– Почти десять лет. Ее зовут Вики.

– Она тоже здесь?

Нет. Вики здесь не было. Загородный клуб для снобов – последнее место, где Вики хотела бы появиться, даже в гробу.

– Она не смогла прийти. – Наверное, я не сумел сохранить непроницаемое выражение, потому что твое лицо тоже изменилось, как будто ты поняла, что нечаянно задела больное место.

Девятнадцать лет назад, Лорен, ты была красоткой; теперь стала прекрасной женщиной. Ты повзрослела, обрела мудрость, зрелость. Горячая двадцатилетняя помощница юриста, метеором мелькнувшая на небосклоне юридической фирмы моего отца, исчезла; ее место заняла искушенная, уверенная в себе женщина, для которой прожитые годы не прошли даром – она знала цену себе и своему положению.

Меня беспокоило, что я не рассказал тебе о том, как видел тебя на Мичиган-авеню в мае, не открыл, что единственной причиной, почему я сам заявился на этот глупый праздник в «Грейс кантри клаб», была надежда встретить тебя – ведь я заглянул в список членов клуба и увидел там тебя и твоего мужа Конрада. Так что мое «удивление» при встрече с тобой было не вполне искренним. Меня беспокоило, что нечто новое и, возможно, серьезное между нами начинается с фальши.

И тогда я сказал себе: «О’кей, одна безобидная маленькая ложь в самом начале, и все. Больше я никогда не буду лгать тебе, Лорен».

По дороге домой я заехал в магазин и купил эту спиральную тетрадь – самую обыкновенную, в зеленой обложке. (Зеленый – это ведь цвет свежести и новизны, так, кажется.) Лорен, если б ты знала, как давно я уже не вел дневник, как давно… Я перестал записывать свои мысли. Может быть, потому, что мне больше нечего было сказать. Конечно, у меня есть блог о юриспруденции, и я пишу статьи о юриспруденции, и со студентами я говорю о юриспруденции, и вообще юриспруденция уже давно вошла в мою плоть и кровь, стала воздухом, которым я дышу, моим хлебом насущным. Да и о чем еще мне говорить? О жене, которая меня не любит? О браке, который зачерствел без любви? О своих персональных достижениях?

Итак, настало время вернуться к дневнику – здравствуй, Зеленая Тетрадь, – потому что теперь мне есть о чем писать, Лорен. Точнее, о ком.

Я буду писать о той, которая согласилась выпить со мной кофе на следующей неделе!

Ведь нет ничего плохого в том, чтобы выпить с кем-то кофе?

Это большой риск. Просто сидя в машине в восемь утра на улице, где живет Лорен, недалеко от ее дома, можно нажить себе неприятности. Таковы уж эти дома на центральной улице Грейс-Виллидж, эти приманки для туристов, которые мы раньше называли «особняками Латроу». Но дело, конечно, не в домах, а в их обитателях, вернее, жемчугоносных обитательницах – представьте, в наши дни многие из них звонят в полицию, едва завидев на улице кого-то «не из нашего квартала». Правда, обычно подобная подозрительность не распространяется на меня, сорокалетнего белого мужчину в респектабельном внедорожнике, но кто знает… Стоит задержаться здесь подольше, и кто-нибудь наверняка заметит, а там и полиция пожалует – подъедет патрульная машина без мигалки, из нее выйдет полицейский и примется задавать вопросы. «Добрый день, сэр. Нужна помощь? Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете? Можно посмотреть ваши документы?»

И что я ему отвечу? Что я, университетский преподаватель, пользуясь тем, что в начале июля занятий нет и рабочих часов мало, торчу под окнами бывшей возлюбленной и ее мужа, подглядываю за ней, за ним, за ними обоими, чтобы узнать хоть что-то об их жизни? Никуда не годится.

Вот почему я совсем не хочу привлекать внимание полиции – стоит им появиться, и скандал обеспечен. Может быть, даже придется оплатить штраф за нарушение правил частной парковки… Да вдруг еще Лорен ненароком выглянет в окно, и что же она увидит? Ба! Старина Саймон Добиас сидит в машине почти под самыми ее окнами… Жуть!

