IX.

   Марѳа Семеновна все время обеда находилась в дурном расположении духа и кушала меньше обыкновеннаго. Чтобы досадить чопорному барину, она пригласила к обеду Спиридона Ефимыча. Чем он хуже других? Гость понял этот маневр и все время был преувеличенно-вежлив с приказчиком, который отвечал ему только "да-с" и "нет-с". Капочка тоже обедала, но сидела все время, как на иголках. Девушка предчувствовала собиравшуюся грозу.    -- После обеда кофею попьем,-- заметила Марѳа Семеновна таким тоном, каким ждут отказа.    -- Нет, мне нужно ехать домой,-- ответил Евгений Васильевич.-- И то я засиделся у вас... Когда же вы ко мне приедете погостить, Марѳа Семеновна?    -- А после дождика в четверг... Посмеяться тебе хочется над старой бабой, Евгений Васильевич: куда я поеду верхом?.. Комплекция не позволяет.    -- Да ведь вы ездите?    -- По нужде и на палке поедешь...    Обед наконец кончился. Евгений Васильевич был рад поскорее убраться из этого дома.    -- Оставался бы ты ночевать у нас,-- уговаривала Марѳа Семеновна.-- Вон в кабинете нянька наладила бы тебе постель... Тоже не молодое твое дело верхом трястись двадцать пять верст.    -- Для моциона это полезно, Марѳа Семеновна... Я буду вас ждать...    Выходя на крыльцо, Евгений Васильевич оглянулся на пустой кабинет и гостиную, обставленную с трактирной роскошью. У него мелькнула мысль: вот дом, который ждет настоящаго хозяина, того человека, который выгонит отсюда эту старую ворону Марѳу Семеновну. С этой мыслью он легко вскочил на своего иноходца и даже улыбнулся. Гаврюшка, подавая стремя, сильно пошатнулся. Каналья опять был пьян... Выровняв поводья, Евгений Васильевич раскланялся с хозяйкой и быстрым аллюром выехал из ворот. Поровнявшись с шахтой, он оглянулся назад, и ему показалось, что в мезонине опять мелькнуло бледное личико Капочки.    -- Да... комбинация...-- вслух подумал он, давая иноходцу поводья.    В душе у него заныло знакомое чувство. Как это он раньше не замечал Капочки, а ведь она прехорошенькая. Такая изящная, милая простота и этот безответный детский взгляд... Нет, решительно, милая девушка. Именно такия натуры дарят самыми удивительными неожиданностями. В его практике было два-три таких случая... Старый грешник даже улыбнулся, представляя себе Капочку в роли... ну, маленькой жены. Как мило это полное неведение, и какая прелесть, когда это неведение в ваших руках пройдет всю гамму нетронутаго чувства.    Не успели всадники спуститься к Каменке, как в приисковом доме разыгралась настоящая драма. Марѳа Семеновна послала няньку за Капочкой и, когда та спустилась с мезонина, накинулась на нее с яростью пьянаго человека.    -- Ты это что, матушка, глаза-то пялишь на чужих мужчин?!..-- орала она, краснея и задыхаясь.-- А? Ты думаешь, я-то ослепла... а?.. Когда с шахты шли, ты это чего в окошке у себя вертелась?..    Капочка стояла, опустив глаза. В лице у нея не было кровинки. Она привыкла к подобным сценам, и ее больше всего конфузило присутствие Спиридона Ефимыча, стоявшаго у дверей в почтительной позе вернаго раба.    -- И за чаем тоже... и за обедом!-- кричала Марѳа Семеновна, входя в раж.-- А он теперь едет и над тобой же смеется... Засрамила ты меня, змея подколодная. Ну, что молчишь-то?.. Думаешь, он на тебе женится? Таковский и человек...    -- Им нужна невеста с богатым приданым,-- политично вставил словечко приказчик, глядя на Капочку.-- Не тот коленкор.    Марѳц Семеновна всячески обругала несчастную Капочку и кончила тем, что ударила ее по лицу. Девушка закрыла лицо руками.    -- С глаз моих вон!-- орала Марѳа Семеновна, топая ногами.-- Видеть тебя не могу... Из милости мой хлеб ешь, да меня же срамишь. Я из тебя выколочу дурь-то... Он-то думает, что у тебя миллионы приданаго, вот и льнет, а не знает того, что ты нищая и, окроме своей дури, ровно ничего не имеешь.    Капочка наконец била отпущена к себе в мезонин. Марѳа Семеновна раздраженно шагала по комнате. Спиридон Ефимыч несколько раз кашлянул, а потом проговорил почтительным тоном:    -- Напрасно вы себя изволите тревожить, Марѳа Семеновна...    -- Что-о?..    -- Я говорю-с, напрасно-с... потому что этот барин, прямо сказать, ни с чем пирог. Так, шантрапа на заячьем меху... Вор! сосланный!    -- Да тут не в барине дело, идол ты деревянный!.. Ты за нее, за Капитолину, заступаешься... По глазам твоим воровским вижу!    -- И не думал-с, потому как это дело нисколько меня не касаемо,-- еще почтительнее оправдывался приказчик, играя фуражкой.    -- Врешь, подлец!.. Все вы подлецы... Ты думаешь, я не вижу, как ты зенки-то таращишь на Капитолину?.. Ну, признайся, нравится она тебе? Молоденькая... а? То-то поигрываешь глазами-то и мурло свое воротишь... Разстреляла бы я вас всех, варнаков!..    Словом, Марѳа Семеновпа расходилась вполне, и приказчику досталась здоровая головомойка, хотя он и не боялся хозяйскаго гнева ни на волос. Марѳа Семеновна давно уже ревновала его к Капочке.    