— Я тебе поотрываю! — с угрозой бросила дежурная. — Ты думаешь, мы газет не читаем? Сколько вы, враги народа, потравили людей в тридцать седьмом?! Опять же — мильёны.

Сами по радиву признавались, что голод устроили. А у меня от голоду в тридцать третьем сестра родная померла. А теперь честными стали... «Освободят меня...» Ты у меня в карцере до самого этапа просидишь! В штрафные лагеря пойдешь! Ду шегубка!

— Вы не имеете права с заключенными разговаривать! Я

доложу об этом начальнику тюрьмы! — пригрозила Безыкон никова.

— Ах ты лахудра! Какая вера тебе будет?! Наплачешься у меня в трюме!

Дежурная с шумом захлопнула кормушку.

...О чем они говорят?... Убить ребенка... Какого ребенка?..

За что?.. Ругаются... Неужели в камере все враги?.. А Елена Артемьевна?.. Она положила меня рядом с собой... Пальто свое постелила... Ей тоже холодно спать... Писать жалобу?..

Кому?!.. Опять переведут в следственную... Там Нюська или другая какая воровка в законе... Аня говорит, чтоб я не жа ловалась...Сколько мне лет будет, когда освободят... Почти двадцать семь... Скоро семнадцать... Какой странный день рождения: семнадцать лег семнадцатого августа... Два раза по семнадцать... Какая злая Безыконникова... Подвинуться не хотела... Говорила: «Пусть у параши спит, врагам народа там место». А сама-то кто?.. На Елену Артемьевну жалуется... Пра вильно Аня сказала: «Такие как Аврора и нас сюда заперли»...

А может прокурор и судья такие же, как Безыконникова?.. А

что как написать самому Сталину? Так и так, дорогой Иосиф Виссарионович, я вашего бюста не разбивала, а сделал это директор завода Киреев... Приезжайте сами и разберитесь...

Не приедет... Дел много у него... А хоть бы и приехал, Киреев и прокурор его обманут...

— Чего молчишь, Рита? — спросила Аня.

— Я так... Задумалась...

— От задумок худо бывает... Не след бы тебе жаловаться, Рита.

103

— Я хочу, Аня, Сталину письмо написать, — призналась Рита.

— Да нешто досуг ему наши письма читать?.. Вернут на зад, как Мишуткино письмо вернули... А то еще и накажут тебя. Скажите хоть вы ей, Елена Артемьевна, чтоб она не писала. Рита вас лучше послушает.

— Не дело ты задумала, Рига. Кассацию писать надо. А

Сталину письмо — нет. Даже если ты в него веришь.

— А вы не верите в него? — отчужденно спросила Рита.

— Не верю, — твердо ответила Елена Артемьевна.

Женщины, только что защищавшие Елену Артемьевну, сурово посмотрели на нее. Одна из них, не утерпев, бросила зло и резко:

— Права, знать, была Безыконникова, если уж ты в него не веришь — цена тебе копейка.

— Я так и знала, — горько усмехнулась Елена Артемьевна.

— Только договаривайте до конца, Ирина Филипповна. Если Безыконникова права, что я враг, значит, и вы враги.

— Я глаза тебе выцарапаю за такие слова.

— Чего это она нас поносит?!

— Сама враг, так пущай не лает, — зашумели успокоив шиеся было женщины.

— Бейте ее! — завизжала Аврора и как настоящий крей сер стремительно рванулась к Елене Артемьевне.

Рита вскочила на ноги. Она стояла перед Авророй, хруп кая и прозрачная.

— Отойди! Зашибу! — сквозь зубы прошипела Безыкон никова.

— Не маши руками! — рядом с Ритой встала Аня. Лицо Ани, решительное и сердитое, не предвещало ничего доброго.

— Спелись! — зловеще усмехнулась Безыконникова.

— Рыбак рыбака видит издалека, — пошутил кто-то из женщин.

— Ты меня с этой падалью не путай! — взвилась Аврора.

— Не спорьте, — миролюбиво попросила Елена Артемьев на. — И все-таки Безыконникова права: или вы враги народа, или вас осудили неправильно.

— Знамо, неправильно! — подхватила Аня.

104

— А если неправильно, то почему же вы защищаете Ста лина?

— Сравнили! То на местах такое творят, а наверху — не знают.

— Не знают, Аня?.. Пусть не знают о тебе, обо мне... А то что за два килограмма колосков судят, кто виноват? Местные власти придумали такой закон? Или наверху его утверждали?

