— Я надеюсь, вы не собираетесь всерьез выполнять свое

обещание?

— Я ничего не обещал Рите. Вы задумывались когда-ни будь над тем, что ее ждет? Еще пол года, от силы год здесь.

Больше я не удержусь. Риту пошлют в глубинку. Возможно, к

воровкам в БУР. Мы с вами знаем, что это такое. А она? Ее

опекали вы, Елена Артемьевна... В лагере есть и другие люди.

Для них Рита — кто угодно, только не человек. Она должна

увидать все, набраться сил, мужества.

— Она смелее нас с вами. Рита не побоялась одна войти

на чердак. Она слышала разговор, знала, кто там. Рита назва лась вместо Ани, хотя и грозились посадить ее на солнышко.

— Я не о такой смелости говорю. Рита заступится за лю бого. Почему Буров поверил ей? К нам с вами он не пришел.

Допустим, мы с вами для него начальство, люди, которым

нельзя верить. Но он не сказал никому другому, только Рите,

225

за ее доброту, человечность. Он доверился ей, а ему ой как

трудно поверить людям. Я знаю, что это звучит кощунствен но, но Рита слишком добра для лагеря и не приспособлена.

Смерть Ани — и она теряет сознание. Я бы подумал, прежде

чем войти в это логово на чердак, а она вошла. Приехала сюда

— и снова глубокий обморок. В вензоне Васек ее не бил, вы

сами установили эмоциональный шок. Хотим мы этого или

не хотим, но мы с вами погубим Риту, если будем ограждать

ее от всех кошмаров.

— Но показать ей похороны Клавы...

— Она уже знает, как здесь хоронят.

— Одно дело услышать, другое — увидеть и пережить са мой. И как вы сумеете договориться с майором?

— Это пусть вас не беспокоит. Майор растерян. Если он

знает, кто я, он будет угождать мне во всем, пока... пока я

тут. Меня беспокоит Рита, но я должен взять ее с собой.

— Я протестую.

— Без вашего согласия я не возьму Риту. Вы великолепно

знаете людей, но с Ритой вам изменило чутье. Вы привяза лись к ней и хотите защитить ее от лагерных ужасов. Разумна

ли такая защита? Здесь пощады нет никому. Мы живем по

первобытным законам.

— Нет, Игорь Николаевич! Даже в лагере у людей оста лась капля человечности.

— Пять, десять, сто капель в море лжи, предательства, страха. Много ли это?

— Если Рита не выдержит и завтра мы похороним ее...

— А если она погибнет через неделю, месяц, год, когда

нас с вами не будет близко? Кому от этого легче? Я не сказал

самого главного: у Риты развито чувство вины. Ей кажется, что Ася погибла, спасая ее, что Тимофея Егоровича избили

только потому, что он за нее вступился. Теперь ее угнетает

мысль, что она виновата перед Клавой...

— Почему же?!

— Она слышала вчера слова Степана. Он говорил, что Волк

не хотел вешать Клаву, хотя сам Степан не верит Волку. Рита

может подумать так: если бы она не помешала, Клава бы оста лась жива. Мы с вами понимаем, что это болезненная чест226

ность, чистота... Рита хочет отплатить за добро, которое сде лали ей люди. А чем? В ее характере много жертвенности. Это

свойственно русскому человеку. Виноват — казните меня, нет

палача — я сам себя казню. Русский человек, как никто другой, не свалит вины на соседа, не попытается избежать наказания.

Рита не виновата, но она внушила себе это. Жить с таким чув ством тяжело, а для Риты — невозможно. Если она не простится

с Клавой, все может кончиться плохо. Вы и сами прекрасно бы

разобрались в этом, если бы не были так привязаны к ней.

— Да, я привязана к ней, — Любовь Антоновна замолчала.

Игорь Николаевич дважды прошелся по кабинету. — Пусть

идет. А если что с ней случится...

ВЫГОВОР ЗА НЕУДАЧУ

— Вы великолепны, майор! Провалить такое простенькое

дело!

— Но ведь меня не было в зоне. Вы не велели, товарищ

полковник.

— Еще бы не хватало вам вместе с Волком забраться на

чердак и побеседовать с Русаковой. Я надеюсь, ни один из

ваших подчиненных не знал о мероприятии Волка?