Отехав версты три, Евгений Васильевич остановился, раскурил папиросу и отчетливо произнес всего одно слово:    -- Ду-у-рак!..    Гаврюшка только тряхнул головой, приняв это замечание на свой счет. Ну что же, пусть ругается... да. И что за беда такая, что человек маленько выпил? Не украл... Сама Марѳа Семеновна выслала к обеду агроматный стакан водки, ну, а после обеда со штегерем раздавили полштофа. Опять беды нет: очень уж хорош штегерь...    -- Ду-у-рак!..-- повторил Евгений Васильевич, подбирая ноги в стременах.    Барин бранил самого себя, как догадался Гаврюшка, и подумал про себя, почесывая за ухом: "Дурак не дурак, а с придурью..."    "Нет, можно было глупее вести себя?-- думал Евгений Васильевич," продолжая осенившую его мысль.-- Это называется показать всю игру с перваго хода... Так делают только мальчишки. Стыдно, Евгений Васильевич... Глупо, друг мой! Непростительно... А она, небось, сразу сообразила, какую я муху проглотил, и вся на дыбы. И это я-то не мог обмануть и провести такой точеной дуры? Я -- Евгений Лугинин?.. А каких она мне дерзостей наговорила относительно старости и седых волос... Потом, это предложение жениться на Капочке... ведь это насмешка прямо в глаза. Нет, она совсем не так глупа, как кажется, а я держал себя дураком".    Эти мрачныя мысли, впрочем, скоро сменились другими, и Евгений Васильевич не без удовольствия заметил уже вслух:    -- Подождите, уважаемая Марѳа Семеновна, смеется тот, кто смеется последний... Еще увидим, чья возьмет. Ха-ха... Воображаю картину, когда ока останется в дураках. То-то взбесится чортова баба... Ничего, пусть себе бесится. Пора и честь знать, матушка.    Да, план был не дурен... Кстати, Евгений Васильевич припомнил, как он прошлой зимой ночевал на Трехсвятском. Марѳа Семеновна к вечеру порядочно накуликалась и смотрела на него игриво-масляными глазами. Вспомнив про свою домашнюю тоску и одиночество на Чауше, Евгепий Васильевич тогда даже подумал: "А что, если жениться на этом монстре? Положим, это гадость, но гадость самая обыкновенная, которая постоянно проделывается... Брак по расчету, и только. Не я первый, не я последний". А ведь могло случиться, что недавний лев превратился бы в мужа какой-то кувалды... Эта мысль мелькала у него и потом, хотя он и открещивался от нея. Конечно, его манило обезпеченное положение, а Марѳу Семеновну он бы устроил по-своему... М-me Лугинина! Ха-ха... да. И вдруг оказалось бы, что у m-me Лугининой ровно столько же денег, как у m-r Лугинина. Это уже комедия и даже не смешная комедия, а чорт знает что такое. Только в медвежьих углах могут приходить такия звериныя мысли...    Гаврюшка ехал за барином, сильно раскачиваясь в седле. Время от времени он ловил воздух рукой и ухмылялся. На воздухе его немного продуло, и он крутил головой, припоминая угощение на Трехсвятском. Потом Гаврюшке вдруг сделалось смешно, так что он принужден был закрывать рот ладонью. Это невинное упражнение закончилось тем, что Гаврюшка вдруг прыснул самым глупым образом.    -- Ты, кажется, с ума сошел, каналья?-- обратился к нему Евгений Васильевич.    Гаврюшка, вместо ответа, прыснул вторично и даже припал своей головой к лошадиной шее.    -- О-хо-хо!..-- заливался он, разразившись неудержимым хохотом, точно прорвало плотину.-- Евгений Васильич, не могу... Моченьки моей не стало. О-хо-хо...    -- Да что случилось-то? Говори, болван...    -- О-хо-хо... Штегерь... мы с ним водку пили... ну, он и говорит... да... Видели этого... ну, приказчика Спирьку?.. Змей он, а Марѳе Семеновне слаще меда пришелся...    -- Перестань глупости болтать...    -- Какия глупости, когда она ему шелкову жилетку подарила и сапоги со скрипом. Все знают на Трехсвятском-то. Она его по ночам через галдарею пущает. Капитолина-то Михевна спит у себя в мезонинчике девичьим делом, а Марѳа Семеновна с милым другом свое женское удовольствие получает. Ловко... А Спирька теперь гоголем по Трехсвятскому ходит: я не я, и чорт мне не брат.    Это известие совсем не входило в планы Евгения Васильевича. Сначала он не поверил пьяной болтовне Гаврюшки, а потом, припомнив некоторыя мелочи нынешняго дня, должен был согласиться.    "Ах, чорт возьми, с конкурентом придется иметь дело",-- думал он.    Солнце уже село, когда они спустились с Синюхи. Ржавое болотце было подернуто холодным туманом. Каждый лошадиный шаг был слышен, особенно когда жулькала под копытом вода. Но Гаврюшка теперь ничего не боялся. Э, все равно, двух смертей не будет... Подезжая к Дувану, он даже загорланил какую-то песню: пусть чувствуют, что купленый вор едет и никого не боится.    -- Перестань, идиот,-- остановил его Евгений Васильевич.    -- Никого не боюсь, Евгений Васильич... Ну-ка, вы, выходите сюды: вот он, Гаврюшка, едет. Хо-хо...