256

«Главврач не выписал и без него не пойдем». Попытаются взять

силой — действуйте смотря по обстоятельствам. Тяните время, притворно соглашайтесь, поддакивайте, но не выходите. В зоне

у надзирателей нет оружия. Значит, стрельба исключена. В

самом крайнем случае на силу отвечайте силой. Ножи, топо ры, доски и кирпичи в ход не пускать. Драться только кулака ми. Но помните, тот, кто сегодня поднимет руку на охрану, — в лучшем случае двадцать лет, в худшем — самоубийство

в карцере или убийство при попытке к побегу. Y тебя, Андрей, три года и ты подумай...

— Я буду с Ритой! До утра!

— Остальные болынесрочники. В крайнем случае придется

прибегнуть еще к одной мере, но, к сожалению, выполнить ее

почти невозможно.

— Объясните, Игорь Николаевич, может мы и сумеем, — проговорил Илюша.

— Подъем, — коротко пояснил Игорь Николаевич.

— Какой подъем? — не понял Андрей.

— Если дежурные пойдут на все, ударить подъем. Ночью

тихо. Звон услышат далеко за зоной. Часовые всполошатся и, не поняв, в чем дело, откроют с вышек огонь. Тогда, что бы

это мне ни стоило, я вернусь в зону. Y меня будет законный

предлог. Я как главврач должен знать причину тревоги.

— Я дам подъем.

— Ты, Петров?

— Да, я.

— Никто из вас этого сделать не сможет. За вами следят.

Вам не удастся незаметно пройти к вахте. А тебе, Петров, из

землянки не дадут выйти. Нужен человек, которого не знают

дежурные и, самое главное, не подозревают ни в чем. Всех, с кем я сейчас разговариваю, охрана знает наперечет.

— Есть такой человек! — все посмотрели на Андрея, а он, немного помолчав, продолжал. — На него дежурные ничего не

подумают.

— Он надежный?

— Ручаюсь, Игорь Николаевич. Я с ним вместе был в

армии.

257

— Долгосрочник?

— Y него пять лет.

— Исключено. Я не имею права рисковать жизнью чело века.

— Y меня тоже три года.

— Я не хотел приглашать тебя.

— И я была против. Я считаю... — но Андрей, не дослушав, перебил Любовь Антоновну.

— Я бы и сам пришел.

— Ты бы мог и не узнать.

— Скрыли бы от меня, я вам спасибо бы не сказал. Над

Ритой издеваться будут, а я спрячусь? — Андрей гневно взгля нул на Любовь Антоновну.

— Кого же ты предлагаешь?

— Митю.

— Шигидина?!

— Да. Его считают сумасшедшим и на него никто не по думает.

— Шигидина могут убить возле вахты.

— Я скажу ему об этом.

— Или в карцере.

— И об этом скажу.

— И он согласится?

— Митя сам сказал: «И тут повоюем напослед». Он на

глазах у немцев стащил языка. Илюша поможет ему, если Митя

не сумеет прорваться к вахте. На минуту на две задержит над зирателей, пока Митя будет бить подъем. В землянке я справ люсь один. Дверь там низкая, чтобы войти, надо пригнуться.

На окнах решетки, задняя стена в земле. Тайком не подойдут

ниоткуда. Я встану в дверях. Двое дежурных сразу не сунутся, а с одним я справлюсь.

— Ты знаешь, что тебя ждет за это? — Игорь Николаевич

тоскливо вздохнул.

— Спасибо, что позвали меня, Игорь Николаевич. За Митю

не беспокойтесь. Он сделает все. Только скажите через Любовь

Антоновну, что я не сам надумал прийти ночью в землянку.

Стыдно как-то. — Андрей покраснел.

258

— В землянку ты придешь не один, — успокоил Игорь

Николаевич Андрея, — с тобой пойдет Любовь Антоновна и все

объяснит. Если паче чаяния что-нибудь произойдет, как ты су меешь связаться с Шигидиным?

— Я договорюсь с ним.

— А все-таки? — Игорь Николаевич вопросительно посмот рел на Андрея.

— Когда дежурные начнут рваться, я открою дверь, возь му что-нибудь в руки и встану на пороге.

— Никакого оружия.

— Ладно. Встану с пустыми руками.

— И потом?

— Закричу. Митя знает мой голос.

