– Мы ж и не в такие переделки попадали, – добавил Глеб.

– А ради чего? Вот скажите, наш интерес во всём этом какой? Ладно, со мной всё ясно, мне сны спокойно жить не давали. А вам?

– А мы туда, куда и ты, – пожал плечами Глеб. – Пошли завтракать, Кир. Не загоняйся. Мы такая сила… Куда там Маркелову.

– Это вот ты так пошутил, да?

– Почти. Ну вспомни, Кирюх, раньше тоже ситуации были патовые, казалось всё, нет выхода, а он потом как-то своевременно находился.

– Не рановато ли отчаялся? – поддержал Глеба Дима. – Мы ж ещё на место не прибыли, и фотки ты не все видел. Давай ка сейчас действительно, просто позавтракаем, даже тему поисков поднимать не будем. А проблемы… будем решать по мере их поступления. Я ещё и так скажу, это исходя из моего ментовского опыта, если есть преступление, а в нашем случае оно есть, значит наверняка найдутся и улики.

– Следак дело говорит, – кивнул Глеб, поддерживая. – Я с Димкой целиком и полностью согласен. Раскрутим мы это дело, Кир. Вот увидишь, так или иначе, раскрутим.

Аппетита не было, Кирилл лениво возил по тарелке остывающую овсяную кашу, смотрел в окно и будто не видел ничего за ним. О чём думал?

– Кирилл! – не выдержал Глеб, – Ну в конце концов! Сколько можно?! Нам ещё столько дел предстоит, а ты с похоронным видом ходишь! Не ешь, не спишь, только над фотографиями шаманишь! Вот скажи, ты какую цель поездки преследуешь? Ты намереваешься разобраться в том, что произошло здесь год назад или себе дорогу на кладбище прокладываешь?!

– Глеб… – одернул его Дима. – Нам ещё внутренних разборок не хватало!

– Да при чём здесь разборки?! Ты на него посмотри! – бушевал Троицкий, – Выглядит так… Что пожалеть хочется. Обнять и плакать.

Кирилл поморщился, но не ответил, понимая, что Глеб провоцирует его, пытается расшевелить хоть таким способом. Он и сам всё понимал, но сделать ничего не мог, не получалось. И настроение скакало с агрессии на апатию. Объяснить перепады настроения Кирилл не мог, а посему и говорить о них не стоило, как объяснить то, чего сам понять не можешь? Он примирительно поднял руки:

– Ладно, сдаюсь. Съем я эту чёртову кашу, и даже кофе выпью, если вы настаиваете.

Глеб пододвинул к нему тарелку, поставил локти на стол, положил на руки подбородок, будто строгая мамочка, над своим чадом, накормить которого задача не из лёгких.

– Вот и прекрасно. А к каше ещё пару бутербродиков заточи, иначе из-за стола не выпущу.

Он не узнавал друга. Что-то с ним происходило, это тревожило Глеба, он осознавал – надо торопиться. Кирилл долго не выдержит. Он сильный, но не железный. Да и не о физической силе идёт речь, Глеб понимал, вся эта история тянет жизненные силы из друга, не отпускает, тащит куда-то заставляет двигаться, а если назад повернуть… убьёт непременно. Отступить значит погибнуть.

– Кирилл, тебе отдохнуть надо. Завтра с утра снова в путь двинемся, нам ещё долгая дорога предстоит.

Кирилл кивнул, соглашаясь, снова застыл над тарелкой.

– Кирилл, ешь давай, и это… не смотри сегодня больше фотографии.

Кирилл отрицательно качнул головой, не соглашаясь.

– Сделай перерыв, тебе реально отдохнуть надо. А то мы не только никого не найдём, так и тебя потеряем.

Кирилл поморщился, отмахнулся.

– Лизка в опасности, – вдруг неожиданно выдал он. – Она в опасности, а я её защитить не могу, потому как, если вернусь, или хотя бы попытаюсь, ей точно… плохо будет. Пока мы тут копошимся, разыскивая вчерашний день, ей ничего не угрожает, а остановимся – что угодно может произойти.

– Ты уверен? – насторожился Михальчук.

– Уверен.

– Откуда опасность? От Маркелова?

– От него.

– Какого характера? – с профессиональной въедливостью допытывался Дима.

– Пока не знаю. Но это такой гад гадский, что от него всего можно ожидать. Так что, мужики, возвращаемся в номер, и я снова берусь за фотки. А знаете, что самое страшное? То, что о его сыне я уже всё знаю. Наверняка знаю, что он мёртв, наверняка знаю, что он подлец. Но этот ждёт от нас совсем другого результата.

