– Авангард умер, господин полковник. Мы предполагаем, что они столкнулись с русскими пограничниками.

– Если не ошибаюсь, до границы ещё двенадцать миль. Мы на китайской территории, генерал.

– Расскажите это русским, господин полковник. Их пограничные наряды углубляются на нашу территорию на пятьдесят – шестьдесят ли, объясняя это тем, что им так удобнее.

– Вы хотите сказать, генерал, что две тысячи человек авангарда были уничтожены обычным пограничным нарядом?

– Там было всего двести человек, господин полковник. Остальные из магически изменённых крестьян.

Полковник мысленно застонал и был готов биться головой о стену, если бы нашёл таковую в шёлковом шатре китайского генерала. Он и раньше знал, что взвод английских солдат с лёгкостью разгонит китайский полк, но ведь русские пограничники не ходят взводами? То есть всё не просто плохо, а катастрофически плохо?

– Ваши дальнейшие действия, генерал?

– Не беспокойтесь, господин, я уже отдал приказ на отступление.

– Как отступление? Почему отступление? Вы должны перерезать железную дорогу.

– Должен, – китайский генерал радостно улыбнулся. – Но ваши дирижабли так и не подвезли артиллерию, а я не могу рисковать подданными моего императора, преодолевая подготовленную оборону превосходящего противника.

– Вы же сказали, что это всего лишь русские пограничники!

– А если там засада и нас ждёт вся их застава? – радостная улыбка генерала сменилась на победную. – Это ваша разведка ошиблась, и я не желаю платить… хм… да, платить!

Англичанин поморщился, услышав откровенный намёк. Понятно, что эти обезьяны и шагу не сделают без взятки, но нельзя же требовать столь нагло. Конечно, недорого берут, но доля самого сэра Уильяма в сэкономленных средствах существенно уменьшается.

– Двести фунтов, генерал. Или вы предпочитаете гинеи?

– Я предпочитаю серебряные шиллинги, господин полковник, – Ван Дзинвэй не удержался и в нетерпении потёр ладони. – Десять тысяч шиллингов!

– За такую сумму я могу купить в личное пользование сразу четыре дивизии. Предлагаю двести пятьдесят фунтов, и вы продолжаете наступление.

– Вы умеете уговаривать, господин полковник, и за восемь тысяч серебряных шиллингов я продам вам две дивизии. Покорнейше прошу простить, но четырёх у меня нет.

– Восемь тысяч, то есть четыреста фунтов? Это дорого, генерал.

– Из уважения к вам, даже из искренней любви к вам, господин полковник, готов уступить до семи тысяч.

– Триста фунтов, и это окончательное предложение.

Ван Дзинвэй хлопнул в ладоши, и в шатёр на коленях вполз его секретарь. Или адъютант, сэр Уильям за много лет так и не удосужился научиться разбираться в структуре китайской армии.

– Составим договор, господин полковник?

– Зачем?

– Но вы же покупаете у меня дивизии? Как я буду отчитываться перед императором без подписанного договора?

Полковник подумал и кивнул. Бюрократия есть стихия непреодолимой силы даже для этих обезьян.

Спустя каких-то шесть часов необходимые бумаги были составлены, переписаны в четырёх экземплярах на двух языках и наконец-то подписаны. Ван Дзинвэй украсил договоры большими серебряными блямбами на шёлковых шнурках, а сэр Уильям Лоуренс приложил свою печатку к капелькам расплавленного сургуча и приказал сопровождающим его морским пехотинцам принести сундучок с серебром. Ну а то, что проба этих монет давно уже… впрочем, это не важно.

– Итак, генерал, вы готовы к наступлению на русскую территорию?

– Я? – удивился пересчитывающий шиллинги китаец. – Почему я?

– А кто?

– Вы, господин полковник. Никто другой не посмеет командовать вашими дивизиями.

– Э-э-э…

– Но вы всегда можете нанять этого недостойного Ван Дзинвэя за какие-то жалкие три тысячи шиллингов.

– Чёрт побери!

– А ещё за десять тысяч этот недостойный Ван Дзинвэй готов обеспечить снабжение ваших дивизий продовольствием, господин полковник.

– Что?

– Но мой император не может кормить ваши войска за свой счёт, господин полковник.

