эти приказы издаю, не я сужу их... В чем же я виноват? На

всех не угодит и солнце. А народ любит строгость. Царская

охранка расслюнявилась и царю по шапке дали. Y них под

носом революционеры всех мастей орудовали, а они доказа тельства собирали, или в другую крайность бросались: шашки

наголо — и руби головы всем бунтарям. Не умели справиться

с народом. «Народ — ребенок, он не хочет дать, не попытайся

вырвать, но украсть». Они не знали этого и не сумели спра виться. Где слишком круто действовали, а где либеральничали...

На каторге разрешали жениться... и следуй жена за своим

мужем, чтоб ему вольготней было. В ссылках на охоту ходили, книги читали, съезды собирали... жили, дай Бог всякому. Под

тройку бы их! В БУР! На штрафняк! Сразу бы присмирели. И

выгодно: дороги, города строят и шуму никакого. Y меня без

книг и съездов обходятся, вольно себя не поведут. Я — не

тюфяк Трепов, не поеду советоваться к министру: сечь или не

сечь. Отправлю в БУР и никаких разговоров. Писаки разные

сюда и носу не покажут. Что скажем им, то и напишут о ла герях. Не захотят писать — самих сюда на исправление. До

пенсии я многих на путь истинный приведу.

НОЧНЫЕ ВИЗИТЫ

— Тут он. — Орлов вздрогнул, он не слышал, когда вошла

тетя Оля, и откашлялся.

— Позовите Зотова сюда. Сами ступайте к себе в комнату.

И, пожалуйста, не заходите, пока он здесь, — попросил Орлов.

— Больно мне нужно знать, о чем вы лясы точите, — обиделась тетя Оля. — Y меня и товарок-то нет. К погодкам

своим почитай целый век не заглядывала. Все секреты, секре ты у вас. Обсекретились вконец. — Тетя Оля вышла за дверь

и недовольно сказала: «Иди. Ноги-то вытри как следует. Носит

вас полуношников».

265

Орлов услышал осторожные робкие шаги. Дверь скрипну ла и в комнату заглянуло широкоскулое лицо Зотова.

— Разрешите, товарищ генерал-майор.

— Входи. Ты что это таким шутом вырядился? Этаким

манером только в цирке наряжаются. — В разговоре с подчи ненными Орлов любил иногда прикинуться простачком и на рочно коверкал язык. — Этак тебя в цирк и упрячут. Брюки-то

гражданские сползают, не по тебе сшиты. Фуражечку в какой

помойке нашел? А фуфайка зековская. Увидел бы надзиратель, в зону бы приволок. А то и шлепнул бы в темноте как беглеца.

— Виноват, товарищ генерал-майор...

— Дома меня зовут по имени отчеству. Все гости, жена

и... остальные. Не люблю дома званий. А наряд у тебя, как

говорили старорежимные купчихи, не авантажный. Бросовый, я бы сказал.

— Маскировка, товарищ генерал... Леонид Фадеевич. Бо юсь, что признают в форме.

— Стыдишься навестить меня? Я тебя не звал. Мог бы и

не приходить. Поскучал бы один. Трудно мне было бы без

тебя, тоскливо, муторно. Но, глядишь, и пережил бы такую

потерю.

— Шутите, товарищ Леонид Фадеевич. Я к вам по самому

иаиважнейшему делу пришел. Можно сказать, ваша жизнь в

опасности. Вас лично касается. Я вам от всей души помочь

желаю, — Зотов лицемерно вздохнул. На его лице отразилась

сложнейшая гамма самых противоречивых чувств. Фальшивое

сострадание: жаль мне вас, товарищ начальник. Злорадство: и ты тоже попался, голубчик. Собственное превосходство: не

мы одни перед тобой дрожим, потрясись и ты, сердешный.

Лесть: хоть ты и в беде, генерал, а я тебя превыше всех считаю.

Угодливость: ради вас, товарищ Орлов, я с моста в воду пры гну. Трезвый расчет: а как же ты отблагодаришь меня? Услу га-то не маленькая. Жадность: не продешевить бы. И страх: а вдруг генералу все известно от самого Осокина? И они вдвоем

только проверяют его. Неуверенность: не сказал ли чего лиш него. Готовность отступить в любую минуту, раскаяться: не прав, признаю свою вину, прошу прощения. Спесивое самодо вольство: ты у меня попляшешь, как рыба на сковородке, вперед чем скажу, зачем пришел. И неутолимая жажда мести:

266

отыграюсь за все. Вспомню, как ты меня из кабинета выгонял.

