VIII.

   Степная красавица Майя заскучала. Она делала все то же, что и раньше, но прежней Майи не было. Больше всего она любила теперь уезжать с табуном в поле и там проводила все время верхом. Ей правилось скакать на своем гнедом иноходце, который слушался слова. Она разговаривала с ним и распевала свои грустныя песни.    -- Девка дурит... пора ей замуж!-- стонала про себя Сырну, наблюдавшая дочь.    Лето было жаркое. Трава в степи быстро выгорала, а дождя не было. На буграх земля даже трескалась от зноя; зелень оставалась только около озера, и лошади рвались в тонкия камышевыя заросли, где было так легко увязнуть в береговой тине. Раз, когда Майя отгоняла лошадей от опаснаго места, она наехала на бродившаго в камышах Куку.    -- Здравствуй, джигит,-- поздоровалась она, осаживая коня.    -- Здравствуй, Майя...    Девушка смотрела на Куку своими темно-карими глазами так пристально и долго, что клоуну даже сделалось неловко. Под серебряным монистом высокая грудь так и ходила волной, а на смуглых щеках проступал все сильнее горячий румянец.    -- Что потерял, джигит?-- спрашивала Майя, опуская глаза.    -- Вчерашний день ищу.    -- Он прошел.    Наступило неловкое молчание. Майя повертывала в руках свой шестик с волосяным арканом на конце и смотрела в сторону.    -- Джигит, у тебя нехорошее на уме,-- заговорила она, вскидывая глазами на Куку.-- Злой дух в тебе... Ты хочешь убить человека...    -- А ты как знаешь?..    -- Майя все видит... у Майи двойные глаза. Майя много-много думает, и ей жаль джигита...    Куку выронил свою трубочку и нагнулся, чтобы ее поднять, а Майя все смотрела на него ласково и упорно, как умеет смотреть одна любовь.    -- Дженьгише не любит джигита, а Майя думает о нем...-- продолжала девушка.-- Ночь коротка для Майи, а иноходец не может унести ее от ея мыслей... Много хороших мыслей. Джигит, ты не трус?..    -- Не знаю...    -- А я знаю, что у джигита храброе сердце... Бери лучшую лошадь из табуна и увези Майю.    -- Ты шутишь, Майя?..    Этот вопрос точно ударил девушку по голове,-- она широко раскрыла глаза и посмотрела на джигита, который стоял перед ней с таким добродушно-удивленным видом. Еще никогда женщина не признавалась ему в любви, а тут эта девушка... что она такое говорит?.. В могучей груди Куку точно что колыхнулось: она о нем думает, она говорила это вот сейчас...    -- Майя, ты смеешься надо мной?..    Вместо ответа, девушка сделала движение повернуть лошадь и ускакать, но Куку прыгнул к ней, как тигр, и схватил лошадь за гриву. Его охватило какое-то безумно-нежное чувство вот к этой самой Майе, которая так мило испугалась его прыжка.    -- Куда ты,-- говорил он, протягивая свободно руку к наезднице.-- Нет, я тебя не пущу... Кто тебе сказал, что я хочу убить Альфонса?..    -- Я этого не говорила, и никто мне не говорил...    -- Нет, ты сказала!. Ну, да это все равно: я их убью обоих и тогда... Постой, что я такое говорю...    -- Джигит, джигит, ты нехорошо говоришь!..-- печально заговорила Майя, раскачивая головой.-- Ты был у Ивана Иваныча?..    -- Был...    -- Знаю... Он скоро приедет к нам. Раньше он ездил еще чаще; отец его любит, а мой жених не любит... Когда Иван Иваныч приедет, ты подумай о себе и обо мне... Не забывай, что я сказала сегодня...    -- Майя, постой...    Девушка поставила иноходца на дыбы и ловко отехала в сторону. Этим она хотела показать, что нисколько не боится джигита. Куку стоял с протянутой рукой, точно он просил милостыни, а Майя звонко смеялась, показывая свои белые зубы.    -- Майя, я тоже думаю о тебе...    -- Джигит не умеет обманывать, а у Майи острые глаза...    Повинуясь непреодолимому влечению, она опять подехала к Куку, взяла его руку и проговорила:    -- Вот за что любит Майя джигита: одной рукой он задушит беззубаго Ахмета, а другой Ивана Иваныча... У джигита волчье сердце, когда он думает о своей дженьгише. Майя будет помогать дженьгише. У Майи горячее сердце.    Взглянув в сторону кошей, откуда наблюдал Майю беззубый Ахмет, она быстро ускакала, а Куку остался в камышах. У него стучала в висках кровь, а сердце замирало... Неиспытанная никогда теплота охватила душу Куку, и он долго смотрел в степь, по которой неслась Майя на своем иноходце. Она делалась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла в степной мгле.    Когда клоун вернулся к кошам, он не пошел к своей тележке, как делал всегда, а пришел к огню у коша Аблая и все смотрел на ту руку, которую держала Майя. Солнце жгло немилосердно, но Куку не чувствовал зноя и только вздыхал. К нему подошел больной Пикилло, который обыкновенно лежал под тележкой, и лизнул руку, Куку обнял собаку и засмеялся,    -- Папа, что же ты нейдешь?-- окликнула его Сафо, вертевшаяся около своей тележки,    -- Иду...    -- Маме опять хуже... Она не может встать и все лежит.    -- Иду...    -- Ах, ты какой, папочка!..    Девочка подбежала к отцу, схватила его за руку и, наклонившись вперед всем телом, потащила его. Куку поддавался ей и все улыбался.    -- Ты чего смеешься, папа?..-- недовольным тоном спрашивала Сафо.    -- Я иду, цыпленок, а смеюсь над собой...    -- Мама больна...    -- А... А где Альфонс?    Сафо быстро взглянула на отца своими умными глазками и молча махнула рукой на кладбище: он там.    Анджелика чувствовала себя скверно ст ранняго утра и встретила Куку недовольным спрашивающим взглядом, но он точно не заметил его и как-то равнодушно проговорил:    -- Ты пила сегодня кумыс?    -- Как всегда...    В его голосе она почувствовала то убийственное равнодушие, какого раньше не замечала, точно это говорил, другой человек. Куку машинально поправил сбившияся занавески и подушку, а потом замолчал. Эта маленькая немая сцена отозвалась в сердце Анджелики острою болью, и она тревожно сдвинула свои темныя брови.    -- Мне было так скучно лежать здесь одной...-- тихо проговорила она, закрывая глаза.-- Ты забыл обо мне...    Куку молчал, не зная, что ему отвечать. Им овладело вдруг отчаяние. Да, он виноват... Анджелика молчала, точно придавленная какой-то тяжелой мыслью. К ней зародилось тревожное, ревнивое чувство к мужу.    -- Когда ты поправишься, нужно ехать туда, на промыслы...-- заговорил Куку деловым голосом.-- Я обещал дать представление.    -- Этот Иван Иваныч, должно-быть, очень добрый человек... дал тебе денег вперед.    -- Да, ничего. Он хотел приехать сюда.    -- Я скоро поправлюсь...    Вечером Анджелика опять позвала Куку и крепко пожала ему руку. Ея темные глаза еще никогда не смотрели с такой нежностью на него, и это точно испугало Куку. Да, она его любит...    -- Куку, зачем ты так часто сидишь у Аблая?-- спрашивала она с тревогой в голосе.    -- Да так.    -- А Майя тебе нравится?..    -- Право, я не знаю, как сказать. Все находят ее красивой.    -- А ты?..    -- Я?.. Я стар, Анджелика, чтобы разсматривать девушек. Да и к чему тебе все это?    -- Я так спросила...    Куку долго не спал в эту ночь. Он развел большой огонь у своей тележки и дремал, сидя на траве. Над головой искрилось бездонное небо,-- степь вся потонула в ночной мгле,-- откуда-то издали доносился только топот лошадиных ног, да в камышах посвистывала степная безыменная птица. Вечером Майя долго и вызывающе смотрела, на него, но Куку отвернулся. Ему было не до себя... Вот тут же на траве спит Альфонс, рядом с ним растянулся Пикилло. Человек-змея больше не безпокоил Куку, как преследовавшая его по пятам тень.    Анджелика опять не спала, и опять ей казалось, что белая лошадь делает свои круги, и эти круги делаются все уже и уже,-- можно разслышат и тяжелое дыханье, и храп, и фырканье. На нее нападал какой-то страх, и холодный пот уносил последния силы.   

IX.

   Иван Иваныч приехал к коши... Это было рано утром, когда красная тележка еще не подавала признаков жизни. Аблай выскочил навстречу гостю в своем полосатом бешмете и второпях даже уронил тюбетейку.    -- А... узнал гостя?-- шутил старик, грузно высаживаясь из плетеной тележки.-- Нежданый гость, говорят, хуже татарина.    -- Узнал, бачка, узнал!..-- бормотал Аблай, униженно кланяясь.-- Всякий тебя знает... везде знают...    Ахмет-бай выскочил тоже и помогал Ивану Ивановичу итти в кош, поддерживая его за локоть.    -- А где этих стрикулистов добыли?-- спрашивал старик, делая вид, что не узнал Куку.    -- Кумысники, Иван Иваныч...    В коше Майя постлала старику ковер, обложила его подушками и поднесла деревянную чашку с кумысом. Она смотрела вниз, строго и неприветливо. Старик нахмурился.    -- Не узнала разве?-- хрипло спросил он.-- Иди, поцелуй... Со стариком можно и согрешить один раз.    -- Целуйся...-- приказывал Аблай, толкая дочь в спину.    Девушка неохотно исполнила это приказание и отдала отцу золотую монету, которую ей подарил Иван Иваныч. Началась жестокая попойка. Сначала пили кумыс, потом вино, привезенное стариком, и кончили водкой, Аблай только моргал глазами, а Ахмет-бай сидел перед гостем на корточках и превозносил его похвалами. Нет лучше в свете человека, как Иван Иваныч, нет его богаче, умнее и т. д. Аблай не умел так хорошо говорить и только в такт покачивал головой.    -- Давай сюда комедиантов... пусть представляют!-- скомандовал пьяный старик.    Куку и Альфонс уже были готовы. Они раскинули свою палатку, загородили вход ширмочкой и даже выставили афиши, как на ярмарке. Ивана Иваныча вытащили из коша на свежий воздух и обложили подушками, как больного. Затрубил рог, засвистела в воздухе четырехпудовая гиря, зажужжал бубен. Проделано было все то, что и на ярмарке. Иван Иваныч остался доволен, подозвал Сафо, погладил ее по головке и велел раскрыть рот, куда и положил два полуимпериала.    -- Это тебе приданое, когда будешь большая,-- говорил он.-- А теперь ты еще мала, а я стар... Ступай с Богом.    Клоуны ничего не получили за свою работу. Старик осведомился только, "что баба", и, когда узнал, что все еще больна, махнул рукой.    -- Ну, немец, теперь водку пить,-- говорил Иван Иваныч, указывая место против себя.-- Знаешь мой характер?.. Майя нам будет песни нет, а мы пить... Эй, барышня, подходи!..    Старики-киргизы были совсем пьяны, и только одна Сырну через дырочку в стенке коша зорко наблюдала за всем, что там происходило.    Она не смела увести дочь и была рада, что в коше сидит Куку. Джигит крепок, как лошадь, и его не скоро споишь, а Иван Иваныч в пьяном виде любил безобразничать и каждый раз что-нибудь устраивал неожиданное.    Анджелика была очень встревожена тем, что делалось в коше, и все посылала Альфонса спрашивать Сырну. Она боялась и за Майю и за Куку. Пьяный человек может сделать, все, а старик, наверно, скоро заснет. Долетавшие до ея слуха звуки киргизской песни только еще сильнее раздражали ее. Но Куку вышел из коша сам и послал туда старуху Сырну -- неловко было оставлять одну девушку с пьяным самодуром.    -- Нужно скорее уезжать отсюда...-- шептала Анджелика, когда Куку подошел к ней.-- Я боюсь.    -- Пустяки,-- смеялся Куку, поглядывая на коши.-- Старик загулял и швыряет деньгами...    Он достал из кармана целую горсть серебра и высыпал блестевшия монеты в колени Анджелики, как делал всегда. Но это наружное спокойствие прикрывало только усилившееся безпокойство: Майя сама села на подушку рядом с Иваном Ивановичем и позволяла ему обнимать себя. Это делалось на зло ему, Куку, и он должен был смотреть... Нежная заботливость Анджелики теперь раздражала клоуна, и он чутко прислушивался к тому, что делается в коше, готовый по первому призыву прыгнуть туда. О, он задушит этого Ивана Иваныча, как котенка, если он позволит себе... Присутствие Сырну не успокаивало его: старуха глупа, а старики спали пьяны, как сапожники.    