самому большому начальству подчиняется. Это они имеют пра во говорить: «Милости не жди от природы, отнимем нахалкой

эти самые милости». Природу по соплям, за глотку ее схватим, как контрика, а милости — себе в карман. А мне, человеку

маленькому, не приходится природу за шкирку хватать. Жду

милости, а дождусь ли...

— Дождешься, Зотов. Я тебе обещаю. Фамилия той, что

писала донос на Игоря, Ру-са-ко-ва. Самый первый донос напи сала Без-ы-кон-ни-ко-ва. Вспомнил?

— Так точно...

— Встать, скотина! — Зотов вскочил, забыв напомнить, что ему присвоили звание майора, а между майором и скоти ной есть существенная разница. — Дурачка разыгрываешь пе редо мной? Насмехаешься?! Y следователя объяснишься! За

Малявина! За Зозулю! Вон из кабинета! — Орлов решительно

потянулся к телефону. Зотов на ходу поймал пухлую руку Ор лова и, всхлипнув, звонко чмокнул белую ладонь хозяина.

272

— Отслужу! — завопил Зотов. — Выложу всю правду! — Больше он не смог сказать ни слова. Зотов шмыгал носом, всхлипывал и, увесистой пятерней размазывая по лицу слезы, пытался еще раз обслюнявить руку Орлова.

— Сядь! — Орлов не торопясь достал из кармана чистый

платок и тщательно вытер ладонь. — Выпей воды. Вытри

сопли. Можешь говорить?

— Могу... гражданин... товарищ...

— Успокойся. — Орлов приоткрыл дверцу пузатого шкаф чика. Порывшись, он извлек оттуда начатую бутылку коньяка

и объемистый хрустальный бокал. Орлов плеснул немного се бе, полюбовался затейливым рисунком на стенке бокала. Вздох нул, причмокнул губами, пригубил коньяк, сладко зажмурился

и, немного подумав, налил Зотову чуть больше половины ста кана. Стакан придется выбросить... Или скажу тете Оле, чтоб

прокипятила после него... Не хватало еще этого майора из бо кала поить. Из лоханки Пирата вылакает. Сопля несчастная!

Выкабениваться вздумал, козел! Дрожит, как слизняк. Это тебе

не заключенных актировать! И все-таки, я угадал. Теперь Зо тов расколется, как гнилой орех, — с чувством огромного об легчения раздумывал Орлов.

— Пей! — приказал он. Майор залпом осушил стакан. — Коньяк полагается закусывать лимоном. Да тебе такая закус ка, что слону дробина. Рукавом занюхай.

— Так точно, рукавом! Я привыкший. Самогонку без за куски глушу.

— Оттого и нос покраснел, как знамя. Отошел?

— Полегчало, товарищ...

— По имени-отчеству зови. И выкладывай все. Каждое

твое слово проверю. Обманешь — пеняй на себя. Скажешь прав ду — не забуду.

— О Русаковой вы знаете.

— А ты повтори.

— Прошлой осенью Осокин приехал в больницу и стал

меня всячески запугивать Малявиным и Зозулей. Потом велел, чтоб Русакова написала донос.

— Текст записки Русаковой помнишь?

— Слово в слово. — Зотов монотонно прочел по памяти

то, что должна была написать Клава. Орлов слушал его с закры273

тыми глазами. «Далеко шагает Осокин... Донос Русаковой по шел бы в управление лагерей...»

— Она отказалась написать? — зевая спросил Орлов.

— Волк перестарался, товарищ Леонид Фадеевич. Повесил

ее до смерти. Думал побаловаться, а ему помешали.

— Кто?

— После узнали, что заключенная Воробьева. Ей саморуо

Буров о Русаковой сказал.

— От кого узнали?

— Воробьева рассказала Васильевой, а Васильева — Красноженовой Глафире. Глафира — сексот наш.

— С Русаковой у вас сорвалось. Жалеешь?

— Радуюсь, Леонид Фадеевич! Душа поет!

— Певучая у тебя душонка! Отчего бы ей так радоваться?

— От преданности к вам, Леонид Фадеевич! Я ведь и тогда

не хотел против вас идти. Ни в какую не хотел! Осокин...

— Полковник за свое получит. Ты за себя ответишь.

— Искуплю!

— Чем же?

— Чистосердечным признанием.

— Чистосердечное признание смягчает наказание, но не

избавляет от него.

— Как ж е заслужить?