Зотов еще раз взглянул на Орлова и не узнал его: с губ гене рала сползла ленивая добродушная улыбка. Только что перед

Зотовым сидел бесхитростный пожилой мужик и с легкой

усмешкой подтрунивал над ним. А сейчас в кресле сидел Орлов, с лицом, высеченным из камня, замкнутый, властный, спокой ный. Таким его видели те, кто, беседуя с ним, не знал, чем кон чится начальственный разнос и не выйдет ли он из кабинета

только для того, чтобы в ближайшие дни встретиться со следо вателем.

— Запомните, майор Зотов! По личным делам, особенно

если они связаны с моей безопасностью, вы обязаны явиться

в управление и доложить начальнику секретной части полков нику Осокину. Помощь мне необходима только в работе. В

личных делах я в помощниках не нуждаюсь. И потрудитесь

встать, когда с вами говорит старший по званию. — Зотов

испуганно вскочил, вытянулся в струнку и растерянно захлопал

глазами.

Припугнуть. Сделать вид, что мне все известно. Уговоры

бесполезны. Зотов — скот. Палка ему нужна. Шутильник! Он

пришел поговорить об Игоре. Ему что-то известно от Осокина.

Вынюхал, старая лиса. Мы с тобой еще побеседуем. На мое

место захотел? Подножку мне? Рано хоронить собрался. Я еще

пять Осокиных переживу и сто Зотовых.

— Чего глазами хлопаешь, как шкодливый кот? Сядь!

— майор покорно плюхнулся в кресло. — Я давно ожидал

тебя. Все думал, хватит ли ума и совести признаться в своих

грязных делишках. Наконец-то пожаловал. Рассказывай все без

утайки.

— О чем? — пролепетал Зотов.

Притворяется, подлец. Хитрит. Ждет наводящих вопросов.

Испытывает меня, знаю ли я что-нибудь. Попробую издалека, — решил Орлов.

— О себе. Об Осокине. О вашем заговоре, — на последнем

слове Орлов сделал ударение и, помолчав, веско добавил, — против меня.

— Вы... знаете? Какой... заговор? — майор беспокойно

заерзал в кресле.

267

— Что елозишь? Шило в зад попало? Сиди смирно, а то

выгоню.

— Я... товарищ генерал-майор... — заикаясь, проговорил

Зотов и осекся.

Знает, мерзавец, — негодовал Орлов. Липкий страх под крадывался к сердцу. — Боится продешевить. А вдруг он при шел просто с доносом? На кого? Мало ли мне о ком доносят.

И ради этого надел гражданский костюм? Осмелился в полночь

зайти ко мне домой? Только Игорь. Не дам ему торговаться.

Но как? Задам наводящий вопрос. Если он ничего не знает — вопрос ни к чему не обязывает. Знает — проболтается.

— Мне все известно. Осокин убеждал тебя, будто Игорь...

Стоп! Дальше нельзя, — подумал Орлов, демонстративно от ворачиваясь от Зотова. Орлов чувствовал, что он подошел к гра нице дозволенного. Шагнуть за нее — все равно что вступить

на окно болота. Сверху цветы, мягкая трава, а под ними мутная

пропасть. Вступи — и разноцветное окно не отпустит тебя, и ты бесследно исчезнешь в его бездне.

Неужто влип? — думал майор, трясущимися руками при глаживая мокрые волосы. — Осокин с Орловым заодно? Вот

тебе и раз! Меня испытывали: какой ты, дескать, верный своему

начальству. Чем же я так провинился, что два таких кобеля

взялись за меня? Зекам поблажки не даю, что говорят — вы полняю, все беру на себя, на начальство не сваливаю. Может, в больнрще порядка нет? Так Осокин пристал, когда я только

в больницу попал. За Гвоздевского вымещают? Они сами его

хуже меня возненавидели. За сестру? Я за нее не от ветчик, да и дело-то это давнее. Она — калека, Гвоздевский

окачурилея, не станут ворошить прошлое. Мало давал им? А

где больше возьму, сам кое-как перебиваюсь. Хозяин уследил

нас с Осокиным. Недаром сердце чуяло. Я-то думал, сам хо зяин у меня в руках, а оно вон как вышло. Признаюсь. Не

во всем, конечно. Пускай хозяин с Осокиным поцапаются. А