– Мы попали, да? – Глеб хмыкнул, поскрёб пятернёй затылок. – Да чего уж… Так и есть.

– Нет, ребят, вы не правы, – вмешался Михальчук. – Каким бы он ни был, но разум-то имеет. Должен понимать, что к гибели его детей отношения мы никак иметь не можем!

– Да какая ему разница? Страшные вести принесём мы. Доказательств не будет. Он не поверит. Просто не поверит. А раз так… ну сами понимаете, да? Пошли в номер. Я допил кофе.

– И не поел толком, – буркнул Глеб.

– Потом поем. Или не поем. Как получится, – в тон ему ответил Кирилл. – Не ворчи, Глебка, ну не могу я есть, не лезет. Вот если кого живого найду, обещаю пообедать. Съем и первое, и второе, и третье.

– А компот? – хохотнул Дима, вспомнив фразу из старого фильма.

– И компот! – серьёзно ответил Кирилл.

А потом он смотрел очередную фотку, и, открыв глаза, лишь покачал головой.

– Неужели и этот мёртв? – ужаснулся Глеб.

– Да. И этот. Никита Барышев тоже мёртв. Он… вышел из леса на дорогу к машинам и наткнулся на этих… охотников. Они его тоже убили.

– Зачем?!

– Следы заметают, – сделал вывод Михальчук. – Нет тел, нет свидетелей, нет улик, а значит, преступления тоже нет. А оставь они мальчишку в живых, наверняка сдаст их с потрохами, к тому же, очевидно, что он один из компании, следовательно, не может не озадачиться пропажей друзей. Пойдёт в полицию, заявит…

– А егерь? Я же так понимаю из Кирюхиного рассказа, с охотниками егерь был.

– Он в лес ушёл, ещё тогда, когда случайно Артура застрелили, – напомнил Кирилл. – Его точно не найдут.

– Кирилл, а по какому принципу ты фотографии выбираешь? – спросил Дима.

– Сначала решил смотреть тех, кто в ритуале участвовал. Остался Слава Паньшин. Дай мне его фотографию, посмотрю.

Михальчук протянул Кириллу фотографию. Тот снова устроился в кресле, привычно накрыл фотку ладонями.

Лес. Ночной лес. Но видимость неплохая, от снега светло, а толку-то? Совсем скоро Славка понял, что заблудился. Петлял, петлял, убегая не пойми от чего, и вот… заблудился. От кого убегал? От чего? Теперь он и сам ответить не смог бы, но что-то гнало его вперёд, что-то большее, чем просто страх. Ужас, животная безотчётная паника. Казалось бы, в дом надо бежать, там прятаться, так нет же, все, кто был на озере, почему-то врассыпную кинулись в лес. Почему врассыпную? Почему в лес? Вопрос. Ведь знали же, в незнакомом лесу всё, что угодно случиться может, не могли этого не понимать, это же простая истина, знакомая всем и каждому. Надо спасаться – ищи убежище. Ну а какое убежище в зимнем ночном лесу? Незнакомом лесу. Правильно, сомнительное. И теперь Славка брёл по лесу, пытаясь отыскать собственные следы и не понимал, как вернуться, в какую сторону ему идти.

Кричать? Звать на помощь? Страшно. Страшно обнаружиться себя, мало ли что таит в себе этот притихший лес, но ещё страшнее, брести по бездорожью, проваливаясь в глубокий снег и думать, что каждый шаг может оказаться последним.

И он кричал. Звал на помощь, но голос, отражаясь от сосен, будто осыпался на снег. Да и кто его услышит в глухом лесу? Медведь разве что проснётся в берлоге, да вылезет посмотреть, кто отважился разбудить его. Или вовсе какое-нибудь древнее зло проснётся, а что? Карелия – место загадочное, богатое мистическими историями. А, впрочем, какая разница, медведь или древнее зло, итог-то один…

Славка начал замерзать. Поскольку ночная прогулка по лесу не была запланирована, одет он был относительно легко, даже перчаток при себе не имелось. Руки и замёрзли в первую очередь. И уши ещё. Он тёр замёрзшие уши замёрзшими руками, пытался согреть ладони дыханием, но как-то не очень помогало. Спрятал ладони в рукавах пуховика, но и это особо не согревало, пальцы уже потеряли чувствительность. Сразу надо было догадаться, но сначала не до того было…

Морозец всё крепчал. У Славки начали замерзать ноги. Сколько он уже блуждает по лесу? Час? Два? Часы он тоже не взял на озеро, так же, как и мобильник. Эх… Знать бы, что всё так повернётся…