Лаки накинула дубленку и быстрым шагом покинула дом. За ней вышел Габриэль, крикнув жене, чтобы она тоже присоединялась к ним. И Дария, схватив шубку, выбежала вслед за ними. А пятеро оставшихся в комнате людей, с устремленными на таинственно светящуюся омелу взглядами, молча просили ее исполнить свои заветные желания.

А в полночь все окружили сложенные затейливой горкой поленья, и веселый огонь вспыхнул с трех сторон от факелов, удерживаемых друидами. Костер разгорелся мгновенно, пламя взвилось в высоту на несколько метров, и веселье началось.

Они горланили песни, танцевали вокруг костра забавные танцы, и даже прыгали через него. Водили хороводы, выкрикивая детские считалочки, и играли в догонялки, надевая на проигравшего маску тролля, любезно предложенную Лаки. Казалось, что духи веселья и озорства вселились в друидов, и они ответно заряжали радостью и смехом своих сестер и братьев, бывших обычными людьми, но сегодня, в эту чудесную, волшебную ночь, почувствовавших себя родными и близкими своим странным родственникам.

А затем через пару часов, уже порядком уставшие, они возвратились в дом и зажгли в камине полено, привезенное из Заповедного леса, весьма необычно расположив его вертикально в огромном камине. И никто не удивился, что Лаки зажгла его простым прикосновением руки, принимая это уже как должное. Почти таким же способом она зажгла и десятки свечей, расставленных по всему холлу, чтобы отогнать злых духов, которые в эту ночь были особенно сильны. Веселые огоньки озарили огромный холл, придавая ему таинственный, но очень уютный вид. Усевшись за круглый стол, уставленный многочисленными закусками, они с удовольствием подняли фужеры с шампанским, и каждый по очереди произнес свое пожелание для всех.

Лаки начинала этот необычный круг пожеланий, она же его и завершила.

— Я хочу сказать словами американского поэта Эдварда Каммингса, — задумчиво произнесла она, крутя в руках фужер. — «Доверься сердцу своему, когда моря загораются, и живи любовью, даже если звезды отвернулись», которые я понимаю так: «Чтобы не случилось в твоей жизни, никогда не расставайся с любовью, живи ею, дыши ею». Я желаю нам всем жить любовью и быть счастливыми уже от того, что мы сами любим.

— Так может для того, чтобы мы прожили любовью эту ночь, ты нам еще подаришь свое чудесное вино? — вкрадчиво поинтересовался Стивен. — Ну, чтобы море загорелось?

— Да без проблем! — засмеялась Лаки и подошла к большому буфету, стоявшему в углу. Захватив четыре бутылки темного стекла, она широким жестом водрузила их на стол. — Ву-а-ля! Разбирайте!

Стивен первым схватил бутылку, широко зевнул и виновато прикрывая рот, сказал:

— Что-то я устал. Сегодня был такой суматошный день, пойду-ка я посплю, — и нежно посмотрев на жену, невинно попросил: — Стасенька, уложи муженька в постельку.

Габриэль взял вторую бутылку и бросил такой же невинный взгляд на Дарию: — А ты своего, дорогая.

Она понимающе улыбнулась и протянула ему руку. — Пойдем, я уложу тебя в мягкую постельку и спою на ночь песенку.

Смеясь, они взялись за руки и пожелав всем «спокойной ночи», направились в свою комнату, а следом за ними и Стивен, шепча что-то на ухо, увел Стасю.

— Сэмми, у тебя уже слипаются глазки, — проявил заботливость и Викрам, прихватывая третью бутылку. — Бедненькая, ты так устала за эти дни, что валишься с ног. Давай, я доведу тебя до кроватки, а хочешь и песенку спою.

Он бережно взял под руку уставшую девушку и медленно повел к лестнице, ведущей на второй этаж, а затем, подхватив на руки, легко взбежал с ней по ступенькам, приговаривая на ходу: — Не думаю, что Кристиана будет возражать, если ты переночуешь в ее комнате.

«Ну, конечно, не потащишь же ты ее в апартаменты своей сестренки Лаки. Это будет как-то неприлично, а ведь ты такой моралист, — с иронией подумал Алан и насмешливо ухмыльнулся. — Как их всех, словно ветром сдуло. Может омела начала действовать, и мое желание сбудется уже сегодня? Это была бы настоящая магия».

