– Нет! Так, все слишком просто! В МВД так не бывает! – оживился Парнов. – Обязательно нужен заложник!

Все притихли, и внимательно слушали «Деда».

– И обязательно нужны оргвыводы! А как же! Без заложника никак! Система! Даю 85%, что Антон будет уволен в аттестационном порядке, в связи с «не соответствием занимаемой должности». Да! У него серьезное раскрытие по убийству. Да! В прошлом году мощную грузинскую команду квартирных воров снял. Да! Есть реализации разработок и куча благодарностей. Почти герой! Но все равно уволят! Сначала вызовут на аттестацию, потом им займутся в «гестапо», будут искать «компру». Вот если бы он еще лично Марио задержал бы, тогда, может быть, оставили служить, а так – нет!

– Ну, ты даешь, старый! – изумился Шелестов. – Спасибо, обласкал!

– Я тебя уважаю, Антон! Ты, настоящий мужик и настоящий опер! С большой буквы! Поверь мне! Таких как я, динозавров, которые отработали больше 35 лет в московской розыске, осталось 7 человек. И я тебе, из уважения, сказал правду! Имею право! Если бы мне было все равно, я промолчал бы.

– А может, это конторские подсобили! – пробормотал Шишкин и с надеждой посмотрел на присутствующих. – Антон раскрыл убийство по их «теме». Это они должны были раскрутить семью Марго.

– Бросьте вы фантазировать! Все будет хорошо, наши начальники не такие уж дураки, с кем-то им работать все равно надо? – Булкин дожевал огурец и взял еще один. – Шелестова уволят, Гудков сам уйдет, Парнов уже на пенсии, меня генеральный директор «Мосжиркомбината» к себе зовет начальником охраны, зарплату в два раза больше, чем здесь, обещает! И служебную «Волгу».

– У нас не заменимых, нет! До вас работали, и после нас будут работать. Придут выпускники средней школы милиции, и все начнется сначала! – изрек Волченков. – А посему, давайте выпьем за упокой душ наших погибших товарищей!

Задвигались стулья, опера поднялись и, помолчав немного, выпили.

– Не хочу с вами расставаться. – задумчиво произнёс Парнов, когда все присели на свои места. – Но всё живое имеет срок годности, и люди тоже. Опять же сердечко что-то стало пошаливать.

– Ой, да ладно! Сердце у него шалит! Не преувеличивай! Стакан водки только что принял, даже не закусывал! – попытался перевести всё в шутку Волченков. – Ну, появился там небольшой шум, ничего страшного, бабка дома всё вылечит!

– А для тебя, конечно, шумишко маловато, тебя бы больше устроили скрип и скрежет? – возмутился Дед.

– Не цепляйся. По мне, живи хоть вечно! – Волченков опустил вихрастую голову.

В кабинете повисла продолжительная пауза. Видимо, каждый внутренне переживал случившееся.

– Я не хочу, чтобы меня кремировали, когда умру. Не хочу и в земле гнить, чтобы меня червяки разные грызли, как наших парней, когда похоронят каждого из них на своей родине, – снова подал голос Парнов.

– А что же с тобой делать, когда умрёшь? Засушить и в музей МВД поставить, как ценный экспонат? – чуть улыбнувшись, спросил Марков.

– Да, нет! Туда не хочу, там мне не понравиться. А может из меня сделать чучело после смерти и поставить у меня в кабинете, в углу. Тогда я всегда буду с вами.

– Хорошо, мы подумаем. Набьём твою тушку отказными материалами и «поджопниками», чтобы стоял и не падал! А пока может споём что ни – будь! Всё равно сидим! – у Маркова, видимо, проснулось эстетическое чувство прекрасного, после мрачной шутки «Деда», как у потомственного интеллигента.

– И то, правда! Все там будем, кто раньше, кто позже, – поддержал его Антон.

– Андрюха! Давай доставай гитару, и врежь что ни – будь наше!

– Например, «Мурку», – задумчиво произнес Боря Гудков.

– Да, пожалуй! Пойду, схожу за ней, давно не доставал! – Андрей Шишкин поднялся со стула и отправился за гитарой.

Не секрет, что при застолье, сотрудники правоохранительных органов редко поют патриотические песни, которых написано в избытке всеми композиторами разных жанров.

Здесь особый случай. Специфика работы, круг общения и постоянный риск при выполнении своих служебных обязанностей, даже на манеру исполнения блатных песен наложили свой отпечаток. Такие общепризнанные шедевры пропаганды блатной жизни, как «Мурка», «Гоп – стоп», «Таганка», и другие, в исполнении представителя уголовного мира и в исполнении сотрудника милиции, звучат совершенно иначе. И дело совсем не в профессиональной деформации милиционеров, а в том, как они понимают эти песни, и как они относятся к тому, что в этих самых песнях главное.

Андрей вернулся довольно быстро. Удобно устроившись на стуле, сказал:

– Знаете, что! Я пару месяцев назад, классную вещь разучил. Старая русская песня, называется «Эх, дороги». Не помню, кто написал, но вещь сильная, аж за душу берет. Да и в тему.

Он настроил инструмент и в наступившей тишине зазвучали спокойные аккорды:

Пока звучали аккорды и ребята, кто знал слова, потихоньку подпевали, Шелестов с удивлением обнаружил, что не слушает музыку, хотя Шишкин и играл, и пел классно.

Он подумал вот о чём:

– Как всё просто, раз! – и человека нет. Все его дела, хорошие или плохие, уже не важны. Правильно говорится: нет человека, нет проблемы! Остаётся только память, да и то, ненадолго. В могиле заканчиваются улыбки, прекращаются споры, исчезают упрямство и лицемерие, алчность, жадность, красота, богатство и гордыня.

Так же дело обстоит и с героями. Их торжественная смерть на глазах сотен людей, и во имя этих людей, всего лишь биологический процесс, означающий переход живых тканей человеческого тела в мертвые. Конечно, героические поступки всегда в обществе вызывали восхищение: героям ставили памятники, писатели придумывали им разные подвиги в детстве, поэты слагали стихи, воспевающие героев в веках, молодежь обещала равняться, – но все с затаенной радостью думали о том, что, слава Богу, что это не их тело сейчас лежит в земле. И пусть они не герои, и не совершили подвига, – но герой там, а живущие здесь. И так было всегда, потому что это нормальное желание – жить!

Люди умирают тысячами доступных и недоступных им способами – это факт. Они стреляются, тонут, иногда их разносит в клочья кинутой из вражеского окопа гранатой, иногда их вешают на перекладе как ёлочные игрушки, иногда они убивают себя, зачем-то спрыгнув с 12 – го этажа, некоторые вскрывают себе вены и глотают пачками снотворное. Кто-то погибает в борьбе со злом, с преступностью. Вариантов отправиться на тот свет великое множество. За всеми этими иногда стоит вполне конкретная жизненная история, потому и смерть в конце весьма логична и объяснима. Увидеть свою смерть, а тем более ей улыбнуться, дано далеко не каждому. А всю жизнь, за несколько секунд, увидеть можно, и лишь один вид смерти выделяется из прочих своей блёклостью, аморфностью и конформизмом – смерть во сне от остановки сердца. То есть спокойный, ничем не проявившийся отход к вечному сну. Ни боли, ни подвигов, ни позора, ни славы, ничего. Только сон… Вечный. Красота!