— Надеюсь, что вы правы, — сказал дядя Гэвин.

— Вы надеетесь, что я прав?

— Да. Пусть будет что-то не так в том, что уже произошло, хуже, если оно еще не кончилось.

— То есть как еще не кончилось? — удивился шериф. — Интересно, как он может что-нибудь кончить? Он ведь уже сидит в тюрьме, а единственный во всем округе человек, который мог бы внести за него залог, — отец той самой женщины, в убийстве которой он все равно что признался.

— Да, выглядит это именно так, — сказал дядя Гэвин. — А страховой полис был?

— Не знаю, — сказал шериф. — Узнаю завтра. Но я совсем не это хочу узнать. Я хочу узнать, почему он хотел, чтоб его посадили под замок. Говорю вам, он ничего не боялся — ни тогда, ни в какое другое время. Вы ведь уже догадались, кто там из них боялся.

Однако ответ на этот вопрос мы получили не сразу. А страховой полис действительно был. Но к тому времени, когда мы о нем узнали, произошло событие, от которого все прочее выскочило у нас из головы. На заре следующего дня, когда тюремщик заглянул в камеру Флинта, она оказалась пустой. Флинт не бежал. Он просто ушел — из камеры, из тюрьмы, из города и, как видно, вообще из округа — ни следа, ни звука, ни единого человека, который видел бы его или хотя бы кого-то, кто мог бы быть им. Солнце еще не встало, когда я ввел шерифа через боковую дверь в кабинет; когда мы с ним дошли до спальни, дядя Гэвин уже проснулся и сидел в кровати.

— Старик Притчел! — сказал дядя Гэвин. — Только мы уже опоздали.

— Что с вами? — удивился шериф. — Я же говорил вам вчера, что Флинт уже опоздал в ту самую минуту, когда спустил курок. И кстати, чтобы вы не волновались — я уже туда звонил. В доме всю ночь провели человек десять — они дежурили у одра миссис Флинт, а старик Притчел сидел взаперти в своей комнате целый и невредимый. На рассвете они услыхали, как он там топчется и возится, и тогда кто-то из них постучал в дверь и стучал до тех пор, пока он не приоткрыл дверь и не начал опять с проклятьями выгонять их из дома. Потом снова запер дверь. Старик, как видно, здорово потрясен. Наверно, все произошло у него на глазах, а в его возрасте, да еще когда он выгнал всех домочадцев, кроме этой своей придурковатой дочки, которая в конце концов тоже его бросила и ушла куда глаза глядят… Я ничуть не удивляюсь, что она вышла даже за такого типа, как Флинт. Что там в Библии сказано? «Кто живет мечом, от меча и погибнет»?[43] Ну, а в случае со старым Притчелом под мечом надо понимать то, на что он променял весь род человеческий, когда еще был молод, здоров и силен и ни в ком не нуждался. Но чтобы вы не волновались, я полчаса назад послал туда Брайана Юэлла и велел ему впредь до моих распоряжений не спускать глаз с этой запертой двери — или со старика Притчела, если тот из нее выйдет, и я послал Бена Берри и еще кое-кого в дом Флинта и велел Бену мне оттуда позвонить. Когда я что-нибудь узнаю, я вам сразу же сообщу. Да только я ничего не узнаю, потому что этот тип сбежал. Вчера после убийства его схватили, потому что он совершил ошибку, а человек, способный выйти из тюрьмы так, как вышел он, не совершит двух ошибок подряд на расстоянии пятисот миль от Джефферсона или от штата Миссисипи.

— Ошибку? — сказал дядя Гэвин. — Да ведь он только сегодня утром сказал нам, для чего ему хотелось сесть в тюрьму.

— Для чего?

— Для того, чтоб из нее сбежать.

— Для чего ж ему было снова из нее выходить, ведь он же был на свободе и мог остаться на свободе, попросту удрав, а он вместо этого сообщил мне по телефону, что совершил убийство?

— Не знаю, — отвечал дядя Гэвин. — Вы уверены, что старик Притчел…

— Я же вам сказал, что сегодня утром его видели и разговаривали с ним сквозь полуоткрытую дверь. А Брайан Юэлл наверняка и сейчас сидит на стуле, подпирая эту самую дверь, — пусть только посмеет не сидеть! Я позвоню вам, если что-нибудь узнаю. Но я уже сказал вам, что ровно ничего я больше не узнаю.

Он позвонил через час. Он только что разговаривал со своим помощником. Тот обыскал дом Флинта и сообщил всего лишь, что Флинт побывал там ночью — черный ход открыт, на полу валяются осколки керосиновой лампы, которую Флинт, очевидно, уронил, когда возился в темноте, потому что за большим, в спешке перерытым сундуком помощник нашел скрученную жгутом бумажку — Флинт, наверно, зажигал ее, когда рылся в сундуке, — клочок бумаги, оторванный от анонса…

— От чего? — спросил дядя Гэвин.

— Вот и я тоже спросил, — отвечал шериф. — А Бен и говорит: «Если тебе не нравится, как я читаю, пришли сюда кого-нибудь другого. Это клочок бумаги, оторванный скорее всего от уголка анонса, потому что на нем написано по-английски, даже я прочесть могу», а я ему говорю: «Скажи мне точно, что у тебя в руке». И он сказал. Это, говорит, страница из журнала или из газетки под названием «Анонс».[44] Там еще какие-то слова напечатаны, да только Бену их никак было не разобрать — он потерял очки в лесу, когда окружал дом, чтобы поймать Флинта, чем бы он там ни занимался — может, завтрак сам себе готовил. Вы знаете, что это такое?

— Да, — сказал дядя Гэвин.

— Вы знаете, что все это значит и почему оно там было?

— Да, — ответил дядя Гэвин. — Но зачем?

— Не могу вам сказать. И сам он никогда не скажет. Потому что он ушел, Гэвин. Конечно, мы его поймаем, то есть кто-нибудь его поймает, где-нибудь, когда-нибудь. Но только не здесь и не за это. Выходит, эта несчастная безобидная придурковатая баба не стоила даже того, чтобы за нее отомстила та самая справедливость, которую вы ставите выше истины.

Казалось, на том дело и кончилось. В тот же день миссис Флинт похоронили. Старик продолжал сидеть взаперти у себя в комнате, он даже не вышел, когда все уехали с гробом на кладбище, а в доме остался один только помощник шерифа, подпиравший своим стулом запертую дверь, да две соседки, которые сварили старому Притчелу горячий обед и в конце концов уговорили его приоткрыть дверь, чтобы взять у них поднос с едой. Он поблагодарил их, ворчливо и угрюмо, за все, что они для него сделали в последние сутки. Одну из женщин это так тронуло, что она предложила назавтра вернуться и снова сварить ему обед, но тут старика вновь обуяла вспыльчивость и грубость, и добрая женщина даже пожалела о своем предложении, когда из-за приотворенной двери раздался хриплый скрипучий стариковский голос: «Не нужна мне никакая помощь. У меня все равно уже два года как нет дочки», после чего у них под носом захлопнулась дверь и щелкнул замок.