хронометра. — Скоро пробьет полночь... Мелодичный звон.

— Вы, Леонид Фадеевич, не пускали бы на ночь глядя

сторонних людей. Хозяйка спит и вам хлопоты одни.

— У меня такая работа. Приходится и ночью с людьми

разговаривать.

— Дня им мало оглашенным?

— Ничего не поделаешь, тетя Оля. Иначе нельзя.

— Пса-то спустить с цепи, ал и утихомирить? В голове от

лая его ломит. Шибко лютует Пират. На знакомого так бы не

кидался.

— Спросите кто и скажите мне.

— Непутевая у вас служба. Как в крепости живем. Собака, телефоны... сиг-на-ли-за-ция эта самая... Словно боитесь кого.

Коль вам страшно, а мне-то каково? Эдак и мне голову сорвут, глядишь, — ворчала тетя Оля, выходя из комнаты. Орлов тя жело вздохнул, страдальчески сморщился: ничего не подела ешь, несу свою ношу, не жалуюсь, и устало закрыл глаза.

261

...Сегодня я никого не жду. Может быть, Осокин? В такое

позднее время он не зайдет. Да и Пират его знает. Не стал бы

разрываться от лая. Явно чужой. Так могут ночью войти и...

Похоронят меня утром... Воры не осмелятся. Для них я бог...

Начальник управления, хозяин... О политических не стоит и

думать. Среди них террористов нет и не было. Рабочие и кол хозники озлоблены... Но против кого? Кто донес на них. Или

себя ругают за длинный язык. Интеллигенция? Они разрешают

моральные проблемы... Спорят о том, что дозволено, а что нет.

— Орлов презрительно улыбнулся. — Пока решат, или срок

кончится, или схоронят в тайге. Удачных побегов нет. А не удачные... Мертвые не отомстят. Призраков боятся глупцы.

От угрызений совести не умирают. И что это за штука — угрызения совести? Как она грызет? Из чего зубы у нее сде ланы? Живу хорошо, обеспечен, наград — полная грудь, ува жения — хоть отбавляй. А причем тут совесть? Нож — это я

понимаю. Пуля — бр-р-р... А совесть? Совесть — выдумка борзо писцев. Политических не освобождают, а если и освободят

какого, он тише воды, ниже травы. Готов десять благодарно стей нам написать. А тем, кто за пазухой камень держит, сво боды не видать. Да и знают они, что за одного меня и сотней

жизней не расплатятся. Это им не царские времена. Интересно

раньше людей судили. Взять, к примеру, ту же Веру Засулич.

В градоначальника Петербурга, генерал-адъютанта Трепова, стре ляла — и оправдал ее суд присяжных. Прокурор Кессель что-то мямлил про пистолет, из которого стреляла Засулич, какой

он, сильного боя или слабого, такую речь произнес, весь зал

и присяжные спали. Зато как говорил защитник Александров!

Не Засулич оправдывал, а Трепова обвинял. И ничего Алек сандрову не было. А что плохого сделал Трепов?! Приказал

высечь студента Боголюбова. Студента высекли, а Трепов пулю

от Засулич получил. Весь зал аплодировал ее оправданшо. Сам

министр иностранных дел князь Горчаков в ладоши бил. Вос торгался оправданием. Если б сейчас кто вздумал стрелять

в меня... Пусть бы собрал против меня сто, тысячу фактов.

Пикнуть бы не дали защитнику. Расстреляли бы моего убийцу, а семью его — на Север. В лагерях бы отыгрались и на других

врагах народа. Не за меня... За свою шкуру дрожали бы, чтобы

с ними того же не произошло. Мстить за меня? Кому я нужен?

262

В глаза лебезят, а за спиной нож точат. Больше всего следует

бояться друзей и сослуживцев. Чужие не тронут, а свои не по милуют. Тот же Осокин готов на все... Он что-то пронюхал...

Три раза больницу навещал. Игорь — кремень, но Осокина

следует убрать... Как-нибудь поделикатней, вроде бы он сам

устранился.

— Заснул, батюшка? — Орлов открыл глаза. Перед ним

стояла тетя Оля.

— Ну кто там? — спросил Орлов, подвигая к себе пачку

«Казбека».

— В гражданском какой-то. Лица его я в темноте не рас смотрела. Сдается, не был у нас. Пират-то больно лютует.

— Что он говорит?

