Не иначе книжек на исторические темы начиталась. Какое ещё слово и дело? У императора для таких случаев существуют Особый отдел при Управлении дворцовой полиции и Департамент государственной безопасности при Третьем отделении собственной Е.И.В. канцелярии. Именно туда нужно обращаться по вопросам, не имеющим решения привычным путём. Анонимки не принимаются.

– Что у вас, сударыня? – император проявил интерес и не стал отсылать бабушку к тиграм бюрократических джунглей. – У вас какие-то проблемы?

– Нет, это у вас проблемы! – старушка распахнула мешковатое пальто, выставив на всеобщее обозрение пояс с брусками взрывчатки, путаницей проводов и светящимися даже днём колбочками. – Ты приговорён к смерти, тиран!

– Да что за фигня такая третий день подряд творится? – вслух подумал Красный, собрал всю полученную от зрителей энергию и влил её в защитный колпак, которым и накрыл сумасшедшую бабку.

И вот тут громыхнуло так, что вздрогнул весь Каменный остров, а осветительные мачты стадиона осыпали зрителей на трибунах мелким крошевом взорвавшихся лампочек. Вася этого не слышал. Он всё держал и держал защиту, не давая ревущему огню вырваться наружу, и собирал всю энергию, до которой мог дотянуться. В Петербурге гас свет в домах, останавливались трамваи и автомобили, исчезала дорогая косметика с женских лиц, и где-то высоко в небе дрейфовали в сторону Ладоги лишившиеся хода дирижабли-истребители Гроховского, приготовленные к сегодняшнему показу… Но для Василия существовало только пламя внутри колпака.

Пламя не вырвалось. Удержал. И сознание потерял с довольной улыбкой на лице.

Вечером шеф жандармов генерал-лейтенант Дзержинский докладывал императору о результатах расследования по горячим следам:

– Фанни Каплан, точный возраст не установлен. С февраля по октябрь семнадцатого года предположительно работала в секретариате республиканского правительства князя Львова. По некоторым данным, двадцать пятого октября утром выехала в Екатеринбург, поэтому не попала под обстрел с «Авроры».

– Предположительно… по некоторым данным… – Иосиф Первый положил потухшую трубку на край пепельницы и прошёлся по кабинету. – Я так понял, Феликс Эдмундович, точной информации у вас нет.

– До двадцать шестого года ничего, Иосиф Виссарионович, – когда-то Дзержинский командовал батальоном в том полку, где служил будущий император, и с тех пор они обращались друг к другу по имени и отчеству. – Но в двадцать шестом году Фанни Каплан устраивается на один из заводов графа Бронштейна, где сразу же получает должность заведующей лабораторией взрывчатых веществ.

– Что говорит по этому поводу сам граф? Вы его допросили?

– Он отказывается разговаривать без присутствия адвоката.

– Так в чём же дело, Феликс Эдмундович?

– Адвокат тоже арестован.

– Зачем?

– На всякий случай. Если не найдём за ним ничего предосудительного, то извинимся и выпустим.

– Один сегодня уже извинялся на стадионе, – усмехнулся император.

– Как он? – поинтересовался Дзержинский.

– Пока без сознания. Николай Нилович диагностирует истощение, вызванное огромнейшим объёмом пропущенной через организм энергии. Он вообще удивлён, что человеческий организм смог выдержать такую нагрузку. Там мощность была сравнима с «Большим кругом» семнадцатого года под Нарвой.

– Но Василий жив.

– Более того, Бурденко даёт благоприятный прогноз.

– Это радует, – кивнул Дзержинский. – Но стоила какая-то бомба таких усилий?

– Какая-то? – император посмотрел на всё ещё неостывшую трубку и достал из пачки длинную папиросу. – Нет, Феликс Эдмундович, я не назвал бы то взрывное устройство обыкновенной бомбой. Благодаря поставленному Василием куполу вся высвободившаяся энергия ушла в землю и прожгла дырку глубиной восемь километров.

– Сколько?

– Вы не ослышались, именно восемь километров, даже чуть больше. Учёные прыгают от восторга, а Лазарь предлагает построить на месте стадиона геотермальную электростанцию.

– Граф Каганович?

