормальные все вроде ребята, – начал говорить Швабрин, прервавшись на подкуривание.
Насчёт нормальности Ивана Фёдоровича пока не полностью уверен, но он крайнее время делает значительные успехи в этом направлении.
– Мы нормальные парни, Фёдорович. Вам давно пора это принять, – сказал я. – Говорите, что у вас?
– Большинство офицеров разошлись по домам. Начальники ещё пока на территории, но следить за вами не будут. Давайте сегодня без самоходов? Командиров пожалейте?
– Не вопрос, Фёдорович. Доброй ночи! – пожелал я, протягивая руку Швабрину. Удивительно, но он совершенно адекватно отреагировал и пожал её в ответ.
Возвращение Артёма в казарму было встречено громкими овациями и одобрительными криками. Представляю сейчас его ощущения, когда на тебя сыплется столько вопросов о произошедшем событии. Год назад и я был в его положении. И завидовать здесь я бы точно не стал.
Любое катапультирование – это всегда огромный стресс для организма. По воспоминаниям лётчиков, переживших подобное столь резкое прерывание полёта, боли в спине и пояснице будут преследовать на постоянной основе до конца жизни. Сейчас Артём выглядит вполне себе здоровым и счастливым, стоя в проходе между кроватей.
– Запах дыма сначала появился. Нестеров сразу же перехватил управление и стал уводить в сторону от поселений, – начал Рыжов свой рассказ. – Я давай в эфир кричать…
– Это мы слышали. Чего дальше было? – спросил Костя.
– А дальше Николаич кричит прыгать. Я сгруппировался и как по инструкции: правой рукой фонарь скинул, а затем на рычаг отстрела, и как выкинуло вверх. Ничего не видно, темнота, ветер дует. Уже потом только понял, что глаза у меня закрыты, а я уже на стропах и около земли.
– И как приземлился? – поинтересовался я.
– Да не очень. В овраг скатился какой-то, а там этот компост… чтоб ему было пусто! Свете отдал комбинезон постирать, так она его выкинула. Вонял ужасно. Вся больница шарахалась.
Про Нестерова Артём немного знал. Катапультировался он после него, а куда улетел – не видно.
– Всё очень быстро происходило. В больнице потом говорили, что Николаича в окружной госпиталь бы надо отправлять. Операцию быстрее делать, но так и не отправили, – сказал Артём.
Ночью мне не сразу удалось уснуть. Я всё также переваривал произошедшие события. Перед глазами до сих пор летящий вниз самолёт и нервное ожидание, что из него выпрыгнут двое близких тебе друзей.
Невольно мне вспомнился страшный сон, который приснился в Антайске с падением самолёта. Конечно, картина совершенно отличалась от той, что была в Белогорске. Тем не менее, не могло ли быть это предзнаменованием?
– Готов… прыжок… – громко говорил во сне Артём.
Интересно, а я также кричал после пережитого в прошлой жизни и посадки в поле?
Весь следующий день мы продолжали названивать домой Нестерову, но никто так и не брал трубку. Наверняка Ирина с ним в больнице. Спрашивали у инструкторов, но никто не признавался. Мне кажется, что никто и не ходил к Николаевичу. Сомневаюсь, что все дружно забили на него, но некоторое безразличие к произошедшему ощущалось.
Через неделю полёты продолжились. Время шло к периоду экзаменационных полётов за весь курс обучения на Л-29. К этому нас готовил уже Новиков.
– Ну, что, вы ж всё знаете? – спросил он, зайдя в наш кабинет. – Николаевич в вас души не чаял. Выгуливал вас…
– Роман Валентиныч, ну мы же не собаки, чтоб нас выгуливать, – сказал я.
– А кто на спортивном городке постоянно просиживал штаны? Неужели учили там? – возмутился он.
– Так точно. Это ж методика такая. В непринуждённой обстановке, на свежем воздухе и думается лучше, – ответил Макс.
– Вот уж эти методики. На природе гулять надо, шашлычок, рыбалка. Эх, а вы такую атмосферу зубриловом портите, – махнул он рукой, присаживаясь на стул.
– Что расскажете нам про экзаменационный полёт? – спросил Костя.
– Для начала, что Рыжов его не полетит, поскольку ещё не прошёл период восстановления.
– Ну вот почему? Я здоров. Вот… документ есть, что «выписан в удовлетворительном состоянии», – достал Артём из кармана небольшой бланк со справкой.
– Мне можешь не показывать. Без очков не вижу. Нельзя пока тебе. Психолога пройдёшь, осмотры повторные и долетаешь. Успеется ещё, – подмигнул Артёму Новиков. – Остальные – на самолёт после обеда. Там же и практическое занятие проведём. Начальство указало, чтоб прошли повторно тренажи по вынужденному покиданию. Так, а теперь ознакомимся с заданием на сам экзаменационный полёт.
Валентинович сказал, что сложностей с экзаменом возникнуть не должно.
– Задание простое, как «стеночка» в футболе «по-спартаковски», – рассказывал он, открывая курс учебно-лётной подготовки.
Ну, так себе простое! Штопор с выходом на боевой разворот, «восьмёрка» с креном в шестьдесят градусов и две бочки.
– Ну и комплексы пошли, – продолжил командир звена. – Первый, второй и третий.
Каждый из этих комплексов сочетал в себе различные фигуры и маневры. «Горка» с последующим пикированием, переворот с «Петлёй Нестерова» и косой петлёй. И завершаешь это всё переворотом с косой петлёй и боевым разворотом.
– Начать и закончить, Роман Валентиныч! – воскликнул Макс.
– Там ещё спираль с креном сорок пять градусов в конце, – отметил я. – А на «закуску» – заход по приборам с выходом на привод аэродрома и в расчётную точку.
Это, так называемый, «заход по системе с прямой». Выходишь на аэродром и занимаешь взлётный курс. Далее набираешь до расчётной дальности указанную высоту «полёта по системе», выполняешь разворот на аэродром и летишь на этой высоте обратно. После пролёта привода отворачиваешь на курс в расчётную точку, в которой выполняешь разворот на посадочный курс. Дальность выхода будет намного больше, чем мы привыкли при визуальном заходе по кругу.
– Не паникуйте. Тут и без вас сейчас проблем куча. Вон, с Николаичем непонятки…
– Что с ним? – подскочил на ноги Костя.
Бардин вообще тяжелее всех переживал это происшествие. Артём выглядел спокойнее, чем он. Костян даже сейчас был весьма бледен, а руки, которыми он опирался на стол, слегка дрожали.
– Тише, Бардин, – сказал Новиков, подходя к нему и хватая его за плечо. – Живой, живой. Подробностей пока не знаем.
– Как вы можете не знать? Что за постоянное враньё? – воскликнул Костя, снимая с плеча руку Валентиновича. – Ваш товарищ, может, при смерти лежит, а вы тут нам про петли с прямыми рассказываете.
– Не истери, Бардин, – спокойно сказал Новиков, но его терпению может прийти конец.
– Он наш инструктор! А ты… – крикнул он на Артёма. – Кто говорил сфоткаться? Весело вам всем было. Родя только…