— Шепчет, и не разберешь, о чем. Одно поняла: «Я Зотов, — говорит, — майор». «А какой же ты майор, — спрашиваю

его, — коль без погон?» А он свое: «Тише, тише, услышат».

— Проводите его ко мне. Заведете в дом, Пирата спустите

с цепи.

— Это еще зачем?

— Чтоб никто не вошел во двор.

— Опять, прости ты мою душу грешную, на ночь глядя

сексот приперся. И чего людям не спится? Сексотили бы себе

днем, когда добрые люди работают, а то ночью лезут, и не

поймешь зачем. Много хлеба скармливают этим сексотам. А

в коня ли корм, Леонид Фадеевич?

— Завтра поговорим, тетя Оля. Впустите Зотова, а то он

наверно промок и озяб.

— Не шлялся бы ночью и не промок. — Тетя Оля ушла.

Ночной сюрприз... Орлов вынул из кармана револьвер и

тщательно осмотрел его. Он никогда не расставался с ору жием. И даже ложась спать, в последние годы жена спала в

отдельной комнате и Орлов редко навещал ее ночью, он клал

безотказный восьмизарядный пистолет под подушку. Сняв пре дохранитель, Орлов опустил пистолет в карман. Узнать бы

заранее, с чем пришел Зотов. И все-таки Осокин недаром кру тится возле больницы. Может, Зотов пронюхал, что я собрал

на него довольно внушительное досье? Пришел отмаливать

грехи? Я — поп строгий, дорого возьму за покаяние... Какая

мразь этот Зотов! Золотарь... самую грязную работу выпол263

няет... Кому-то надо и это делать... А я-то сам лучше его? Пля шут они вокруг Игорька... Ох, и хлопот мне с Игорем... Зачем

он полез в эту кашу?! Говорил лее ему, все образуется и войдет

в свое русло... Нет, полез в драку... Он и мальчишкой спуску

не давал. Тихоня-тихоня, а не побоялся с первым силачом гим назии в рукопашную вступить... Нехорошо в восемнадцатом

получилось... Я ушел, а Игорек остался один... А что было

делать? Только и слышишь вокруг: «Бей буржуев!» Могли бы

и меня пристукнуть. Ловко я тогда к чекистам примазался!

Сразу троих контриков на свежую воду вывел. А виноваты ли

они были? Какое мне дело! Расстреляли — значит виноваты.

Я выполняю, что прикажут. Через полгода заглянул домой, а

Игоря уже не было. Десять лет искал его... Еле нашел! И изволь

радоваться... враг народа... Первый раз вырвал его — мало ему

показалось, вторично в пекло полез. И теперь не сидится ему

спокойно. Сыт, обут, одет, ходит без конвоя... чего ему больше

надо?! Зачем сдались ему эти контрики? Посапывай в две

дырки за спиной у брата и жди, когда освободят. Кончится

вся эта кутерьма... Наберемся сил, состарится и перемрет до революционная интеллигенция, вырастим новых ученых с на шей закваской, наделаем много машин, чтоб людей не гнать

на необжитые земли, и распустим мы всех, кто живой останет ся. Зашевелятся новые, из тех, что подрастут, их сюда в гости

пригласим... Но сколько их будет? Мало... Хотя, как знать...

Чечен, немцев Поволжья, крымских татар выслали в Сибирь, в Среднюю Азию... Сейчас мы называем их изменниками, а лет

через двадцать люди засомневаются... Если целые народы из менники, почему же, спросят нас, не судили каждого человека

в отдельности. И неужели в целом народе не нашлось ни одно го честного человека? А если даже и не нашлось, за что лее

сослали детей? В чем они виноваты? В последнее время много

крымских поступает к нам. Сексоты доносят, недаром все же

они хлеб едят, что крымские считают себя невиновными. Под растут их дети — суди их, возни с ними хватит. Нет, лагеря не

опустеют... черт с ними с крымскими и со всеми политически ми. На мой век их хватит. А когда поубавится, мне к тому

времени персональную пенсию дадут. Деньжонок я поднакопил, пенсию мне тысячи три назначат... уеду в Россию, заживу на

берегу реки, чтоб поблизости лес был, рыбку половлю, грибов

264

пособираю... хорошо бы с Игорем вместе. Забудет он старое, да и не виноват я перед ним ни в чем. А перед другими? Не я