я не пережила. Tyi я спорить с тобой не могу. Но мы говорили

о Глаше. Почему ты о ней плохо думаешь?

— Как вам обсказать, Елена Артемьевна... Вот, к примеру, пришел тогда Степан за Клавой...

— Да... Ты была права... Если бы я отговорила Клаву... Y

меня не хватило ума, интуиции, опыта... О Степане ты знала, что он пил с Волком, что Волк кормил его. Я была обязана

удержать Клаву и не сумела.

— Я ж вам не в упрек, Елена Артемьевна. Слезливая вы...

Простите, как обидела.

— Меня б кто простил, Катя. Не сберегла я Клаву... Поче му же ты думаешь, что и Глаша погубит Лиду? Проморгаю я

— и мне конец. Не переживу я еще одной смерти. И все же

необоснованное подозрение предоставим нашему начальству...

Обидеть человека легко.

— Мне ли этого не знать, Елена Артемьевна... Обида — болючая... Она похуже горя душу выматывает... Не лежит у

меня душа к Глаше. Я по сходству людей узнаю. Вот, к при меру, два человека. Свиду они разные, и волосы другие, и глаза, а промеж себя — сходные. Не умею обсказать, а сходные. Зна ла я одну сексотку. Образование у нее может и поменьше, чем

у вас, а может не уступит вам. Софьей Макаровной звали ее.

Ласковая — без мыла в душу влезет. Всем услужит, со всеми

язык почешет. Повоет с бабонькой — и к начальству бежит.

Поговорят с ней бабы по-душевному, полают начальство — и

того, кто лаялся, — в БУР. Трое в побег уходить надумали и

она вроде бы с ними. В последний день больной сказалась. А

тех троих у зоны засада повстречала... Постреляли их... Не всех.

241

Одна живая осталась. Она и сказала опосля, кто их предал.

Схожа Глаша с Софьей Макаровной.

— Игорь Николаевич знает Глашу еще с довоенных лет.

С ней вместе он был на общих работах.

— Не бойся пса, что лает. Тихий-то пошибче укусит, Елена

Артемьевна. Да вас ведь не переговоришь... Знать до осени не

доживу я... Умираю, а спокоя нет. Злобность клятущая душит...

Хоть бы умереть бы с пользой. Увидеть бы кобеля председа теля и судьев своих в могиле. Сама бы живая к ним в яму

прыгнула. Почище бы Аля-улю поплясала б у них в могиле

на радостях. Пускай закапывают с ними вместе. А я бы пела!

Пела! Земелька-то она чистая. Кормит нас, не боязно, что на

голову ее сыплют!

— Не волнуйся, Катя. Я с тобой согласна. Права ты, толь ко не тревожь себя, — успокаивала Елена Артемьевна больную.

Катя безнадежно махнула рукой и, повернувшись к Рите, по просила:

— Отвори двери, душно...

— Холодно на дворе, землянку выстудим.

— Накинь на себя фуфайку, — посоветовала Катя. — Все

одно двери открывать надо. Твой Андрюшка у окон маячит.

Оклемался бедолага. — Глаза Риты радостно блеснули. Она по рывисто распахнула двери.

— Добрый день, — смущенно поприветствовал Андрей. — Я вам не помешал?

— А чего мешать-то нам? Лежмя лежим, хлеб казенный

даром едим. И какая с нас польза начальству? Сунули бы нам

в зубы четыреста пятьдесят седьмую — и подыхай деваха на

воле по досрочному освобождению. Нюрка обезножела — ее

освободили. Хорошая статья четыреста пятьдесят седьмая — сошел с ума, аль до подыхания полгода осталось, и вытряхи вайся из лагеря. Да не про нас она прописана. Девахи — народ

суматошный, вот и охраняет нас начальство, чтоб от кавалеров

мы не сбегли, — Катя невесело улыбнулась. Андрей неловко по топтался на месте и нерешительно шагнул к двери. Ему не

хотелось уходить, но он боялся Кати. Она зубастая, вышутит, оборвет, если что не по ней или слово невпопад скажешь. Он

чувствовал себя скованно, а предательская способность крас неть подвела Андрея.

242

— Что как маков цвет разрозовелся? — смягчилась Катя.

