Федька с Милкой замыкали обоз.

Две недели тому назад Милку выбраковали из обоза, и Федька остался без лошади. Появление его на Злодее вызвало массу насмешек как по адресу лошади, так и ездока.

Все уже знали, откуда у Федьки синяк под глазом.

Федька отругивался, но голос его тонул в дружном хоре насмешек.

– А шагает конек здорово, – заметил один из обозных.

– Ножки деликатные, на нашем деле закачается, – сказал Чуркин и гордо посмотрел на толстые, как бревна, ноги Митьки.

– Архиерея на нем возить, отца митрополита не растрясет.

– Гляди, как чешет. Стакан с водой ставь на спину – не расплескает, – издевались ломовики.

Федька видел и сам, что Злодей жидковат. На сердце скребли кошки. Знал он твердо: пристанет или покажет норов Злодей – засмеют. И он с завистью смотрел на толстые, расколотые крупы Митьки и другого жеребца, ардена Грамотея.

В тот день возили дрова. Кривой с Злодеем занял место у штабелей. Возчики, предвкушая близкий розыгрыш, не спускали с него глаз.

– Ты бы, Федька, больше десятка поленьев не клал. Не дотянет. Непривычный он. Его преосвященство архиерей был старичок сухонький.

– Ты тонкие клади. Между ними просветы больше, – советовали товарищи.

Федька вымещал злобу на поленьях, яростно швыряя их в сани.

– Расскажи, Федька, как ты обучил его головой заборы ломать. Говорят, как бритвой режет.

– Федька, а правда, что вы задавили старуху и троих детей?

Кривой болел душой за каждое новое полено, но остановиться не мог. Подхлестываемый насмешками, он зарвался и навалил огромный воз. Ломовики были довольны. Представление обеспечено.

Первым тронулся Митька. Повернув широким крупом, он навалился огромным телом на хомут. Сани скрипнули и поползли следом. За ним, одна за другой, потянули лошади.

Первый раз Федька был доволен, что он едет последним. Он стоял у саней, держа вожжи. Мимо него с улыбками и шутками проезжали товарищи. Некоторые притворно сочувствовали:

– Несправедливо, такая лошадь в голове ходить должна…

Проехал последний. Ломовики обернулись и следили за новичком.

Федька медлил. Он ломал голову, придумывая способ, как незаметно скинуть немного дров.

Злодей, не дожидаясь посыла, сам шагнул за лошадьми. Легко ступая, он быстро догнал последнюю лошадь.

За пять лет жизни он первый раз тащил такой груз. До этого он знал только тяжесть обязательных на ипподроме шести пудов.

Трехлетняя тренировка накопила ему железную мускулатуру. Тяжелые, многопудовые сани он тащил весело и даже легко.

По сравнению с призовой борьбой эта работа не была для него тяжелой.

Злодей уверенно шагал по дороге. Он шел широким, размашистым шагом рысака, и поспеть за ним можно было только бегом. Федька забрался наверх высокого воза и орлом смотрел на товарищей. Но все разом перестали интересоваться и повернулись спинами.

Инстинкт рысака и привычка спортсмена не позволили Злодею тянуться сзади. Он сам взял вправо и зашагал рядом, обгоняя воз за возом. Маневр Злодея заметили сразу.

От хвоста к голове сани за санями «нажимали». На лошадиных спинах заработали вожжи. Каждый боялся отстать от переднего и позволить Федьке и Злодею влезть в просвет.

Погоняли азартно и молча. Рыжебородый Чуркин стегнул Митьку. Брабансон затрусил мелкой рысцой. Его примеру последовали другие лошади. Выгнув шею и играя мускулами, рядом с трусящим обозом спокойно шагал Злодей. Он размашисто и широко ставил ноги, не нуждаясь в ремне и понукании.

Федька сидел на высоком возу. Единственный глаз его сиял.

Возчики хлестали лошадей. Лошади тянули изо всех сил и быстро покрылись испариной. Совершенно сухой жеребец обходил воз за возом. Федор, как генерал на параде, проехал вдоль всего строя.

Впереди остались только чалый Грамотей и бурый Митька. Эти двое вырвались на большой просвет вперед остального обоза.

Злодей мог спокойно занять третье место. Федька даже потянул за левую вожжу, но жеребец невольно тряхнул головой и пошел прямо. Грамотей отстал. Второе место было свободно. Но теперь уже сам Федька, ни за что на свете не согласился бы занять его.

