Поняв, что последнюю дверь нам так никто и не откроет, мы возвращаемся в переулок.

– Давай начнем с самого начала, – говорит Симон. – Что ты увидела, когда заглянула сюда той ночью?

И тут мой взгляд натыкается на пару серебристых глаз, подведенных тушью, на другой стороне улицы. Я замираю – но они исчезают прежде, чем мне удается осознать увиденное.

– Катрин.

Лицо Симона так близко, что изъян в его глазу выделяется так же сильно, как темный сучок на дубовой доске.

– Что? – вздрогнув, говорю я.

– Что-то не так?

Человек пропал… если он мне не привиделся.

– Нет, ничего, – быстро отвечаю я.

У Симона такое лицо, что сразу понятно: он не особо верит моим словам.

– Что ж, ладно. – Он указывает на переулок. – Что ты видела той ночью?

– Темноту, – просто отвечаю я.

– И все равно пошла туда?

– Да… – Я замолкаю на мгновение, чтобы воскресить в памяти тот момент. – Лунный свет освещал стену, и я заметила грязные следы, тянущиеся к выходу из переулка. А в нос ударил сильный запах крови.

Симон приподнимает бровь, глядя на меня.

– И ты все равно пошла в переулок? – медленно повторяет он.

Я ощетиниваюсь:

– Сомневаешься, что я говорю правду?

– Сомневаюсь в твоем здравомыслии, – проходя в переулок, бормочет он.

Я осторожно следую за ним, вспоминая ощущение удушья, которое охватило меня, стоило сделать пару шагов в темноте.

Симон останавливается у пятен крови на стене, размытых сильным дождем.

– Их ты увидела первыми?

Меня охватывает дрожь. Я сначала увидела пятна не здесь, а на стене святилища.

– Да. Луна светила прямо на них.

– А затем?

– Затем… – Я колеблюсь, вспоминая, как меня охватило желание узнать, совпадает ли ощущение в моих видениях с реальностью. – Мне показалось, что эти полосы похожи на следы пальцев, поэтому я протянула руку, чтобы дотронуться до них.

Вот что вылетело у меня из головы: я потянулась к стене.

И, как только мои пальцы коснулись шершавой поверхности, освещенной лунным светом, внезапно увидела все. Не просто увидела, но и услышала звуки и запахи, которые вдруг стали невероятно интенсивными. Даже смогла прочитать мысли Перреты, словно они повисли в воздухе вместе с ароматом ее духов… и крови. Хотя до этого ничего подобного не ощущала.

Я услышала крики Перреты, увидела ее кровь на стене, словно свою, почувствовала, как пальцы скользят по шершавой стене, услышала ясный голос селенаэ, увидела лицо женщины в окне – все это происходило при лунном свете.

Это луна. Она что-то сделала со мной.

Я понимаю, что замерла с протянутой рукой, как и той ночью.

Симон осторожно кладет ладонь мне на локоть, и я невольно вздрагиваю. В складках его лба читается сожаление.

– Именно в тот момент ты увидела ее? – спрашивает он.

Я с трудом сглатываю.

– Да.

– Много ли ты увидела?

– Все.

Я опускаю руку, прижимая ее к боку. А когда сожаление на лице Симона сменяется недоумением, хватаюсь за первое, что приходит в голову.

– В небе сверкнула молния. И осветила переулок на несколько мгновений.

– А-а, – Симон понимающе кивает.

Вот только переулок освещался дольше пары секунд, да и гроза к тому моменту еще не добралась до города. И никакая молния не объяснила бы того, что я услышала.

Всему виной магия. Другого объяснения нет.

– На самом деле очень легко восстановить то, что произошло. – Симон подходит к стене и поднимает руки так, словно собирается схватить невидимого человека. – Можно с уверенностью сказать: он перерезал ей горло сзади. Ничего не помешало крови, когда она брызнула в стороны. – Сжав одну руку в кулак, Симон проводит ею поперек воображаемого горла, слева направо. – Закричала Перрета, скорее всего, перед этим, – тихо продолжает он. – Потому что после этого она вряд ли вообще смогла бы кричать.

Симон прав, осознаю я с невероятной уверенностью, и это настолько шокирует меня, что по телу расползается дрожь.

– Но она продолжала бороться, – шепчу я.

Именно это он сказал Жулиане в ту ночь. Но не стану же я признаваться!

– Да. И, скорее всего, именно поэтому он несколько раз ударил ее ножом. – Симон опускает кулак к животу («абдоминальная область», вряд ли я забуду…) и несколько раз замахивается невидимым ножом, а затем указывает на стену почти у самой земли. – Скорее всего, убийца запаниковал. Но это объясняет, откуда там кровь.

Я снова понимаю, что он прав, но не могу сказать об этом.

Попятившись, Симон приседает на корточки и скрещивает руки, словно тянет что-то тяжелое.

– А потом он притащил ее сюда. – Венатре останавливается у темного пятна на утрамбованной земле и выпрямляется. – Но зачем? – Уголки его рта опускаются, а взгляд устремляется вдаль, словно он пытается вписать эту деталь в какую-то видимую только ему картину. – Ведь там было достаточно места для того, что он хотел сделать. На самом деле здесь его намного меньше.

И я понимаю, в чем дело.

– Он перетащил ее в пятно лунного света.

Симон поворачивается ко мне, а его рот слегка приоткрывается.

– Верно. Хотел рассмотреть, что сотворил. – Его голос опускается до шепота. – Но она тоже смогла его разглядеть, и убийце это не понравилось.

Из всего сказанного Симоном больше всего пугали именно последние слова.

– Ты же говорил, что она была мертва, когда он выколол ей глаза, – выпаливаю я и тут же понимаю, как облажалась.

Ведь он не знает, что я слышала их разговор с Жулианой над телом.

Но Симон, кажется, этого не замечает.

– Так и было. – Симон поднимает руку к подбородку и потирает челюсть, отчего сухожилия на его запястье заметно напрягаются. – А еще он разбил ей лицо чем-то тяжелым, но я не понимаю чем.

Солнце и Небеса, молотком!

Перрета забрала молоток архитектора, им и воспользовался убийца. Когда инструмент найдут, подозрение тут же падет на магистра Томаса. Я отступаю назад и осматриваюсь по сторонам, пытаясь разглядеть золотой блеск в грязи. Хотя… скорее всего, уже нашли бы.

– Кэт? Все в порядке?

Наверное, он решил, что я сейчас упаду в обморок. И, возможно, это недалеко от истины – при том, как у меня закружилась голова. Когда мои колени подгибаются, Симон одной рукой обхватывает мне талию, а второй обнимает за плечи, чтобы то ли вытащить, то ли вынести меня из переулка.

В нашу сторону тут же поворачиваются лица с подведенными тушью глазами. Или там один человек, а у меня просто двоится в глазах? Я моргаю, но лицо – или лица – исчезают. А в следующий момент Симон разворачивает меня и усаживает на стоящую поблизости бочку.

– Катрин? – зовет он, прижав ладонь к моей щеке, чтобы я не поднимала головы.

– Кэт, – поморщившись, поправляю я.

– Означает ли это, что ты не теряла сознания?

Я не могу рассказать Симону, что выбило меня из колеи, но и не хочу, чтобы он считал меня слабой.

– Я в порядке.

– По виду не скажешь, – возражает Симон, но все же выпрямляется и убирает руки, лишая меня поддержки. – Прости. Я так увлекся, что забыл, насколько… насколько ужасно это звучит.

Раз уж он решил, что мне поплохело из-за этого, не стану его переубеждать.

– Почему люди так поступают с другими?

Мне кажется, что на этот вопрос нет ответа, но Симон даже не раздумывает:

– Чаще всего ими руководит ярость. Перрета разозлила убийцу, но не она была его целью. Он не может добраться до женщины, которой хочет причинить боль. Или боится той женщины.

Мне хочется спросить, как Симон это понял, но с губ срывается более важный вопрос:

– А что, если убийство Перреты не удовлетворило его жажду мести?

Симон качает головой:

– Значит, это только начало.

Мы возвращаемся в дом архитектора, не говоря друг другу ни слова. Но с каждым шагом слова Симона пробирают меня до костей.

Это только начало.