— Никак нет, товарищ полковник. Я предупредил Волка, что в случае провала помощи ему ждать неоткуда. «Выпуты вайся сам, как умеешь, — сказал я ему, — надзиратели ничего

не знают». Волк долго не соглашался. Я припугнул его этапом

к ворам.

— Вы глупец, майор! Поэтому Волк так скоро и наклал

в штаны. Вам не следовало говорить. Он бы надеялся на по мощь и все бы кончилось иначе.

— Волк мог спросить у надзирателей.

— Пожалуй, вы правы./. Трус! Идиот! Какой он Волк?!

Шакал! Ублюдок! С девкой не справился! Надейся на них! Вос питывай! Я не ожидал такой твердости от Русаковой. На пе ресылке она далеко не добровольно сожительствовала с вором

227

в законе, неким Юрием Черноусовым, и всем рассказывала, что он отдал за нее надзирателям хромовые сапоги. Было такое

дело, было... Сапогами берут... Крохоборы! В больнице жила

с лесбиянкой, как ее там? А-а-а, Кускова. Исправно написала

под диктовку Кусковой сигнал на главврача и вдруг заупря милась... На своем настояла. Не забудьте написать матери Ру саковой, какой развратной тварью стала ее дочка. Пусть по радуется старуха. И о сифилисе черкните, кратко, сдержанно, но чтоб каждое слово било, как кнут. Слово — наше оружие.

Мы должны уметь владеть им.

— Будет исполнено, товарищ полковник!

— Я вам сам продиктую. Попозже. Стерва! Все планы сор вала. Жаль, что отца нет, пусть бы и он почитал. На нет, как

говорится, и суда нет, обойдемся одной матерью. В управление

лагерей дайте характеристику на Русакову — неисправима, в

последнее время занималась мелкими кражами у заключенных, принуждала женщин к сожительству, проводила пропаганду, направленную против лагерной администрации, высказывала

антисоветские взгляды, по признанию Русаковой, привитые ей

в семье. Свидетелей найдете.

— Так точно, товарищ полковник!

— Пусть займутся матерью Русаковой. Может, скоро встре чусь с ней... Воспитала дочку! Месяца не пожила с врагами

народа — и вот результат. Растлили дочку! Влияние главврача.

Опасный он человек!

— Как прикажете поступить с Волком?

— К нему в карцер никого не допускают?

— Один сидит, товарищ полковник.

— Завтра его на этап.

— На какую командировку, товарищ полковник?

— Отучайтесь от жаргона в разговоре с начальством. Не

командировка, а лагпункт.

— Извините, товарищ полковник. По привычке вырвалось.

— Отвыкайте! Волка пошлем на сто пятую.

— А не опасно, товарищ полковник? Он может пробол таться.

— Текст письма Русаковой знает только Волк? Или вы

поделились с кем-нибудь еще?

— Y меня на плечах одна голова.

228

— То-то же. И не забывайте, что вторая не вырастет. Волк

не проболтается.

— Оно-то так, да по пьянке...

— Ему больше не придется пить.

— Не выдержит он, выпьет.

— На сто пятой его ожидает Витек Коряга и еще человек

десять воров в законе. Паву он выдал на воле, а двоих воров, что на сто пятом лагпункте, Волк искалечил в бытность свою

комендантом. По недосмотру их отправили живыми на этап.

Волк не успел с ними разделаться, зато они не упустят его. Ре бята серьезные, деловые, с ними Волк не доживет до ночи.

Начальнику сто пятой дадим команду, не я, а хозяин: гнать

Волка с вахты, если он прибежит туда искать защиты.

— Но захочет ли Орлов...

— Еще как захочет, майор. Обвиним Волка, что он по соб ственной инициативе, желая отомстить за Пузыря и Горячего, покушался на жизнь главврача. Хозяин не простит Волку. И

этим еще раз невольно докажет, что Безыконникова была

права.

— Как прикажете поступить с остальными?

— Чума ничего не знает, но он болтун... В БУР его, к во рам! Малину — на сто девятую, к сукам, он нам еще приго дится. Седугина не трогать. Успокоится все, я с ним займусь.