Тогда поистине святой епископ Валериан из города Абенсы^[662] стойко, всеми силами добивался, пока не было возобновлено совершение святых таинств, и было решено стучать в единственные ворота города и таким образом заранее предупреждать, чтобы никто не оставался ни дома, ни в поле. Долгое время этот епископ, нищий и бездомный, жил на открытом воздухе: ему уже было более 80 лет, и мы тогда, в изгнании, незаслуженно удостоились приветствовать его.

(I, 13) В то время было запрещено справлять пасхальные торжества; и тогда, в одном месте, называемом Регия^[663], наши в честь праздника Пасхи решили отпереть для себя закрытую церковь. Ариане же узнали об этом. Тотчас же некий их пресвитер, по имени Андвит, собрав под свое начало отряд воинов, призвал их напасть на тех праведников. Они вошли с обнаженными мечами и завязали схватку; другие же взобрались на своды и сыпали стрелы через окна церкви. И тогда вдруг волею случая народ Бога начал слушать и петь, когда один чтец, поднявшись на кафедру, запел песнь «Аллилуйя»; в это время стрела пронзила ему горло и он, слабея, вначале выпустил из рук дощечки, а после сам упал мертвый. Но и другие все чаще, пораженные стрелами и дротиками, падали замертво в середине алтарного выступа; те же, которые не были тогда убиты мечами, позже приняли муки, ибо царь повелел их всех в наказание предать смерти, особенно находящихся в расцвете сил. Подобным образом ариане поступали и в других местах, как, например, в Тунузуде, Гале, в Вике Аммонийской^[664] и в прочих местах, где в то время народу Бога были даны святые таинства, они, придя туда, с великой яростью тело и кровь Христову швырнули на каменный пол и растоптали нечистыми ногами.

(I,14) Именно в это время Гейзерих, призвав своих епископов, велел им, чтобы в пределах дворца на различные должности назначались только дети ариан. В числе прочих это было тогда объявлено и нашему Армогасту^[665], которого они, так как боялись его, долго и многократно пытали, стягивая ему веревками голени и лоб, сморщенный и изборожденный глубокими морщинами, на который Христос наложил печать своих мук, они вытягивали ему жилы, надорванные и трещавшие, подобно нитям паутины, призывающие в свидетели этих мук святое небо. И когда палачи видели, что слабые путы порваны, они приносили более прочные пеньковые веревки, но и они все постепенно ослабевали, он же даже именем Христа не просил их о пощаде. Даже будучи подвешен за одну ногу вниз головой, он всем казался спокойно спящим на своей постели под пуховым одеялом. Тогда сын царя Теодерик^[666], который был его господином, приказал отрубить ему голову, так как такая казнь считалась не слишком суровой, но изменил это решение по совету своего пресвитера Иукунда^[667] и сказал себе: «Ты можешь убить его, чтобы твои враги опечалились; но если мечом лишишь его жизни, римляне во всеуслышание начнут называть его мучеником». Тогда Теодерик приговорил его к рытью ям в провинции Бизацена. Позже, чтобы нанести еще большее бесчестье, приказал ему недалеко от Карфагена, где его все могли видеть, быть пастухом коров. Между тем однажды господин спрашивал о своей смерти и, узнав, что она наступит в ближайший день, призвал к себе некоего Феликса, достойного христианина, управляющего в доме сына царя, который почитал Армогаста как апостола, и сказал ему: «Пришло время моей смерти; заклинаю тебя во имя дружбы, которую мы питали друг к другу, чтобы ты удостоил похоронить меня под этим деревом на скале, я готов предстать перед нашим Господом, лишь только ты сделаешь все необходимое для этого». Однако заботился он не о том, где и как будет погребено его тело, но чтобы показать этим то, что открыл рабу своему Бог. Феликс ответил и сказал следующее: «Да не оставит нас Господь, почтенный исповедник, но позволь мне похоронить тебя в одной из базилик, с триумфом и почестями, которых ты заслуживаешь». На что блаженный Армогаст ответил ему: «Нет, но сделай же так, как я сказал». Тот не осмелился перечить Божьему человеку, но правдиво обещал исполнить все, что он повелел. И тотчас, по прошествии немногих дней, друг доброго христианина переселился в мир иной. Феликс поспешил выполнить возложенную на него обязанность и вырыть могилу под деревом. Но так как переплетенные корни и твердость сухой почвы замедляли его работу, он начал тревожиться, что тело святого еще не скоро будет предано земле. В конце концов, срыв корни и выдолбив еще глубже землю, он увидел великолепнейший, сделанный из мрамора саркофаг, какого никогда не было ни у одного царя.