– Других Лазарей у меня для вас нет, Феликс Эдмундович. Но мы отвлеклись, этой дыркой в земле есть кому заняться, а вот расследование… Вы точно уверены, что Бронштейн как-то причастен к покушению?

– Я ищу, кому выгодно, Иосиф Виссарионович. А Льва Давидовича и всё его Екатеринбургское правительство ещё Владимир Ильич называл иудушками и политическими проститутками. Разрешите применить особые методы дознания?

– Это какие?

– Ментоскопирование мозга.

– Ваш Мессинг шарлатан и жулик.

– Я знаю, – кивнул Дзержинский. – А вот Лев Давидович об этом наверняка не догадывается.

– Делайте так, как считаете нужным, Феликс Эдмундович, – согласился с шефом жандармов император. – Но результат нужен в самое ближайшее время, потому что граф Бронштейн пользуется немалым влиянием среди промышленников, а это такая сила, с которой приходится считаться.

– А я ещё пять лет назад подавал записку с обоснованием необходимости перевода оборонной промышленности под контроль государства.

– Мы ещё вернёмся к обсуждению этого вопроса, – Иосиф Первый потушил папиросу в пепельнице. – Вы останетесь на ужин? Николай Александрович хочет поговорить с вами на какие-то финансовые темы.

Эхо воскресной дуэли и покушения гуляло по Петербургу, вызывая пересуды, споры и не всегда и не всем приятные разговоры.

– Анастас Иванович, о каком выигрыше вы говорите, если ваш господин Красный принёс извинения?

– По мнению общества, уважаемый Николай Арнольдович, именно эти извинения нужно считать победой.

– Помилуйте, Анастас Иванович, общественное мнение и мой кошелёк никоим образом не пересекаются. Они вообще существуют в параллельных вселенных.

– Я бы не был столь категоричен, Николай Арнольдович. Вот ознакомьтесь с вердиктом офицерского суда чести.

– Гимназисты не попадают под юрисдикцию этого суда, Анастас Иванович, так что даже знакомиться не буду.

– Смотря какие гимназисты, любезнейший Николай Арнольдович. Награждение гимназиста Красного орденом Святого Станислава третьей степени возводит его в чин прапорщика запаса. Понятное дело, что без права ношения мундира, но всё равно офицер, как ни крути.

– Награждение произошло… то есть должно было произойти уже после принесения извинений.

– А указ о нём подписан государем за три часа до дуэли.

– И всё же, Анастас Иванович, офицерский суд не вправе…

– Хорошо, Николай Арнольдович, я передам княгине Ливен ваше особое мнение.

– Господи, да она здесь при чём?

– Генерал-лейтенант Дарья Христофоровна Ливен является бессменным председателем офицерского суда чести вот уже сорок восемь лет.

– Согласен, Анастас Иванович, легендарная личность наша княгинюшка! Вам выигрыш удобнее наличными получить, или чек на предъявителя тоже устроит?

– Давайте чек, Николай Арнольдович. Как-то не хочется ездить по городу на грузовике с деньгами.

Три дня в столице бушевал финансовый шторм, и нередко целые состояния переходили из рук в руки. Но в домах попроще и на рабочих окраинах Петербурга велись совсем иные разговоры, часто не имеющие ничего общего с реальной действительностью. Да кому она интересна, эта действительность?

– Прасковья Петровна, ты куда в такую рань собралась?

– Да в лавку же.

– Она же закрыта.

– И что? Я очередь займу, а то раскупят всё, а мне и не достанется.

– А что раскупят?

– Ты, Глаша, часом не с луны свалилась? Война скоро будет, так что соль, спички и мыло подорожают или вообще пропадут. Верно тебе говорю.

– С кем война?

– С французами, знамо дело. Это же они давеча на государя бонбу сбросили.

– Прасковья Петровна, кака бонба? В ево колдунья молнию швырнула да промахнулась и какого-то графа сожгла насмерть.

– Мне, Глаша, графьёв не жалко, только я за правду. Не было там графьёв рядом, а французы были.

– Кто же их туда пустил?

– Я же говорю, что с дирижабли сбросили. Их не пускают, а оне по воздуху. Вот те крест, быть войне непременно!