Двое саней поехали рядом. Митька и Злодей шли голова в голову. Чуркин хлестал Митьку беспрерывно. Федька демонстративно бросил вожжи и стал свертывать большую козью ножку.

– Закурим, – предложил он Чуркину.

Чуркин даже не взглянул на него.

– Дорожка до чего хороша, тянуть не надо, сани сами идут, – поддерживал разговор Федька.

Чуркин старался смотреть мимо него.

– Спички есть? Брось коробок, – не унимался Федька.

Чуркин стегнул Митьку и отвернулся. По бокам и на шее у Митьки выступило мыло.

Через минуту физиономия Федьки уже торчала перед носом Чуркина. Злодей шагнул вперед, взял влево и занял дорогу.

Федька важно дымил козьей ножкой. Махорочный дым клубился над ним, как над паровозом.

Но важности и спокойствия хватило ненадолго. Восторг и радость сжимали грудь и требовали выхода. Не слезая с саней, он поднялся во весь рост, повернулся лицом к обозу и огласил окрестность победным ревом:

– Хо-хо-хо! Выкусили? Понюхайте у нас теперь. Счастливо оставаться.

В воздухе повисли потоки ругани, извергаемые тремя десятками квалифицированных глоток. Сани неожиданно скользнули по ухабу. Кривой оборвал фразу на самой высокой ноте, турманом разрезал воздух и, описав дугу, юркнул в сугроб.

Выскочив из сугроба, триумфатор подтянул штаны и молча забрался на дрова. Общая обида была отомщена.

– Цены нет жеребенку, – решили обозники.

Чуркин презрительно сплюнул.

Снег в конце марта становится мокрым и пристает к полозьям, дорога чернеет и безнадежно портится. Конец марта – тяжелое время для лошадей.

Злодей быстро втянулся в новую работу. Ездил на нем теперь не Федька Кривой, а Федор Кривой.

В несколько дней Федька приобрел уважение и авторитет, которых не мог добиться всю свою жизнь. И Федька превратился в Федора.

В обозе он ездил третьим. На следующий день после дебюта Федьке «намекнули», что иметь один глаз все-таки лучше, чем ни одного, и с одним глазом не пристало за собой целый обоз водить. Федька удовлетворился третьим местом. С Злодеем сладить было труднее. Он пер вперед.

Федька любил Злодея. Но эта любовь слабо напоминала любовь к Браслету Рыбкина и Сеньки.

Рыбкин и Сенька – потомственные конники. Любовь к лошади у них жила в крови. Сенька и Рыбкин понимали лошадь нутром.

Федька лез из кожи, стараясь досыта накормить Злодея. Но тот же Федька мог спокойно наблюдать, как, выбиваясь из сил, старается Злодей перетянуть тяжелые сани через полено, случайно лежащее на дороге. Слезть с воза и отбросить его или помочь лошади он считал ниже своего достоинства.

По ночам стояли небольшие морозы. Днем припекало и таял снег. Снег, смешанный с землей, налипал на полозья и тормозил сани. К вечеру лошади выбивались из сил.

Второй день возили грузы по льду через Неву. Одиннадцать лучших лошадей отправили на эту работу. Делали последнюю поездку. Потные, усталые лошади едва дотянули тяжело груженные сани. Подъехали к другому берегу. Здесь начинался самый трудный кусок пути: подъем в гору.

Чуркин сильно дернул вожжи и погнал Митьку. Всей тяжестью огромного тела Митька навалился на хомут. Заскрипели и натянулись, как струны, гужи. Чуркин, не выпуская вожжей, подпер сзади сани плечом. Сани оторвались и медленно поползли вверх. На полпути Митька остановился, хватил воздух и сам, не дожидаясь посыла, вытащил тяжелые сани на берег.

Вторым сразу очень горячо взял Грамотей. Он часто перебирал ногами и маленькими шажками, ни разу не остановившись, вытянул сани наверх. Но на берегу он встал, вконец измученный, с осоловелым, помутневшим взглядом. Широко расставив мелко дрожащие ноги, он громко, с хрипом дышал.

Федор Кривой знал, что если Злодей пристанет, то с третьего места его сгонят. Волнуясь, он дернул вожжи и закричал пронзительным фальцетом: