Я включаю спектрометр, и мои ноздри непроизвольно раздуваются — Брр…

— Сероводород, — бормочет Наамла, — если бы на Меркурии была кислородная атмосфера, этот был бы шлейф огня.

«Ага, и тогда бы это превратилось в серную кислоту. Вид у шлейфа, совсем как в мультиках. Самый большой пердун, Солнечной системы». — Хотелось бы, чтобы мой прибор передачи мысли работал, ведь какое классное выражение «Большой пердун, Солнечной системы». Думаю, Наамле бы понравилось.

Моя посудина, опять пытается сообщить мне про электронные вспышки, но я оставляю эту информацию без внимания. Визуальная камера отслеживает желтые скалы, зубчатую поверхность, получившуюся в результате бурения. Мы приближаемся все ближе к шлейфу, и становится видно, что система добычи «MINE-Z» им не повреждена.

 Наамла возится с программным обеспечением, стараясь получить лучшее разрешение изображения.

Улыбка исчезает под моим шлемом. Да, нельзя сейчас лететь в кратер с электромагнитными катапультами. И в то время как моя левая рука вносит изменения в программу посадки, мой надежно защищенный мозг решает — а не рвануть ли отсюда когти, пока еще есть такая возможность? Нет, садиться нужно однозначно здесь, и немедленно, рядом с буровой, с установкой по очистке  руды и шлейфом. Там же явно что-то происходит. Необходимо срочно выяснить что, и по возможности навести порядок.

Так что нам туда — на убийственную поверхность Меркурия. А что делать, все равно  придется, не ждать же целый месяц ночи? За это время мы израсходуем столько топлива, что нам придется совершать обратное путешествие на Марс на чистой солнечной энергии.

Я могла бы запустить аварийные паруса. Меркурий получает солнечного потока в шесть раз больше Земли. Но время в пути составило бы годы, а не месяцы. Мне пришлось бы ампутировать руку без трансплантата, что сильно повредило бы нервные окончания, и на том шанс вернуть себе руку, сравнялся бы с нолем. А еще такая одиссея предоставит великолепный шанс заболеть раком, как мне, так и моему стажёру. Десять тысяч рад[7] в земной год — это довольно много.

Итак. Ждать ночи нельзя.

— Команда Марса сообщает, чтобы мы оставались на орбите и ждали подкрепления, — докладывает Наамла, — «ЭлеАллок» дал добро, Пенетратор заправляется топливом и летит к нам.

Я едва слышу её. — Садимся сейчас. Израсходуем на охлаждение почти весь азот, пока возвратимся обратно на орбиту вокруг Марса. Зато быстро, останется топливо на дорогу в цивилизованные края и не придется жертвовать рукой. Однако права на ошибку нет, и у нас в наличии всего тридцать минут для выяснения того, что пошло не так и попытаться исправить это «не так». А удастся ли нам заделать дыру, глубиной в десять километров?

— Что-то еще происходит, — сообщаю я, — к югу от источника шлейфа в коре Меркурия расширяются трещины. Это катастрофа. Вот-вот прорвется второй газовый шлейф и мне придется потратить все топливо впустую, просто избегая обломков.

Место неминуемого взрыва оказывается в семидесяти километрах от буровой. И после зондирования выясняется, что глубина коры Меркурия в этом месте всего десять километров, а по карте должно быть двадцать восемь.  Почему же кора настолько тоньше, чем предполагалось? Разве перед тем, как начинать добычу руды на этом участке, это не должны были замерить? Или в этом конкретном месте произошло с тех пор резкое уменьшение толщины коры изнутри планеты? Кроме того, под этими десятью километрами находится слой жидкости, температура которой составляет ровно минус 70 по цельсию, причем повсюду, от центра области трещин, до краев.

Корабль достаточно быстр, чтобы провести сканирование за миллисекунду до того, как солнце начнет превращать эту жидкость во второй шлейф.

— Так вот откуда это берется, — подмечает Наамла, — под Бринстонскими Равнинами располагается океан жидкого сероводорода. Скорее всего, в твердом состоянии под более высоким давлением, внизу, на морском дне.

Жидкий сероводород. Бурлящий и пердящий океан.

Решаю восстановить мысленную связь со стажёром. Протянув руку, я отклеиваю ленту ПВХ, одной рукой неудобно, удается лишь нижнюю часть. Но этого оказывается достаточно и Наамла сразу улавливает это определение: «ПЕРДЯЩИЙ ОКЕАН».

