Город Панеад некогда назывался Даном, по имени Дана, сына Иакова, который стал родоначальником обосновавшегося здесь племени; по прошествии времени город был переименован в Кесарию Филиппову, а когда язычники поставили в нем статую Пана, получил название Панеада.
4. В те времена, когда повсюду язычники безжалостно ополчились против христиан, не менее бесчинствовали они и в Палестине. Так, извлекши из гробницы кости Елисея Пророка и Иоанна Крестителя (оба они покоились в тех краях) и перемешав их с костями бессмысленных животных, предали все это огню, а пепел развеяли по ветру.
Иных из попавших им в руки христиан они бросали, словно жертвы, в пламя жертвенников[1247] и, охваченные неистовой яростью, совершали многое такое, о чем страшно и говорить. Тем временем прекрасно осведомленный обо всем Юлиан не только не возмутился, но, напротив, весьма был доволен, ибо бесчестье из-за сих злодеяний пало на других, и они же вместе с тем осуществляли его намерения. Но когда стало очевидно, что все эти бесчинства не приводят к желаемой цели — ведь чем неистовее становились гонения на христиан, тем все более и более укреплялись их души, — он задумал столкнуть между собою епископов — прежде по разным причинам низложенных и тех, кто ныне занимал их престолы. Поэтому он и предоставил каждой из сторон полную свободу действий для возвращения прежнего положения и безопасности. Таким вот образом началась между ними борьба, нечестивая и позорная, нанесшая немалый урон нашей вере, что и было целью отступника. Прибегал он и к другим мерам, не менее злодейским: так, служителей клира назначал на должности светских судей, источники церковных доходов передавал прислужникам демонов и вообще прилагал все усилия к тому, чтобы как можно шире распространилось поклонение демонам, истинная же вера, как он надеялся, полностью бы угасла[1248].
5. В таких обстоятельствах Евдоксий, вспомнив о клятвах и обещаниях, данных им Евномию относительно Аэция, шлет письмо Антиохийскому епископу Евзою с поручением собрать собор, который отменил бы обвинительный приговор, вынесенный ранее Аэцию. Но Евзой в ответ на его просьбу ничего не предпринял и, в свою очередь, обвинил Евдоксия: отчего сам он ранее не поспешил исполнить то, что теперь вменяет в обязанность другим. Однако поскольку Евдоксий продолжал настаивать, Евзой в конце концов пообещал выполнить его просьбу.
6. Во время пребывания Аэция и Евномия в Константинополе их посетили Леонтий Триполисский и Феодул Херетонский[1249], а также Серра, Феофил и Илиодор из обоих Ливий и все прочие, имеющие сходный образ мыслей и не желавшие подписывать ни приговор Аэцию, ни вероопределение западных. Теперь, собравшись вместе, они рукоположили в епископы Аэция, ибо Аэций и Евномий были для них всем. Впрочем, рукоположили и других епископов, и Евдоксий не только не выказал по этому поводу ни малейшей досады, но даже часто присоединял свой голос к голосу Аэция за тех, кого надлежало рукоположить. Тем временем и Евзой, составив собор из девяти епископов, снял все прежние обвинения с Аэция. Отменил он и шестимесячный срок, по прошествии которого Серра, в случае отказа подписать низложение Аэцию и символ веры западных, в наказание лишался бы священнического сана[1250]. Когда оба вышеупомянутые дела были доведены до конца, собирались известить о сем Евдоксия, но ужасные гонения на христиан помешали осуществиться этому намерению.
7. Одного военачальника, Валентиниана[1251] (а был он комитом так называемых корнутов) (κουρνούτων), Юлиан Отступник, видя, что все усилия заставить его отринуть праведную веру тщетны, разжаловал и сослал в египетские Фивы. Некогда, в царствование императора Констанция, одному из так называемых силенциариев[1252] довелось увидеть его извергающим из уст пламя; случилось это около полудня, когда после трапезы наступает время отдыха; и о случившемся доложили Констанцию, ибо посланник, явившийся позвать Валентиниана по некоему делу к императору, стал свидетелем произошедшего. Получившего такое известие, Констанция охватили страх и подозрение, однако он не причинил никакого зла Валентиниану, но только, желая избавиться от беспокойства, послал его в крепости Месопотамии, чтобы был он стражем тех мест и сдерживал набеги персов.
