В высоких хрустальных графинах искрилось вино, рубиновое, вишневое, красное. Приземистые бутылки с водкой стояли умеренно, с достоинством, будто сознавая свою несокруши мую силу и власть над умами людей.
Зачем я сюда пришла? Откуда у них все это? А какое мне дело? Тетя проснется, позовет меня... Уйти? — Ким обидится...
Он хороший...
Стыдно сидеть с ними. Накрашенные, сытые. А что делать?
Объедать тетю? Я только... и сразу уйду. Уйду? Другим можно наедаться, а мне нельзя? Назло останусь!
— Выпьем за именинников! — торжественно предложил Витюша.
Вино, выпитое впервые в жизни, неприятно обожгло Риту.
— За новую знакомую, — хриплым ломающимся баском потребовал будущий философ. — На брудершафт.
— Я против, — закричал Ким. — На брудершафт пьют с поцелуями, — шепотом пояснил он Рите.
— Я не пыо на бру-дер-шафт, — отказалась Рита.
— Правильно говоришь. Пусть нам Зиночка споет, — по просил Витюша. — Только что-нибудь душещипательное, на доели эти рябинушки и землянки.
— Романс! Романс! — загалдели гости.
Зина не заставила себя просить. Она аккуратно пригладила белокурые пушистые волосы и запела низким приятным го лосом. «Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминая сад и слово нежное «люблю», что вы сказали мне тогда».
— Постно, Зина, — пренебрежительно скривив губы, про цедил Витюша.
— Спой пожирней, — обиделась Зина.
— Спою... Дай гитару, Ким. Старинное попурри. Все отдам — не пожалею, буйну голову отдам, разрешите, не гоните, про водить мне вас, мадам. Ревела дама — муж побил, штаны в измене доказали, я
на скамеечке сиде-е-е-л — собаки выйти не давали.
24
Потом Рита слышала еще чью-то песню, кажется, Леши: «Хоть крива, коса, горбата, но червонцами богата. За червонцы — временно жена».
И голос Кима, назойливый и громкий: «Пей, Рита, осве жайся!» и чей-то еще — чей? — она не помнила.
— Вино с водкой мешаешь? Пивка туда плесни, скорей ее разберет.
— Поспела! Поспела! — кто-то выкрикнул над самым ухом Риты и гулко расхохотался.
Рита открыла глаза. Рядом с ней, на кровати, кто-то сопел и ворочался. Еще не понимая, что произошло, она подняла голову и заглянула в лицо спящего. «Ким!» В комнате было светло. Солнечный зайчик, теплый и ласковый, робко поце ловал ее в губы.
— Ким! — с ужасом выдохнула Рита.
Он что-то невнятно промычал и не открывая глаз повер нулся к ней.
— Ким!
— Ша, Симка! Спи! — сонно пробурчал Ким, пытаясь на тянуть на голову одеяло.
Сима?.. Почему мы рядом?
— Никакая я не Сима, — злобно крикнула Рита. В бес сильном отчаянии она рванула одеяло к себе.
— Риточка... Ритунчик! Извини.
— Почему я с тобой? — в упор спросила Рита.
— Ты вчера много выпила... Я думал проводить тебя до мой... Не получилось. Ты случайно заснула здесь, а я к тебе прилег... Приятнее вместе.
— Скот!
— Ты не ругайся. Я не хотел... — лебезил Ким, воровато отводя глаза.
Тетя была права...
— Что ты сделал со мной?! Тварь!
Ким проворно вскочил с кровати.
— Потише ругайся... Ты! Скажи еще спасибо мне. Поду маешь, недотрога! Сейчас за сотню такую деваху можно от хватить... Голодных хватает... Я тебе дал...
25
— Купил меня?!! — Гнев, обида, отвращение, ужас иска зили лицо Риты. Ким молчал. — Отвечай, подлец!
— Не визжи!.. Лежи и не поднимайся! Я тебя...
Рита взмахнула рукой. Ким схватил ее руку и с непости жимой быстротой и ловкостью заломил ее за спину. Рита бо лезненно ойкнула.
— Одевайся — повелительно приказал Ким, — и не взду май еще раз со своими когтями лезть ко мне. Y меня второй разряд по боксу... тсс, кто-то идет. Мама... Не пищи...
Послышался звук отпираемых дверей и женские голоса.
Рита притаилась.
— Если застанут нас вдвоем... я — раздетая, взлохмачен ная...
— Не бойся! Дверь заперта... — чуть слышно прошептал Ким.
Голоса за дверью звучали ясно и отчетливо.
— Рг
1
здевайся, Шурочка. Я за тобой поухаживаю. Потише пожалуйста. Может, Кимочка спит. Я загляну к мальчику.
Заперто... Ужасно самостоятельный ребенок. Завел себе ключ и никому не дает.
— Ах, Шурочка, зачем ты так неделикатно смеешься... Мой Ким никогда не просыпает. Он уже давно ушел, а то бы дверь была открыта...
— Вчера они до поздней ночи гуляли. Я часов в одиннад цать проходила мимо, слышала песни. Мой Колька во втором часу вернулся. Не один, с приятелем. Какого-то Лешу с собой приволок.
— Фи, Шурочка, как ты некультурно выражаешься: приволок...
— Я, Паша, язык ломать не умею.
— Следить за детьми неэтично. Я жена руководящего работника, а ты как моя родная сестра...
— Мой Колька рассказывал...
— Коля — воспитанный мальчик. Шалун... Наши дети должны жить лучше нас.
— Пантелей сказывал...
— Какое неэтичное имя Пантелей. Не зови его Панте леем. Я просила Понтика имя поменять, а он упрямится. Один 26
враг народа, из ученых, он сейчас осужден, подсказал мне, чтоб я уговорила его сменять Пантелея на Понтия. Потом мне один хороший человек пояснил, что Понтий был каким-то па лачом или жандармом. Я, конечно, отсоветовала.
— Сдурела ты, Пашка! Аль забыла, что Понтий Пилатий Христа распял?
— Никакого такого Христа не было. Это все выдумки!
Наукой доказано.
— Ты, знать, походя в ту науку заглядываешь...
— Я моложе тебя, Шурочка. В церковных школах не учи лась. Мне восемь было в семнадцатом. После революции лик без окончила и пять группов. Ученые всякие у нас в гостях бывали. Мой Понтик деликатно умел с ними говорить. Они его ужасно уважали.
— Это когда вы в деревне-то жили?
— Не в деревне, а в Москве. Мы в той деревне совсем мало жили. Понтика направили туда выдвиженцем. Он у меня был двадцатипятитысячником. Понтик очень активно раскулачи вал, всякую контру и подкулачников. Мой Понтик ужасно способный. Он в промакадемии учился — и кончил. Эти разные ученые всю жизнь учатся, пишут, пишут чего-то — и то не академики.
— Ума нет — считай калека...
— Я слышала от одной очень культурной женщины, что скоро платья крепдешиновые носить будут. Она мне показы вала отрез. Голубенький-голубенький...
— В наши-то годы с тобой такие платья носить... Сестра ты мне, бок о бок столько лет живем, а не понимаю я тебя.
Когда нянчила, ты еще говшошкой была, понимала вроде...
— Не вспоминай мрачные годы царизма. Народ эксплуати ровали...
— И слова эти вовсе не твои. Рано ты замуж вышла.
— В шестнадцать лет — не рано.
— А в семнадцать сразу двоих принесла. Самой в куклы впору играть, а тут твои в два голоса вопят... Колька говорил...
— Что твой Колька говорил? Болтун он и не благовоспи танный.
— Уж какой есть... Правда твоя, шалопай он непутевый.
27
Весь в отца. Путный парень не пойдет на гулянки, когда люди воюют и с голоду пухнут. А все Ким твой...
— Не ругай моего Кимочку. Моим детям можно сладко пожить. Понтик в гражданскую воевал. В раскулачивании уча ствовал, не то что некоторые. В тридцать седьмом поганой метлой врагов народа выметал — воздух очистил. Он два орде на имеет. И если бы он не помог вам...
— Не кори, Паша... Чувствую...
— О чем ж е Коля рассказывал?
— Неохота говорить. Сплетни бабские.
— Говори, Шурочка. Начала, так уж кончай.
— Будто Ким вчера привел новую знакомую. Марго ка кую-то. И оставил ее у себя ночевать. Не мне Колька говорил, дружку своему, Леше. А я услышала ненароком.
— Ким себе этого не позволит! Чтоб в нашем доме...
— А Сима?
— Что ты мне в глаза тычешь своей Симой!
— Не сердись, Паша, я просто...
За дверью наступило недолгое молчание.
— Y нас с тобой, Шурочка, секретов нет. Мы одни. Я тебе все открою. Ты от жизни отстала, не понимаешь детей. Я
знала, что Ким с девочками балуется. Мне доктор говорил, что Ким очень одаренный, умный ребенок. Но он рано... со зрел. Ему женщина нужна... На время... Для здоровья. Ким нашел Симочку, девушку хорошую, порядочную. Она до него с мальчиками не встречалась. Я сперва была против. А потом побоялась, что его развратница какая-нибудь заразит, — и со гласилась. Сима лучше, чем кто другая...