Оставшись с Аланом наедине, Лаки подошла к камину и пошарила в нем кочергой, чтобы полено равномерно горело. А затем вешая ее на решетку, она почувствовала, как его руки легли ей на плечи, а губы нежно прикоснулись к шее. Золотые волосы девушки были высоко подняты, оставляя шейку открытой, и Алан сразу проложил по ней цепочку из легких поцелуев.

— Может, и мы споем песенки друг другу? — тягучим, как мед, голосом предложил он, а его руки осторожно опустились ей на талию. — Я так хочу тебя, что мне не надо никакого вина. Нам будет хорошо вместе, обещаю тебе, — прошептал он, слегка прижимаясь к ее бедру, чтобы она почувствовала силу его желания.

Лаки не повернулась к нему, а лишь немного выгнула шею, чтобы он поцеловал ее и с другой, с левой стороны. Она молчала, а Алан продолжал нашептывать низким, обольстительным голосом, перемежая слова легкими поцелуями.

— Я буду неторопливым и нежным, или страстным и быстрым. Все будет так, как ты захочешь, и что ты захочешь, — многозначительно пообещал он, постепенно переходя на ее плечи, обнаженные широким вырезом пуловера.

— Все, что захочу и как захочу? — тихо переспросила Лаки, незаметно оттягивая пуловер вниз, чтобы вырез еще больше обнажил плечи, и ему было удобней ее целовать. — Ты готов на все?

— С тобой — на все, — он уже задыхался от желания и слова давались ему с трудом. — Это будет необыкновенная ночь, незабываемая для нас.

— Ты, наверное, догадываешься, что уже не первый, кто обещает мне незабываемую ночь? — с едва заметной иронией спросила девушка, поворачиваясь к нему лицом. — Было бы удивительным, если бы хоть один честно сказал, что все будет тривиально.

Алан нежно обхватил ладонями ее лицо и пытливо взглянул в чудесные бирюзовые глаза: — Лаки, я не знаю и знать не хочу, что там кто тебе обещал.

— Хочешь сказать, что тебе все равно, сколько у меня было парней? — смело посмотрела она в мгновенно темнеющие, словно грозовое небо, глаза.

— Не хочу, — твердо возразил он, изо всех сил пытаясь убедить ее в своей искренности. — Конечно, для меня это важно. Такой вопрос волнует каждого мужика, даже если он уверенно заявляет, что ему наплевать на своих предшественников. Но я не буду спрашивать о них, ведь все эти годы я тоже не был монахом. Мы будем любить друг друга, как в первый раз. Я сотру всех из твоей памяти, а ты станешь первой для меня, ведь я никогда так не любил, — страстно зашептал он, припадая к ее губам. — Я тону в твоих глазах и дотла сгораю на губах.

— Алан, это вожделение, а не любовь — с легкой грустью возразила Лаки, отстраняясь от его горячих настойчивых губ. — Последний месяц стал для тебя месяцем вынужденного воздержания. Тебя окружали только сестры и чужие жены. Я единственная не родственница тебе, к тому же, не буду скромничать, очень красивая, вот сердце и взыгралось, вернее, то, что гораздо ниже его.

— Лаки, ты все не так говоришь! — искренне возмутился Алан. — Кстати, мое воздержание длится больше трех месяцев, но оно не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе. Все началось с нашей встречи в Венесуэле. В то утро, когда мы проснулись вдвоем, даже не видя твоего лица, я понял, что кроме тебя мне никто не нужен. Я люблю тебя, поверь мне, а еще лучше проверь.

Он вновь стал целовать ее лицо, продвигаясь от губ к подбородку, далее опускаясь на нежное горло, переходя затем на ключицу, и немного ниже. А его руки начали медленное путешествие от талии вверх, к груди, намереваясь, наконец-то, прикоснуться к этому великолепию, обещающему блаженство. — Позволь мне любить тебя, и ты убедишься…

— Какой ты умелый любовник? — вкрадчиво подсказала Лаки.

Она остановила его руки, а затем решительно отвела их в сторону и сказала прямо в лоб:

— Пожалуй я поверю на слово Трейси, твоей невесте. Она с восторгом поведала мне об этом неделю назад в Торонто.

Алан опешил от ее слов, он сразу даже не понял их, напрочь, одурманенный неповторимым запахом волос и сладостью губ любимой.