заныло от щемящей жалости к калеке. Его .мучают и мучают...

Сколько еще ему терпеть?

— Буров, — негромко окликнула Рита. Тишина. Буров

притаился. — Буров!

— Кто тут? — плаксиво спросил Буров, с опаской выходя

из-за угла барака. «Запугали его... Звери! Убить их мало, прав

Андрей».

— Это я.

— Кто ты? Подайте несчастной заброшенной жене...

— Это я, Рита.

— Рита? — с недоверием спросил Буров.

— Я. Кто тебя побил?

— Никто, — испуганно и торопливо заговорил Буров. — Сам упал. Я спою вам песню...

213

— Не надо, Буров, не пой, — с болью в голосе попросила

Рита. — Не пой им больше песен! Я видела, как они облили

тебя супом. Не плачь, — Рита ласково погладила Бурова по

голове и порывисто обняла его за шею. — Не плачь. Я завтра

скажу Игорю Николаевичу. Им попадет.

— Не говорите, сестричка! Я боюсь.

— Ладно, не скажу. А ты не подходи к ним. Жалко мне

тебя... Как Павлика.

— Паву Инженера?! — в страхе спросил Буров.

— Павлик — мой брат. Его убили на фронте. Ну зачем ты

так? Руку отрубил, глаза испортил...

— Они били меня. В бараке, в изоляторе... За меня никто.

— Я за тебя заступлюсь. Только не пой им! Я много балан ды получаю. И хлебушка отломлю. Каждый день. Y Любовь

Антоновны попрошу. Не пой, Буров!

— Рита, Ритка! Что я сделал!

— Все пройдет, Буров, выздоровеешь, — утешала Рита сле пого.

— Ты и взаправду меня жалеешь?

— Руку б свою отдала, чтоб не видеть, как они с тобой у

кухни...

— Они нарочно, чтоб я боялся больше. После кухни Волк

нашел меня и велел подслушать, что станут говорить...

— Кто?

— Девчонка одна, Клавка. И Степан.

— Ты их знаешь?

— Слышал, друг дружку так называли.

— О чем они говорили?

— Скажу тебе. Ты меня... пояса л ела... Они Клавку на чер дак восьмого потащили.

— Как потащили? Кто?

— Степан. И Волк, наверно, туда побежал. Я подслушал

вчера, что они с ней на чердаке сделать хотят. Малина велел

мне в вензоне под нары схорониться и слушать, что Волк со

Степаном говорить будут. Проиграл Степан Клаву. За пятьсот

рублей.

— За что ж е ее?

— Не знаю. И я виноват. Позавчера Волк спрятал меня под

топчан.

214

— Где?

— В палате, когда Клава со Степаном говорили. Я рас сказал Волку, о чем они говорили.

— Где Клава?

— Я ж говорю тебе, на чердаке восьмого. Убили ее поди

там. Не выдай, сестричка.

— Беги к Игорю Николаевичу.

— Не пойду, забьют.

...Бежать к Игорю? Не успею... За меня все... Ася... Тимофей

Егорович. А я за кого? Боюсь их... как Буров... Нет! Нет! — Рита

побежала к восьмому корпусу. Я одна... Их там много... Ася

не побоялась... Закричать? А кто услышит? Дежурные не по могут... Сама... Все сама сделаю.

ПРОЩАЙ, КЛАВА

Чума, злой и недовольный, стоял на прежнем месте.

Переминаясь с ноги на ногу, он лениво оглядывался кругом.

Стой здесь, как сявка, а они там работают... Пацаном был, на

атасе не стоял... В пропуль лопатников не брал, сам дюбал... Не

закатал бы две бумаги, был бы теперь в законе... Говорил мне

Ротский: «Не играй по запарке, Чума. Попадешь за лишнюю

бумагу, трюманут. Сукам трудно жить». Я — щипач, вор в

законе, а шестерю им, как полуцветняк. Это фраера думают, что у воров старшие есть и младшие... Мусора даже законов

не знают... Воры все равны... Есть центровые, авторитетные.