Я здесь родился – правда, не на этой улице. Я живу в Грейс-Парк, где большинство населения составляет средний класс, причем вполне прогрессивный – спросите любого, вам каждый скажет. Но в начале 1800-х, когда Мортимер Грейс основал Грейс-Парк, он выделил кусок земли размером в три квадратные мили[11], застроил его отдельными домами и дал ему особое название – Грейс-Виллидж. Дело в том, что взгляды Мортимера на вопросы класса, религии и расы нельзя назвать просвещенными по сегодняшним стандартам. Он хотел, чтобы в Виллидж его соседями были только богатые белые англосаксонские протестанты, то есть такие же, как он сам.

Теперь ограды вокруг Виллидж нет, как нет и ворот, входить в которые дозволялось не каждому, да и в правила поселка еще в 1940-е были внесены исправления, убраны оскорбительные формулировки; однако многие и теперь считают, что поселок в общем-то не изменился со времен Мортимера. И в первую очередь это касается богатства его обитателей. Мало кто из местных детей ходит в среднюю школу «Грейс Консолидейтед», как я в свое время; нет, они учатся в частных школах. А после университетов возвращаются сюда со своими семьями, чтобы растить собственных детей. В Виллидж есть семьи, которые живут здесь уже шестое-седьмое поколение.

Лорен тоже не местная. Она родилась в Олд-Ирвинг-Парк на севере Чикаго и жила там, когда я впервые увидел ее в фирме моего отца: она работала у него помощником юриста, а я был студентом и подрабатывал мальчиком на побегушках. И вот, полюбуйтесь, теперь она живет в роскошном особняке, больше похожем на дворец, а ее муж Конрад Бетанкур старше нее на пятнадцать лет, дважды разведен и заправляет делами одного из самых успешных хедж-фондов[12] в мире…

Подозреваю, что я уже исчерпал весь лимит везения, отведенный мне для игры в шпионы на этой неделе. Но и сведений я тоже собрал немало. Вырвав страницу из зеленой тетради, просматриваю записи.

Каждое утро, ровно в шесть, за Конрадом Бетанкуром заезжает городской автомобиль и увозит его в сторону скоростного шоссе, ведущего в центр. Сначала у него тренировка в клубе «Восточного банка», затем он направляется на работу, в офис в здании «Сивик-Опера» на Вакер-драйв. Домой он может вернуться в любое время – по крайней мере, всю эту неделю, что я слежу за ними, было именно так.

Лорен, судя по всему, не работает. Всю эту неделю она каждый день играла в теннис в «Грейс кантри клаб». После тенниса был гольф. Два раза за неделю она обедала в городе без Конрада, но с группой женщин. После этих обедов не возвращалась домой, а оставалась ночевать в своем кондоминиуме на Мичиган-авеню.

Дома, в Грейс-Виллидж, она каждое утро отправлялась на пробежку, делала три или четыре мили по городу и возвращалась к 8.30.

Бег, теннис, гольф. Неудивительно, что ты так хорошо выглядишь, Лорен.

Двое девочек-подростков проходят мимо моей машины по тротуару, болтают, глядя в телефоны, задерживаются ненадолго – померанский шпиц, которого они ведут на поводке, остановился, чтобы понюхать пожарный гидрант. Одна из девочек замечает меня, ее взгляд ненадолго задерживается на мне. В ушах у меня наушники, и я начинаю говорить, как будто по телефону; сам не знаю, почему мне кажется, что если сидеть в припаркованной машине и разговаривать, то это выглядит менее подозрительно, чем сидеть молча.

Господи, чем я занят? Надо остановиться. Бросить эту затею. Забыть, что я вообще видел тебя, Лорен. Забыть и двигаться дальше, как я уже сделал один раз. Вот только второй раз у меня не получится…

Вряд ли я теперь отпущу тебя снова.

Администратор отделения срочной медицинской помощи бросает взгляд на удостоверение, висящее у меня на шее на специальном шнурке, и кивает. С ней мы еще не встречались. Многие ее коллеги узнают меня в лицо.

– Точно. Я – Вики из «Тихой гавани». Пришла к некоей Брэнди Стрэттон.