8. О мученике Вавиле, о том, какие терзания претерпело от Юлиана святое его тело, ибо умолчать о сем не в силах были и демоны, и о том, как храм Аполлона вместе с кумиром был испепелен дотла ударом молнии, обо всех вообще удивительных свершившихся в то время делах, как человеческих, так и сверхъестественных, Филосторгий рассказывает, почти ни в чем не противореча другим авторам[1253]. Говорит, в частности, что святой мученик Вавила претерпел страдания вместе с тремя совсем еще юными отроками — своими братьями, а мученичество его свершилось при следующих обстоятельствах: Вавила был епископом в Антиохии[1254], и вот однажды римского императора Нумериана, или, как утверждают другие, Деция, охватило внушенное демоном желание войти в церковь христиан, когда сонмы верующих наполняли ее. Но святитель Господень, встав в преддверии храма, преградил ему путь, объявив во всеуслышанье, что не попустит волку прокрасться в овчарню. Император тотчас отказался от первоначального замысла: опасался ли он гнева прихожан или какая-то иная причина заставила его отступить; епископа же он сначала обвинил в безрассудстве, а затем повелел совершить жертвоприношение демонам: только этим жертвоприношением мог он в настоящем загладить свою вину, а в будущем снискать славу и почести. Но епископ, с благородным мужеством презрев сие повеление, избрал себе мученический венец.
9. Юлиан Отступник, задумав полностью опровергнуть пророчество Спасителя, предрекающее разрушение Иерусалима, так что не останется и камня на камне, не только не преуспел в этом, но, напротив, невольно еще более укрепил неколебимую правоту сего предсказания. Созвав отовсюду иудеев, снабдив их деньгами из казны и оказав другую помощь, император предписал им возобновить строительство храма[1255]. Но ниспосланные от Бога ужасающие бедствия, описать кои бессильно любое красноречие, не только остудили их рвение, но и явили всю тщету усилий как Отступника, так и иудеев, покрыв их великим позором. Одних из дерзавших взяться за работу пожирал огонь, других погребало землетрясение, прочих губили иные бедствия. Так дерзостное намерение глупца — посрамить пророчество Господа нашего — послужило лишь упрочению веры в него и вящей славе.
10. В числе многих неистовых гонителей христиан, понесших достойное наказание, тогда самыми известными, на виду у всех вершившими казни, были Юлиан, комит (άρχων, comes) Востока, дядя Юлиана Отступника по матери, хранитель сокровищницы Феликс и смотритель царского дома (προεστώς, praepositus) Элпидий. По обычаю римлян они именовались комитами частных дел (κόμητας πριουάτων). Эти трое были из числа тех, кто в угоду императору отрекся от благочестия. И вот у Феликса, без всякой видимой внешней причины, очевидно, в результате разрыва одной из наиболее крупных внутренних вен, внезапно хлынул изо рта поток крови; являя собою для всех окружающих ужасающее зрелище, он, не прожив и дня, под вечер, истекши кровью, испустил дух. Юлиан же, сраженный тяжкой и неизвестной болезнью, пролежал без движения целых сорок дней, совершенно бесчувственный и безъязыкий; потом, когда члены вновь понемногу стали повиноваться ему, начал он каяться в безбожных своих злодеяниях, будучи уверен, что именно за то постигла его кара; впрочем, недуг временно отступил лишь для того, чтобы сам он стал свидетелем собственной скверны, и вскоре, истерзанный покрывшими его чрево разного рода язвами, в муках изверг душу. Дольше всех оставался безнаказанным Элпидий, но в конце концов и он, будучи схвачен за соучастие в мятеже Прокопия против Валента, лишенный имущества, провел остаток дней в заключении и окончил жизнь в позоре, всеми проклинаемый и прозванный жрецом Элпидием. Заодно с вышеупомянутыми был еще один, вошедший вместе с ними в церковь, чтобы грабить и разорять, похищая священные сосуды и дары и чиня поношение тому, что предназначалось для служения Господу: сей же нечестивец, бесстыдно приподняв одежды, осквернил алтарь; и тотчас постигла его заслуженная жестокая кара. Ибо те органы, которые послужили ему для осквернения, прогнили до самых внутренностей, киша несметным множеством червей, и от этого он вскоре погиб жалкой и недостойной смертью. Что же до остальных, дерзавших на подобные богохульства, то и им воздалось по заслугам[1256].