Один Альфонс молчал,-- после представления у него болела каждая косточка. Отлично было бы пропустить рюмочку коньячку, всего одну рюмочку, но Иван Иваныч не пригласил его, и Альфонс имел полное основание сердиться на Куку: работали вместе, а пил один Куку. Это было несправедливо, как хотите, когда особенно кости начинают срастаться по всем суставам.    -- Куку, я скоро поправлюсь, и мы уедем,-- повторяла Анджелика в десятый раз.-- Если бы ты знал, как мне надоело лежать, точно соленая рыба...    -- Да, уедем...    -- Я опять поступлю в цирк... Сафо может тоже работать. Мы заживем отлично... Куку, ты не слушаешь меня?..    -- Что ты говоришь?..    -- Ах, какой ты...    По особенной нежности в голосе Анджелики Альфонс понял, что он лишний здесь, и уныло поплелся в сопровождении Пикилло на кладбище. Он считал Анджелику гораздо умнее, а она взяла да раскисла, как дура. Скоро будут целоваться у него на глазах.    Отношения Альфонса к Анджелике были самыя странныя: он то приставал к ней с изысканной любезностью, то совсем забывал об ея существовании. Она боялась его и была счастлива, когда Альфонс был в хорошем расположении. Но в последнее время она точно не замечала его и заглядывала в глаза мужу, как овечка. Это было непростительно. Впрочем, по мнению Альфонса, все женщины одинаковы, и вся разница только в их костюмах. Пикилло, если бы мог говорить, вероятно, подтвердил бы эти мысли, а теперь ограничивался тем, что помахивал своим хвостом с львиной кисточкой на конце. Суровый в обращении с людьми, Альфонс был необыкновенно нежен с животными.    Вечером, когда Ивана Иваныча увезли замертво домой, Куку все поджидал, не покажется ли Майя. Но она не выходила точно на зло. Старая Сырну с сердитым лицом возилась около своих котлов и подавленно вздыхала. Старики-киргизы продолжали спать, как зарезанные. Так наступила и ночь, тяжелая и удушливая. Куку все ждал чего-то. Но Майи не было. Уже на разсвете, когда ночная мгла сменялась белесоватым предутренним туманом, Куку заслышал знакомые легкие шаги. Да, это она была, Майя; но как гордо она отвернулась от него и сделала вид, что не замечает. Кругом все спало мертвым сном, и даже не слышно была кашля Анджелики.    -- Майя, ты сердишься?..-- заговорил Куку, подходя к огню, у котораго девушка готовила какое-то кушанье.    Она ничего не ответила, а только с презрением пожала своими плечами. Потом она вдруг весело улыбнулась и заговорила:    -- У меня будет новый кош из белой кошмы... везде бухарские ковры... два косяка лошадей в поле... Слышал, несчастный?..    -- Это Иван Иваныч тебе говорил?    -- Догадайся сам... Вся в золоте буду ходить. Вот какая будет Майя...    Куку отвернулся. Что же, пусть Аблай торгует дочерью,-- ему все равно... Да и с какой стати он, Куку, будет безпокоиться за судьбу Майи; она сама по себе. Но, несмотря на это и трезвыя мысли, в глазах клоуна так и мелькал роковой белый кош... О, деньги -- сила, с деньгами все можно устроить. Если бы у него, Куку, были деньги, то он первым делом уехал бы отсюда... Он вспомнил, с каким презрением смотрела на него киргизская красавица,-- так и должно быть. Жалкий клоун, который готов вылезти из собственной кожи, чтобы какой-нибудь Иван Иваныч помирал со смеху -- что может быть хуже?.. Раньше Куку никогда не думал в этом направлении и ел свой кусок хлеба со спокойной душей: он работал, как и все другие. Но ведь Майя так прямо и сказала; "несчастный"... Вот тебе и джигит!.. А как ломается эта скотина Иван Иваныч, ломается потому, что Куку должен зарабатывать свой кусок хлеба кривляньем.    Никогда раньше такия мысли не тревожили Куку, а теперь он чувствует, что его голова готова лопнуть от напряжения.    -- Он, кажется, считает нас за нищих?-- думал Куку, припоминая историю получения десятирублеваго билета.    Ах, как было бы хорошо бросить эти проклятыя деньги прямо з жирную рожу Ивану Иванычу, да еще плюнуть в нее же. И все это устроить при Майе: пусть посмотрит...