— спокойно спрашивала Елена Артемьевна.

— Может и наверху кто есть с червоточиной... А чтоб он сам врагом был — ни в жизнь не поверю.

— Я не говорю, что враг. Все правители стараются как молено лучше своим людям сделать. И не потому, что они добрые, а выгодно им. Народ живет хорошо — и властителю спокойно... Русский человек издавна привык размышлять так: «Барин — подлец, его и убить молено, а царь — помазанник Божий. Министры правды о народной беде не говорят ему...

А узнал бы он, всем им по шапке дал бы...» А того и не пони мают, что министры — единая опора у царя. Уберет он их — и рухнет его царство.

— Так кто лее по-вашему виноват, Елена Артемьевна? — спросила притихшая Аня.

— О том, что в стране делается, прекрасно знают навер ху. А иначе глупость получается. Школы, больницы и детсады — Сталии выстроил и те, кто его окружают, а лагеря и тюрь мы, голод и разруху — враги... Нет, по-моему не так. Взялся хозяйничать в доме — отвечай за все, и за хорошее, и за пло хое. Вырастил яблоню — спасибо тебе, срубил вишневый сад — отвечай.

Все молчали. Аврора попыталась что-то сказать, но в это время дверь открылась и все услышали приказ дежурной по коридору:

— Становись па проверку!

Женщины торопливо выстраивались по трое. Дежурная по камере отрапортовала: «В шестьдесят третьей камере семьде сят два человека. Больных и отсутствующих нет, гражданин начальник корпуса».

— Семьдесят два и все ни за что, — привычно пошутила корпусная.

105

Заключенные, привыкшие к ее ежедневной шутке, хмолча-ли. Начальник корпуса, внимательно пересчитав женщин, по дошла к окну, несколько раз ударила деревянным молотком по железным прутьям решетки и направилась к дверям.

— Y меня к вам жалоба, гражданин начальник корпуса!

— выступила вперед Безыконникова.

— Чего еще? — недовольно спросила корпусная. Она, как видно, торопилась окончить проверку и непредвиденная за держка была ей совсем некстати.

— Вот эти две заключенных, гражданин начальник кор пуса, — Аврора пальцем указала на Варвару Ивановну и Еле ну Артемьевну, — ведут в камере антисоветскую пропаганду.

А вот эта молодая троцкистка, — Безыконникова ткнула в сторону Риты, — пыталась избить меня, когда я выступила против их враждебной агитации.

— Почему дежурной по коридору не доложили? — стро го спросила корпусная.

— Я докладывала. Дежурная вместо принятия мер всту пила в разговоры с заключенными, — злорадно пояснила Без ыконникова.

— Разберусь, — хмуро пообещала корпусная. Ей не хоте лось ни в чем разбираться. Окажись права эта длинноносая кикимора, корпусную первую не погладят по голове: «Как воспитываешь своих сотрудников? Где бдительность?» И пой дут, и пойдут...

— Я прошу, чтоб вы дали мне бумагу. Я изложу все пись менно на имя начальника тюрьмы, — потребовала Аврора.

— Завтра получишь, — сквозь зубы процедила корпусная.

— Нет, сегодня! — настаивала Безыконникова.

— Ты меня не учи! — взорвалась корпусная.

— Товарищ начальник корпуса! Разрешите доложить! — официально обратилась дежурная по коридору к корпусной.

— Говорите! — разрешила корпусная. Голос ее потеплел.

— Заключенная Безыконникова вела антисоветскую пропа ганду и подбивала других заключенных на скандал, — отра портовала дежурная по коридору.

— Почему не вызвали резерв?

— Виновата, товарищ начальник корпуса, ошиблась, — покаялась дежурная.

106

— Кто из заключенных может подтвердить, что Безыконникова пыталась устроить скандал? Молчите? Скрываете свою подругу? Я доложу начальнику тюрьмы и зачинщиков посадят в карцер, — раздраженно предупредила корпусная.

— А-а-а... Замолчали?! Враги недобитые! Боитесь настоя щей патриотки? Её сажайте в карцер! Ее! Ее! Ее! — палец Авроры с мстительным торжеством указывал на Риту, Аню, Варвару Ивановну, Елену Артемьевну.

— Я могу обсказать, как было, — прозвучал в наступившей тишине спокойный голос Ани.