Фраера и мусора думают, что они старшие. По закону, с лю бым из них я мог права качать. И хлебальник намылить центро вому за лишнее слово. На воле каждый для себя ворует, там

центровых нет... А кто у хозяина центровой? Люди его давно

знают по Колыме, по Игарке... Толковать законы может. Масть

ему хезает... гроши есть — вот и центровой. А грабки можно

заставить поднять и Ротского и дюхи ему отшибить, если на зовет порчаком и не докажет. Фраера кнокают, что у дяди

Коли тряпки бацильные, полуцветняки ему на цирлах шесте215

рят, воры его слушают, когда толковище идет — и за старшего

у них дядя Коля хезает... Фраера толкуют, что мы в карты их

проигрываем... Вот свист дикий! В карты тряпки фраерские

можно залудить... дешевку, если ты с ней живешь... А на фра-ерскую жизнь играть?.. Кому она нужна?! Кто ее за бумагу

катать станет? Чокнутый только, а человек не будет. Если на

воле попадешь в картишки за десять кусков на завтра, а гро шей нет, чем расплатиться, тогда и фраера сделаешь... К хо зяину попал — и в расчете. На воле проиграл — у хозяина не

платишь... За лопатчиком нахалкой в тюрягу попал: в лопатнике

десять кусков не надыбаешь... Фраеру морду набьешь — хули ганство. Хулиганов воры презирают, поленьями мутят. Какая

это мусорская душа Мурку сочинила? Фраера кричат: «Воров ская песня». А люди в законе ее поют? В Мурке дешевка речугу

толкает, а взрослые воры ее слушают и боятся. Где они закно-кали таких воров? Не знают — заткнулись бы... «Это хулиганы, злые уркаганы собирали урческий совет». Когда воры с хули ганами толковали? С суками потолкуют, с мусором, а с хули ганами... Я с мусором бегал, мне люди слова не сказали, а за

хулигана трюманули бы сразу. Кто у хозяина фраера проигры вает? Полуцветняк двинет двести горбылей, жрать охота, гор были из его выбивают, возьмет колун и фраера сделает, чтобы

в центряк уйти. Мусора спросят: «Играл?» Он им чернуху

лепит: «Проиграл я фраера и убил». Они и кричат: «Воры про игрывают в карты мужиков». Туфта самая настоящая. Мусорам

она нужна. Фраера бздят, что проиграют их, и воровскую

игрушку дежурникам закладывают. А кому они нужны?! Сук

и то не проигрывают. Бесплатно ему колун на череп и чихты.

Или пульнут доходяге бацил и горбылей, а он суку сделает.

Так и меня скоро сработают... Хорошо жить в законе... Две

бумаги, две бумаги... Как я их залудил! Волк и Малина с на чальником трекают... Он им доверяет... А мне? Похмелиться

дадут, как подлятине последней, — и хорош. Малину наряди-лом оставят, Волка — комендантом, а меня — шерстеркой в ко мендантский взвод... Шутильник в грабки и мути фраеров, пока

не обхезаются... Водяру — Волку, а горбыли — мне... Хлебальник мой начальнику не нравится! «Шелапутный ты, Чума!» Что

я им, всю жизнь на подхвате буду? Похмелиться даже не дал

Волчара... Стой на атасе, тормози мусора... Горение — я на от216

мазке, а масть пойдет — мне водяры полбанки, а Волку — ко менданта. Нет справедливости! Y сук кого начальничек закно-кает, тот и центровой. Ништяк, Волк, я тебя еще обхезаю перед

хозяином... заделаю тебе козью морду... Рвет кто-то к восьмому...

Дешевка! Лезет на чердак... Притырить ее? А на хрена! Волк

погорит — я комендантом заделаюсь. Атас подам для отмазки

— и рвану. Начальничек с Волком потолкует... — Чума зло радно улыбнулся и закричал:

— Когти! Когти! — «Меня по делу не возьмут... Вынюхивай

свое бздо, Волк, а я отвалю». — Чума пустился наутек, не зная, что случилось на чердаке и кто так безбоязненно и решительно

карабкается по скобам наверх.

Уже схватившись за костыль, вбитый вчера руками Волка

в стену восьмого корпуса, Рита услыхала сзади себя громкий

крик: «Когти! Когти!» Рита замерла. Острый страх сковал ее

тело. Кто кричит? какие когти? Предупреждают об мне... На

чердаке кто-то есть... Говорят... Слов не разберешь... «Горение»

— донеслось до слуха Риты. Убегают... А может обманывают?

Их двое... Убьют... Побежать к Игорю? Он все может. Он боль шой, сильный... его боятся... Спрыгнуть? Тут невысоко... А Кла ва? Может ее не тронут? Игорь быстро прибежит. «Узел на за тылке, Клавке чихты». Повесили... Некогда бежать... Пусть и

меня... Пусть и меня! Вот и чердак. Рита оглянулась. Темно.

Никого не видно.