— Ты не ответила на вопрос.

— На какой конкретно? — Фыркнула Ким. — Это не магия, а реакция пламени и взрывчатого вещества. Черный порох, который состоит из угля, селитры и серы, в отношении соответственно пятнадцать, семьдесят пять и десять процентов. Но ведь и проценты вам ни о чем не говорят. Уголь достать было просто, серу тоже, все же я провела почти две недели в лесу. Болота и кислотные озера, возле них скапливается сера, она ярко-желтая, не ошибешься. А селитру вы вообще используете как удобрение. Высушить, измельчить, смешать — вуаля. Пороха было слишком мало и он был плохо очищен, потому ты еще жив. Даже при том, что, очевидно, на тебе все заживает как на собаке.

Кажется, все ей сказанное, молодого императора основательно озадачило. Теперь он смотрел мимо девушки, куда-то в угол, над чем-то усиленно размышляя. Ким не надеялась, что он поймет принцип действия пороха, ей казалось, единственное что он уловил из их разговора, это то, что он мог погибнуть. И ему это явно не нравилось.

Затылок чувствительно закололо, мурашки пробежали по шее, спускаясь вниз, по позвоночнику. Ким не обратила внимания на подобную реакцию собственного тела, передергивая плечами.

— Люди действительно кое на что способны, если им давать волю. Я к тому что это — не самый лучший итог их развития. Люди — слабы, в их природе — подчиняться сильнейшим. Так должно быть. Ибо в противном случае, мир ждет хаос. Но к чему я объясняю это человеку, который просто не в состоянии понять этого своим скудным умом.

— А ты не в состоянии понять принцип действия счетчика Гейгера-Мюллера. Скудный у меня ум или нет, но защитить кандидатскую по квантовой физике у меня получилось.

Парень оглядел ее с ног до головы, так словно увидел впервые. Внимание ярких глаз сосредоточилось на отдельных частях одежды. На грязной мокрой ранее белой майке, через которую просвечивалась единственная дорогая вещь ее гардероба — черный лифчик от Victoria’s Secret. У нее и трусики в комплекте… но кого это сейчас волнует. Потом он осмотрел короткую кожаную куртку, с множеством клепок и маленьких карманов. Закончился осмотр на ее волосах, мокрых и взъерошенных.

— Что ж, теперь я понимаю. — Заключил в итоге парень, заряжая арбалет стрелой. Он быстро разобрался что к чему, потому в итоге тетива из конского волоса была натянута, а изящный палец скользил по курку. — Такие как ты, человек, рождаются редко и как правило не здесь. — Он прикрыл один глаз, прицелившись. — Нет ничего удивительного в том, что ты обдурила пятьдесят тупоголовых человеческих Иллидианцев.

— Но ты ведь тоже проглотил обманку. — Улыбнулась очаровательно Ким, вновь чувствуя как маленькие иголочки колют затылок и шею.

Когда парень навел на нее арбалет, прицелившись, это не было сюрпризом. Ким просто сглотнула, смотря как стрела целиться ей в лоб.

— Ты нарушила закон, а это открытое неподчинение.

— С какой стати мне тебе подчиняться? Ты мой отец, что ли?

— Нет, но власти и силы у меня куда больше.

— Я так не думаю. Я не подчиняюсь законам этого мира.

— Мне все равно, что ты там думаешь.

— Исчерпывающе. — Заключила Ким, вновь передергивая плечами, когда жжение спины и шеи стало невыносимым.

Это ощущение… дыхание смерти? Ее взгляд? Почему так хочется обернуться?

— Смерть для тебя будет избавлением, не так ли? — Продолжил беспечно мучитель. — Ты виновница тысячи смертей. Невинных, несчастных, стольких многих жизней не стало по твоей глупости. Ратания стерта с лица земли. Только прах и пепел, на месте которых больше ничего не прорастет. Чувствуешь? Отчаянье. Мучение собственной совести. Осознание вины. Это все разъедает тебя. Ты обрекла на гибель отцов, братьев, мужей. На рабство жен, дочерей и сестер. Обрекла на муки, на смерть. Чувствуешь как отчаянье давит, жжет и испепеляет тебя изнутри, полностью. Избавлением от этого может быть только смерть. Ты хочешь умереть, не так ли? Проси меня о смерти.

— Да пошел ты. — Бросила как можно более прохладно Ким. — Кто сказал, что я хочу умирать? Кто сказал, что я испытываю вину? — Кажется это совершенно обескуражило молодого правителя. — Отчаянье? С какой стати?

— С той, что ты человек.

— Ты же не испытываешь отчаянья. Или вины. Хотя это все твоих рук дело. Это ты каждый день обрекаешь на смерть и рабство тысячи. С какой стати на меня ложиться груз вины, когда ответственность за гибель мужчин и рабство женщин несешь ты?

— Я имею на это право.

— Да кто тебе это сказал?! Кто тебе дал это право?

— Ты хочешь об этом поспорить?

— Кажется, я уже сделала это сегодня. — Усмехнулась жестко Ким. — А что, жжение уже прошло? Дышать легче стало? Хочу напомнить, что если бы пороха было больше, ты бы тут уже не сидел…

Ультрамариновый взгляд вновь скосился куда-то в сторону, за ее спину. После секундного раздумья, император надменно произнес, обращаясь к несчастным женщинам, сбившимся возле стен:

— Вы согласны с ней? Люди, я обращаюсь к вам. Каждый год, каждый из городов империи выполнял свой долг передо мной, своим императором. Всего лишь одна невинная девушка, которая останется моей невестой. Не рабыней, не служанкой. А парой…

— Ага. Двести пятидесятой. — Усмехнулась Ким, получив болезненный толчок в ребра коленом.