Она смотрела на Андрея теплым, подобревшим взглядом. На

ее бескровных губах проскользнула улыбка. — Шуткую я с

тобой. Пытаю, каков ты человек. Хочу знать, с кем Ритка

ходит.

— А вам зачем? — выдавил Андрей.

— Как так зачем? Не оплошала бы она. Мы тут одной

семьей живем.

— Пойдем, Рита, погуляем по зоне, — предложил Андрей.

— К Мите зайдем, он сегодня опять в память пришел. Узнал

меня, обрадовался, плачет.

— Шигидину лучше? — оживленно спросила Елена Ар темьевна. — Похудел он.

— Поменьше бы голодом его морили, — сердито прогово рил Андрей.

— Кто же его оставлял голодным? Когда? — всполошилась

Елена Артемьевна.

— Теперь он съедает все. А как не в себе был, я раз шел

мимо его палаты, смотрю света нет. Заглянул туда, кто-то чав кает. Я — к Мите. Он забился в угол, а возле него Коваленко

сидит, помните, такой больной был, и доедает Митину баланду.

Санитары поставили и ушли, а Коваленко отнял у Мити и почти

все съел. Я ему дал тогда. За чужую пайку убить не жалко.

— Ты кому-нибудь рассказывал об этом? — спросила Рита.

— Игорю Николаевичу сказал. Он сильно рассердился на

Коваленко. С тех пор, пока Митя не поест, я никуда не выхожу.

— Я слышала об этом случае. Коваленко с глубинки при был из БУРа. У него почти всю зиму отнимали пайку. С голо ду человек все может сделать.

— И убить от голода можно, и украсть? — возмутился

Андрей. — Почему ж вы сами не воруете, Елена /Артемьевна?

Вам стыдно, а Коваленко нет. Мало я ему тогда дал. Поленом

бы его по ребрам.

— Никто никому не прощает. Готовы убить друг друга.

Коваленко виноват... Катин председатель... судья... В них ли

суть?

— А в ком же еще? — взволнованно возразила Катя. — Не полез бы ко мне жеребец тот, разобрались бы с телятами, и жила бы я дома.

243

— Y тебя председатель, у Андрюши судья и следователь...

у Риты — мерзавец и лоботряс... у меня — донос... Если бы не

верили тайным доносителям, проверяли бы их доносы и нака зывали за клевету, кто бы стал доносить. Нашлись бы негодяи, но они бы знали твердо, что их посадят за ложь, и подумали бы

впредь, чем пакостить другому. Не поощряли бы всех и вся ческих предателей, их было бы в сто раз меньше. Что человеку

невыгодно, того он, как правило, не делает. По закону за лож ное показание — тюрьма, а я в лагере не видела ни одного

заключенного, осужденного за лжесвидетельство. А ты, Катя, встречала?

— Не доводилось, Елена Артемьевна. А вот за то, что не

доносили, встречала.

— Много?

— Женщину одну. На мужа своего не донесла. Он лишний

разговор о власти при ней вел, а она смолчала.

— На брата или мужа не донесешь, осудят как соучаст ницу. А настоящие лжесвидетели неплохо устроились. Во все

времена были развратные начальники. Но чтоб обвинить жен щину в отравлении телят? не смог бы самый закоренелый

подлец, не смог бы, потому что раньше в таких преступлениях

не обвиняли никого. Ты думаешь, судье сладко отправлять в

лагерь заведомо невиновных? Боится он на наше место попасть

и судит, как прикажут свыше. А здесь, в лагерях, что творят?

Я самую капельку повидала и то мне адом показалось. Ты за

восемь лет видела такое, что я об одном прошу судьбу: умереть

бы поскорей, чтоб не увидеть. Тоже скажешь, что надзиратели

и начальники командировок виноваты? Один плохой, двое, де сять, но не все же. Ты видела среди них хороших и добрых

людей?

— Почитай, что не встречала. Да разве ж сюда путевый

мужик пойдет работать?

— Зачем же они непутевых посылают? Начальство не зна ет? Сама видела, сколько начальства сюда приезжает. А нам

лучше после их посещений?

— Не лучше, Елена Артемьевна. Может, одно лагерное

начальство такое.

— Почему же тогда ему по рукам не дадут? Лагерная адми нистрация не плохая и не хорошая.

244

— Какая же она по-вашему?

— Машина. Работает на хозяина, вот и все.

— Может, наверху и не знают?