– Да как вы… – сэр Уильям задохнулся от гнева, не в состоянии закончить фразу.

– Отказываетесь? – удивился китайский генерал. – Но это и в самом деле недорого.

– Чтобы я…

– Ну, как хотите. А теперь позвольте откланяться, господин полковник, этот недостойный Ван Дзинвэй торопится в столицу, чтобы припасть к ногам обожаемого императора и доложить о вашем отказе.

– Тысячу фунтов за всё! – сдался полковник.

– Подпишем договор?

– В задницу ваш договор, переходите в наступление, генерал.

– Как скажете, господин полковник.

Хлебнувший фронтового лиха солдат ценит уют, пусть даже временный, в окопе или землянке. А если случилось такому солдату остановиться где-нибудь более чем на три дня, то можно не сомневаться, что обустроится он с максимальными удобствами. Тут и скворечники военно-полевых сортиров сами собой появятся, и чугунные печки, и от кухни запахнет гречневой кашей с тушёнкой и луком. А в командирском блиндаже внезапно образуется кадушка с фикусом и с обязательными торчащими из земли папиросными окурками. Вот, кстати, загадка природы – никто и никогда не видел, чтобы кто-то тушил там папиросы, но они обязательно появляются. Говорят, будто даже в Генеральном штабе такое случается с пугающей регулярностью.

На столе у командира роты пепельница из срезанной наискось гильзы трёхдюймового снаряда. Рядом коробка с «Герцеговиной Флор» и зажигалка.

– Угощайтесь, господа офицеры и прапорщики.

Аполлинарий Григорьевич Куликовский отдёрнул протянутую было руку от дорогущих папирос и достал из кармана трубку. Оно и правильно, в блиндаже вместе с командирами дирижаблей и нижегородскими драгунами чуть ли не сорок человек, и на всех одной коробки не хватит.

Именно летунам и был задан следующий вопрос:

– Что с ремонтом?

Уже знакомый Красному подполковник с голубой выпушкой на форменной бекеше нервно дёрнул щекой и смял мундштук папиросы:

– Плохо с ремонтом, Павел Алексеевич. Нам бы ещё недельку, и девять дирижаблей из шестнадцати поставим в строй. Полный ход не дадут, но восемьдесят километров в час…

– А сегодня?

– Сегодня только один, да и то не могу дать гарантии, что он будет способен проштурмовать маршевые колонны китайцев или их лагерь. Вы же, Павел Алексеевич, скорострельные пушки не вернёте?

– Пулемёты тоже не отдам, – кивнул Ротмистров. – Их только вчера вечером на позиции с превеликим трудом перетащили.

– Вот про позиции я и хотел сказать, – подполковник бросил в пепельницу испорченную папиросу и взял из коробки новую. – Вы можете гарантировать, что китайцы будут колотиться башкой в нашу линию обороны, а не обойдут её стороной? Какой смысл переть на пулемёты через минные поля, если можно сместить направление удара? Как показывает карта, в десяти километрах восточнее есть удобная для прохода долина, и ничто не помешает…

– Как это ничто? – перебил подполковника ротмистр Жуков. – А приказ императора? Вы, Леонтий Сергеевич, никогда не сталкивались с китайцами, кроме как в ресторане «Харбин»?

– Какое это имеет значение, Георгий Константинович?

– Очень даже большое, – усмехнулся Жуков. – Вот вы готовы пожертвовать жизнью ради выполнения приказа Его Императорского Величества?

– Разумеется, ведь я давал присягу.

– А устав?

– Что устав?

– В нём указано, что при всей вашей готовности отдать жизнь за веру, царя и отечество гораздо предпочтительнее, если это сделают наши противники.

– И всё равно не понимаю вас, Георгий Константинович, – признался подполковник.

– Воля императора заменяет китайцам устав и всё остальное, включая собственные мозги? – догадался прапорщик Куликовский.

– Именно так, – кивнул ротмистр Жуков. – Любая коррекция планов будет являться нарушением приказа императора, и на это вряд ли кто пойдёт. Так что будут колотиться головой в наши позиции как миленькие и никуда не денутся. Я не застал Русско-японскую войну, но, может быть, кто-то помнит атаку на пулемёты Порт-Артура?