— Делом, Зотов! Полезным и нужным делом!

— Выполню все, что вы скажете.

— Что вы еще с Осокиным сделали после случая с Руса ковой?

— Приставили к Васильевой Красноженову. Она, оказы вается, не чокнутая, притворялась.

— Кто притворялся? Красноженова?

— Васильева, Леонид Фадеевич.

— Так и говори.

— Слушаюсь! Игорь, когда узнал о тайнике, в кабинете

не стал ни о чем разговаривать. Поэтому мы с Осокиным боль ше ничего не смогли допытаться.

— Почему ты сегодня пришел ко мне?

— Я вас всем нутром уважаю, Леонид Фадеевич. Зачем

мне Осокин сдался? — «Ловчит, сукин сын! Y них что-то сорва лось... Испугался, что донесут мне».

274

— Не выкручивайся, Зотов!

— Так я же...

— Заткнись! — Орлов открыл крышку хронометра. — Ров но через двадцать минут ко мне зайдет человек с донесением.

От Васильевой.

— Значит, вы с самого начала в курсе были?

— А ты как думал, Зотов? — «В точку попал! Васильева им

нагадила. Поздно я узнал о Красноженовой... Ничего, будет

еще время с ней поговорить». Орлов злобно улыбнулся.

— Я проверю твою искренность. — Зотов убито вздохнул.

— Сегодня я вызвал Васильеву к себе и велел ей написать

записку на... вас. Она призналась, что уже написала и передала

еще утром. В записке просила, чтоб вы похлопотали за нее, что ей не дает житья начальник больницы, пристает с расспро сами об Игоре и что Красноженова велела ей донести, будто

Игорь и вы — двоюродные братья. Записку она послала к вам

с лейтенантом Дашковым.

— Вы очень бестолково объясняете, — с досадой перебил

Орлов Зотова. — Я сформулирую более четко: Васильева напи сала письмо, адресованное мне, что вы принуждаете ее при знаться, будто она слышала от Игоря о нашем родстве. Ва сильева опередила вас. Она передала жалобу мне с лейтенан том Дашковым. Вы не замечаете расхождения в своих словах?

— Нн-н-е-е за-мечаю.

— С Васильевой вы беседовали обо мне только сегодня.

Она жалуется, что вы уже несколько дней преследуете ее, после того, как она имела несчастье поделиться тайной своей

симуляции с Красноженовой.

— Виноват, Леонид Фадеевич! Первый раз я разговаривал

с Васильевой на прошлой неделе.

— А сегодня?

— В четвертый, товарищ генерал-майор. Пришлось того

этого припугнуть ее маленько.

— Она, конечно, не преминула признаться, а заодно, воз можно, донесла Игорю о разговоре с тобой.

— Я об этом не подумал.

— Ты вообще ни о чем не думаешь. Обещал чистосердечно

признаться и лжешь на каждом шагу. Клещами тянуть при­

275

ходится. Как ж е я могу тебе доверить настоящее дело? Ступай, Зотов, и готовься сам знаешь к чему.

— Больше никогда... ни одного слова... только правду...

— В последний раз даю тебе возможность исправиться.

— Я сам заторопился, товарищ генерал-майор. Думал, за чем мне Осокин? Доложу все без него в управление лагерей

и простят мне старое. На Осокина скажу, что он мне запрещал

против вас действовать. Осокина — по боку, вас, извиняйте, — тоже, а меня в управление заберут работать. Я вызвал Ва сильеву сам, так сказать, по своей ини-ци-а-ти-ве. Кто же ее

знал, что она вашему человеку писульку передаст. Упредила

меня.

— Каковы ж е были твои дальнейшие планы?

— Я рассудил так: под нового хозяина подлажусь, выйду

в полковники, жалованье побольше и так вообще... — Зотов

запнулся.

— Слева перепадет?

— Кто ж е теперь на жалованье живет? Время трудное, вот и перебиваемся, как можем.

— Ты хочешь сказать, что и у меня побочные доходы

имеются?

— На вас такое подумать?! Что вы, товарищ генерал-майор! Вы, это самое, кри-ста-лли-чески честный... Борец за

идею... Мы все...

— Хватит молоть языком! Даже тут правду не сказал.

Ты трус, Зотов!

— Так точно!

— Хорошо хоть в этом признался. Я тебя предупреждал, что очередное вранье не прощу.

— Я из-за уважения к вам не посмел. Вы для меня...