— Традиция соблюдалась, империя процветала. Разве ваши родные погибли бы столь ужасной смертью, если бы вы просто выполнили условие? — Мягко подталкивал он этих, сломленных горем женщин, к пропасти ярости и злости. — Разве ваша земля была бы уничтожена, ваши дома сожжены, а дети отданы в рабство? Эта женщина говорит, что в этом трагичном происшествии нет ее вины. Неужели тут каждый думает так же?

— Да будь ты проклята, тварь! — Прорыдала одна из несчастных, прижимая к своей груди пятилетнего сына. — Посмотри во что вылилось твое своеволие. Одна девушка не стоит гибели тысячи! Защитница нашлась!

— Кто нас теперь спасет? — Крикнула другая.

— Кто спасет наших детей? Или наши дети не достойны спасения? А?!

— Какой дьявол наслал на нас эту чуму?! Откуда ты, дрянь, вылезла! Кто звал тебя! Кто просил твоей помощи?! За что ты вообще свалилась на наши головы!

В итоге гул, крики, проклятья слились в один поток, так что Ким уже не могла различить отдельные слова.

Император был удовлетворен. Сидя на возвышении, он смотрел на своевольную чужеземку, стоящую на коленях, точно зная, что в итоге добьется своего. Люди слабы. Не столько физически, сколько морально. Их легко сломать из-за их социальности. В виду того, что они животные, которые не в состоянии существовать отдельно от стада. Когда это стадо изгоняет одного из своих незадачливых, прокаженных членов, тот как палец, без остального тела сгнивает, умирает, превращается в ничто.

Наблюдение за этим процессом доставляло удовольствие. Девчонка больно ранила его самолюбие, потому он раздавит, ее опустив до уровня червей…

— Давайте, давайте! Громче, а то же ни черта не слышно! — Произнесла негромко, но отчетливо Ким, поднимая голову. Через мгновение она поднялась на ноги, вырывая запястья. Эдан кивнул, потому солдаты отошли на шаг назад, давай девушке распрямится с мучительным стоном. — Ну чего заткнулись? — А ведь действительно, Эдан даже не сразу понял, что рев жалких человеческих женщин, постепенно унялся. Они умолкли, словно озадаченные такой реакцией. — Ну давайте! Я одна, а вас сотня. Несчастных, бедных, угнетенных, у которых забрали отцов и сыновей. И мне вас чертовски жалко! И мне жалко вас не потому, что вы испытали потерю, а потому что вы убогие, слепые несчастные животные, в которых вас превратил ваш император. Вы что, ни черта не видите? Откройте глаза, поднимите головы. Вот он, кто убил ваших близких. Он сидит здесь, а вы кланяетесь ему и делаете то, что он говорит с радостью. Он сказал, фас — а вы лаете! Я плохая, да точно, и приперлась я сюда не по своей воле, уж поверьте. Я бы уже давно убралась к себе восвояси, хотя бы просто потому, что меня тошнит от вашей глупости и покорности. Вы как стадо овец, на вас прикрикнули, вы и побежали. Вы можете орать во всю силу своих легких о том, какая я дрянная и проклятая. Делаете из меня козла отпущения — вперед, меня это мало волнует. Я виновата в том, что попыталась защитить бедную девочку, отобранную у родителей? Вернуть им единственную дочь? Безусловно, грешная, каюсь… а хотя нет, погодите-ка. Я абсолютно не раскаиваюсь в содеянном. Я бы сделала это снова, даже зная последствия. Я бы сделала это просто потому что в отличие от вас понимаю, что это — не «традиция» и не «долг». Какая к чертям традиция?! Кто завел эту традицию? Кто вам сказал вообще, что вы ему что-то должны?! Это ваши дети, кто дал ему право забирать их у вас? И даже сейчас, когда именно он привел армию, расхитившую ваши дома и ваши земли, именно он сжег дотла ваш город, вы обвиняете меня. Опять же потому, что он сказал. Вы что подчиняетесь каждому его слову? С какой стати? Вы же люди! Это должно звучать гордо. Почему же здесь это звучит как синоним скота? Почему вы позволяете этому так звучать? Как получилось, что вы так опустились? И что нужно сделать еще, чтобы вы посмотрели на ситуацию трезво? Сколько еще детей у вас надо отобрать? А если бы это был твой ребенок? Если бы твою дочь приковали к той скале? — Крикнула Ким, тыкая пальцем в молодую женщину, прижимающую к себе дочку лет десяти. — Ты бы тоже посмотрела безразлично, покачала головой и сказала, что так нужно для блага и процветания. Благо и процветание, чтоб меня! Какое к чертям процветание? Вы своих собственных детей предаете, обманывая себя тем, что это во благо. Кому во благо? Может тому, кто уже никогда свою дочь не увидит? Вы, блин, можете посмотреть на себя со стороны? Включите мозг, люди, он вам Богом дан, чтобы вы им пользовались по назначению! — Ким горько усмехнулась, поведя плечами, чувствуя колкое жжение на коже. — Сегодня он забирает одну вашу дочь, завтра он может свободно прийти и забрать всех дочерей. И сказать при этом, что виновато глобальное потепление и парниковый эффект, а вообще, давно сложилась традиция такая, просто вы о ней не знали. А вы что? Вы просто согласитесь, и еще ручкой ему на прощание помашите. Вас используют, черт вас дери. Вы, что… не понимаете этого?! Вы как дойные коровы. И мне кажется, что я тут зря распинаюсь. Вас же все устраивает. — Девушка запустила пальцы в свои влажные волосы. После чего оглядела каменные лица людей, застывших в молчании. — А вы… — Кинула она солдатам, которые, кажется, тоже увлеченно ее слушали. — Убиваете своих собратьев, подчиняясь тирану. Я все сказала.