— Закатываю глаза, — произносит Наамла, — это отвратительно. «ОМЕРЗИТЕЛЬНО».

Китовая Акула уже настаивает на том, чтобы я прямо сейчас обратила внимание на электронные всплески, и я обращаю. Потому что эти всплески, не выглядят случайными.

Моя милая посудинка, довольно точно определила их происхождение. Они находятся под поверхностью, на глубине ста километров, в районе шлейфа. Да… их характер не случаен.

Одна секунда… всплеск, три секунды нет ничего, снова всплеск, перерыв три секунды и затем 2 сигнала с перерывом между каждым в секунду,  трехсекундная пауза и 3 сигнала с секундными перерывами между ними, опять трехсекундная пауза и 5 сигналов … 8 сигналов … 13 … 21. Потом после десятисекундной тишины все повторялось

«Так это же ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ФИБОНАЧЧИ»[8].

— Это Фи… — начала я говорить, забыв, что Наамла сейчас воспринимает мои мысли.

— Знаю… — прервала меня Наамла.

— Должно быть это разумная жизнь.

— Того же мнения… — поспешно соглашается стажёр.

— Наамла! Что-то пытается связаться с нами из-под бурлящего всплесками океана. Чтобы ответить, мы должны подать наши сигналы через кору планеты на глубину 100 км. Для этого нужен ускоритель частиц. Его нет. А чтобы создать… Один наш принтер слишком мал для этого, а второй…

— А второй принтер сейчас печатает вашу руку, — невозмутимо заканчивает мою мысль Наамла, — капитан, нам даны инструкции оставаться на орбите и ждать. Пенетратор оснащен шестью принтерами. Создание ускорителя может начаться там прямо сейчас.

«Ты хочешь, чтобы я позволила твоему грязному и гнилому папаше стать тем, кто войдет в историю, первым поговорив с инопланетянами?» — пронеслось в моей голове. Ну нет ни за что!

— Вы же все еще будете здесь, — приводит свои аргументы стажёр, — корабль Джихад Диба всего в четырех месяцах пути.

«Да это же целая жизнь!»

«Он рассказывал мне, что однажды вы сожгли свои вкусовые рецепторы, потому вам было невтерпеж дождаться, пока остынет еда, а потом заявили, что это опухоль, и заставили заменить вам язык. Он назвал вас тогда не вылупившимся птенцом, с манией компетентности!».

«Мне не понятно, зачем он набирает учеников. Ведь они его раздражают и он их постоянно унижает?» .

— Это вы меня все время унижаете, — подмечает Наамла.

— Мне жаль. Прости. Прошу, отключи свою мысленную связь с Дибом

— Это спровоцирует начало войны на Марсе.

Я снимаю свой огромный шлем, чтобы она смогла видеть мои глаза. Это действие делают люди… воспитанные людьми. Она должна понимать, это чертовски серьезно. Мне необходимо войти в контакт с инопланетянами.

«ПОЖАЛУЙСТА. Я ДОЛЖНА ВОЙТИ С НИМИ В КОНТАКТ.»

Наамла вздыхает. Её гигантский шлем кивает в знак согласия. Она поворачивается ко мне спиной, нажимает на что-то, предположительно выключая реле.

— Капитан, я прошу вас водрузить шлем обратно, пока у вас действительно не появилась опухоль на языке, — молвит мой стажёр.

Восторг бурлит у меня в животе, как бурлящий океан пердежа.

Сила моего возбуждения такова, что я смогла бы ей отразить космическое излучение. Возвращаю шлем на место и начинаю набирать команду левой рукой, давая понять принтеру, что нужно утилизировать мою правую руку и приступить к созданию ускорителя частиц — длиной 4,5 метра.

Тяжкий вздох Наамлы, возвращает меня к экранам:

— Ну что там еще?

Она молча указывает на трещины в коре в семидесяти километрах к югу, от первого шлейфа, где уже образовался второй меньшего пока размера газовый шлейф. Там  что-то непонятное (и это явно не булькающий сероводород), свободно парило над поверхностью планеты. — Десятиметровая торпеда бледно-желтого цвета. На одном конце два многогранных шара, видимо глаза, рядом с ними остроконечные выпуклости, явно похожие на ротовые хоботки. Две сотни белых изогнутых зазубренных ног. Пара когтей, метровой ширины, один крошечный и один огромный. Ребристый внешний скелет покрывал корпус торпеды.