— Он может не услышать, — усомнился Игорь Нико лаевич.

— Y меня сильный голос. Митя обязательно услышит. На

фронте во время артподготовки я закричал, и то Митя расслы шал мои слова. Я договорюсь с ним, что крикнуть. Об этом

можете не беспокоиться. И еще я скажу Мите, чтоб сегодня

с вечера он побродил по зоне на глазах у дежурных и снова

притворился больным. К сумасшедшему они не подойдут. Уви дят его возле вахты и тогда ничего не заподозрят. Илюша нач нет скандалить с надзирателями, в крайнем случае, подерется

с ними, а драться он умеет.

— Этого у него не отнимешь, — согласился Игорь Нико лаевич.

— Разрешите мне ночью быть в пересыльном бараке, — попросил Илюша.

— Зачем?

— Я буду ближе к вахте. В пересыльном у меня есть друг.

— Еще одного человека? Слуга покорный, — запротесто вал Игорь Николаевич.

— Он болынесрочник. К двадцати пяти годам ему ничего

не добавят.

— Ты ручаешься за него?

— Ручаюсь.

— Кто такой?

— Вы его знаете. Он два месяца лежал в девятом корпусе.

Асан Аметов.

259

— Крымский татарин? Трудный вопрос. Их, как я слышал, выгнали из Крыма. Не пощадили детей и женщин. Виноваты ми объявили всех, и тех, кто родился сегодня, и тех, кто по явится на свет через год. Крымские татары, это вполне естест венно, обозлены на русских. Придет время и они поймут, что

их изгнали не русские или украинцы... Время... время... Но

пока оно не пришло. А действовать надо сегодня. Для Асана

лагерная администрация враги, но и мы — далеко не лучшие

друзья. Он может рассудить так: все они волки, а когда волки

грызутся, сохатый траву мирно щиплет.

— Мы — волки? — гневно спросила Любовь Антоновна.

— Очень удачное сравнение.

— Я поясню...

— И так все предельно ясно. Вы ставите знак равенства

между нами и охраной?

— Не я, Любовь Антоновна. Так может подумать Асан. В

его глазах я — главврач, помощник лагерной администрации.

К тому же русский.

— Вы неправы, Игорь Николаевич. Асан мыслит более

широко. Он ненавидит охрану, ненавидит и готов убить тех, кто выгнал из дома его мать, отца, семью. Но обвинить в этом

нас... — Илюша с укором взглянул на Игоря Николаевича.

— Если бы было так, я бы близко к нему не подошел. С таким

товарищем мне не по дороге. Я — русский. Если человек

ненавидит мой народ, он ненавидит мою мать, отца, братьев, ненавидит меня, и я заплачу ему тем же.

— Под горячую руку человек готов обвинить кого угодно.

Разумная беспристрастность приходит с годами. Обиды и раны

— плохие советчики. Солдат на фронте не рассуждал, плохой

или хороший немец. Раз немец, значит убей его. Немцы разо рили у солдата дом, отняли детей, опозорили жену, убили

близких. Солдат и без приказа расстреляет любого немца. Крым ских татар угоняли не крымские татары, значит...

— Я ручаюсь за него, Игорь Николаевич.

— Будь по-твоему, Илюша. Предупредишь его в последнюю

минуту. Захочет помочь, поможет, не захочет — его дело. Ты, Андрей, самый молодой среди нас и малосрочник. Y тебя очень

трудная задача. Сомневаешься — откажись.

— Я все обдумал.

260

— И запомни одно: Васильеву Лиду в землянку не впус кать. Она переночует в корпусе. Почему — не спрашивай. Так

надо. Расходитесь по одному, друзья. Каждый на свое место.

Дай Бог, чтобы тревога оказалась ложной. До завтрашнего

утра.

ОРЛОВ

— Кто-то стоит у калитки и не осмелится постучать. Пират

рвет цепь. Лает — в ушах звенит.

— Псина она и есть псина, — рассудительно заметила не высокая сгорбленная старушка, бросая из-под коротких беле сых ресниц быстрый взгляд на хозяина. — Учуяла чужого и

лает.

— Кто бы мог так поздно прийти? — Вслух подумал Ор лов, доставая из полуоткрытого письменного стола старинный

золотой хронометр. — Без семнадцати минут одиннадцать. — Орлов осторожно щелкнул пальцем по массивному корпусу