(I, 15) Я не премину рассказать и о некоем архимиме^[668] по имени Маскулан. Он терпел многие несправедливости, так как перешел в католическую веру, более того, даже сам царь ласковыми речами соблазнял его стать язычником^[669], обещая осыпать несметными дарами, если тот благосклонно выслушает его и уступит его воле. Когда же Маскулан остался тверд и непреклонен, царь приказал вынести ему смертный приговор, однако устроить дело так, чтобы тот тайно, заранее узнал о своей участи, и если в тот час он устрашится удара сверкающего меча, то без колебаний будет убит и при этом не будет прославлен как мученик; если же, напротив, он останется тверд в своей вере, следует пощадить его и отвести меч. Но этот праведник, подобно неподвижной колонне, укрепленный Христом, был исполнен твердости и возвратился, покрыв себя славой. И если завистливый враг не пожелал сделать его мучеником, то и очернить достойного христианина он также не смог.

(I, 16) Мы знаем и другого праведника, жившего в это же время, по имени Сатур^[670]. И так как он был открытым приверженцем христовой церкви, и порочность ариан многократно доказывал с бесстрашием истинного католика — а был он управляющим^[671] в доме Гунирика (Гунериха)^[672] — некий диакон Маривад, которого несчастный Гунирик исключительно почитал, пытался порицанием склонить Сатура к тому, чтобы он стал арианином. Ему были обещаны многие почести и богатства, если согласится, и уготованы ужасные муки, если проявит упорство, так что сам он был волен решить свою участь; в случае же, если он отказывался исполнить царское повеление, то, как только дело его будет рассмотрено, он должен был, во-первых, лишиться дома и имущества, затем у него отнимались все рабы и дети, и жена его в его присутствии должна была быть отдана как наложница погонщику верблюдов. И сразу же стало ясно, насколько тот праведник тверд в своей вере, ибо он бросил вызов нечестивцам. По известной причине жена его, вопреки непреклонности мужа, хотела заключить перемирие с теми, кто стремился их покарать. Вот так же некогда и Ева, соблазненная коварством змея, обратилась к мужу^[673]. Тот, однако, не уподобился Адаму, который, поддавшись соблазну, отведал плод запретного древа, ибо тогда был искушаем не Изгнанник Рая, но Сатур, исполненный Божьей благодати и заключающий в себе множество его щедрот. Женщина пришла к тому месту, где ее муж молился в уединении, в разорванных одеждах и с распущенными волосами, взяв с собой сыновей и единственную дочь, совсем еще маленькую, которую она тогда кормила молоком, держа на руках. Как одержимая, она бросилась к ногам мужа, при этом сама обхватила обеими руками его колени и с плачем обратила к нему змеиные речи: «Пожалей меня, о мой милый, а также и себя; пожалей и наших общих детей, которых ты видишь перед собою. Да не выпадет им рабская участь, ибо они есть славное продолжение нашего рода; да не буду и я принуждена к позорному и гнусному сожительству при живом муже, ведь что до меня, то среди подруг я всегда с похвалою говорила о моем Сатуре. Бог знает, почему ты против воли смиряешься с теми несчастьями, которые они твердо вознамерились причинить нам». Он же, подобно Иову^[674], ответил ей благочестивыми словами: «Ты говоришь, как одна из неразумных женщин. Я бы устрашился, женщина, если бы в этой жизни были одни лишь преходящие радости. Своими же искусными речами, супруга, ты служишь дьяволу. Если бы ты любила мужа, то никогда не стала бы принуждать к второй смерти своего супруга. Пусть продадут в рабство детей, разлучат с женой, лишат достояния: я без колебаний исполню, как было обещано, слова Господа моего: если кто не оставит жену, детей, поле и дом свой, то не сможет быть моим учеником». Что же дальше? Женщина с детьми удалилась, ничего не добившись; Сатур, твердый в своем решении, был доставлен в собрание, его опровергали, увещевали, мучили пытками, и, наконец, истерзанного отпустили, запретив открыто проявлять свои убеждения. Они испробовали все возможное, но не могли, однако, снять с него столу крещения.