– В смысле?! – Она отстранилась, упёрлась ладошками в пушистых варежках ему в грудь, пытливо заглянула в глаза.

Он расхохотался, притянул её к себе, снова обнял, лишь бы не выдать себя, лишь бы не увидела раздражения на его лице. Сейчас она слепо должна доверять ему и не сомневаться в его чувстве.

– Да не о кровавой жертве речь, – довольный произведённым эффектом, принялся объяснять парень. – Все, кого мы принимаем в нашу компанию, должны проходить некий ритуал… как бы тебе объяснить попроще… Словом, раньше, когда девушка шла замуж, то есть уходила в род мужа, её оплакивали, будто на похоронах, она как бы свою прошлую незамужнюю жизнь приносила в жертву новой жизни, понимаешь?

– Это понимаю, так я вроде как замуж не собираюсь, – хихикнула девчонка и снова зарделась, рассчитывая, вероятно, не на обещание, так хоть на намёк.

– Всего лишь пример, – снова принялся объяснять парень, – Всего лишь пример. И, наверное, не очень удачный. Попробую объяснить иначе. Мы все дружим с детства, и у нас есть свои тайны, свои интересы, то есть в компанию кого попало мы не берём. Сначала проверяем человека, а потом он должен пройти ритуал.

– Как-то мудрёно всё, – усомнилась девушка, – Какие ритуалы, когда вы росли вместе? На горшках что ли кровью расписывались?

– Ох, Леська, сложно с тобой. Нет. На горшках не расписывались, ритуал был позже, когда мы увлеклись эзотерикой.

– Все?

– Нет. Ванька не увлёкся и ритуала не проходил, говорит, чепуха всё это. И Миланка. Мала ещё. Да и не с нами она, так, родители навязывают, приходится её за собой таскать.

– Я могу сейчас отказаться? – она хмурилась, пытаясь уловить в его словах подвох, что-то смущало её.

– Можешь, Леська. Конечно можешь, но тогда мы с тобой никогда не сможем быть вместе. Я буду только с той девушкой, в которой уверен, как в себе. А для этого она должна быть одной из нас.

– Мне кажется, ты чушь несешь. Что значит, одной из вас? А любовь? Не считается? – снова заглянула ему в глаза, пытаясь рассмотреть ответ, он лишь пожал плечами. – Но… хорошо. – спохватившись, решилась Олеся. Ей вдруг показалось, что он может передумать и не предложить в другой раз. – Буду воспринимать это всё как игру. Мне же не придётся подписывать договор с сатаной или продавать тому душу?

– А хотелось бы? – хитро подмигнул Игорь, стащил с её головы шапку, дурачась, растрепал волосы. – Вот интересно, за что бы ты душу продала? Расскажешь?

– Я вообще во всё это не верю. Нет никакого бога, нет никакого дьявола. Только мы. Здесь и сейчас. Точка. – Олеся забрала у парня шапку, покрутила её в руках, но надевать не стала. Ну её, не замёрзнет, на улице совсем не холодно. – Но ваш ритуал это… некое таинство, вроде принятия в братство, так ведь?

– Что-то вроде… – хитро сощурился парень.

– И если я пройду посвящение, мы с тобой сможем… стать парой по-настоящему?

– Ну разумеется.

– Тогда… – девчонка задумалась на мгновение, что-то царапнуло сознание, какая-то мелкая нестыковка, но желание быть с Игорем перевесило все сомнения. – Хорошо, Игорь. Я согласна.

– С чем?

– Я согласна стать жертвой, – улыбнулась Олеся.

А позже, когда Олеся занималась готовкой, а Игорь курил на крыльце, к нему подошла Кристина.

– Ну что, Игорёк, уломал нашу недотрогу? Согласилась?

– А то! – самодовольно заявил парень. – Конечно согласилась.

– Скорей бы уж, Игорь, – вздохнула девушка, – Не могу больше смотреть на ваши обнимашки, и в стороне находиться. Я так соскучилась…

– Кристи, это для дела, ты же знаешь. Потерпи. Сегодня вечером проведём ритуал.

– А дальше? – ей вдруг стало страшно, она поёжилась, натягивая поплотнее меховой капюшон пуховика. – Что дальше, Игорь? Вернее, не так… Как мы всё это организуем? Есть же Ванька и Милана. Они не в теме. Ваня не позволит нам… – она оборвала себя, не договорила, говорить о подобных вещах было страшно, а ещё страшнее думать о том, что им предстоит совершить. – У меня есть одна ампула снотворного, но Ванька не пьёт, как мы ему подольём?

– В сок. Всё очень просто, не усложняй.

– Но ампула одна, а их двое, – сомневалась Кристина.

– Ванька уснёт, а мы их обоих потом в доме запрём. Да Миланке и неинтересно наше общество. Сама при Ване останется. Она ж с него глаз не сводит… Влюблена как кошка, аж смотреть противно.

– Как у тебя всё просто…

– Так зачем усложнять? Проблемы будем решать по мере их поступления.

– Хорошо. Вот тебе ещё одна. Как мы потом объясним им отсутствие Леськи?

– Не заморачивайся. Это будет уже неважно. Скажем ушла. Выкрутимся.

– Боюсь я, Игорь. Очень боюсь.

– Отступишь?

Кристина вздохнула и отрицательно покачала головой. Исполнение самого заветного желания… У каждого в этой компании таковое имелось, и не ерунда какая-нибудь, желания были неисполнимые, такие, что ни за какие деньги не купить.

– Знаешь, Игорь, – Кристина собрала ладонью снег с перил, задумчиво принялась лепить из него снежок, положила его на перила, и только тогда, посмотрев на Игоря, закончила свою мысль, – Мне кажется, ты вообще не способен любить. Никого. Даже себя. Ну вот просто не способен и всё тут, а вместо сердца у тебя вот, – снова взяла снежок, покрутила пальцами, отбросила в сторону, – вот такая же ледышка.

Парень не стал отрицать, усмехнулся, выбросил в снег окурок.

– Идём, Тин, не думай сейчас о плохом, не надо. Иначе ничего не получится.

После ужина в номере отеля Кирилл долго стоял у балконной двери, не решаясь взяться за работу, все смотрел на скованное льдом озеро, на чернеющий лес, на гору, мигающую разноцветными огнями.

– Ладно, – наконец решился он, – Тянуть больше нельзя, надо посмотреть, что с ребятами. Глеб, разложи фотки на столе, я скажу, с которой начну.

Глеб кивнул, но прежде, до того, как достать папку, поставил на стол флакон с нашатырём, и термос.

– Термос? – удивился Кирилл. – Откуда?

– Ну термос-то понятно откуда, из дома, а вот кофе из ресторана. Пока ты медитировал над тарелкой, я мило пообщался с официанткой и вот… она с радостью набадяжила мне литруху кофе. Всё как надо, Кир. Гадкий сладкий кофе. Всё, как ты любишь, – со смешком закончил он, пытаясь хоть как-то поддержать друга.

– Вот уж приходится… – проворчал Кирилл в ответ, – Терпеть не могу сладкий кофе.

– Ну… может тебя это успокоит, он подслащен не сахаром, а сиропом.

– Каким хоть?

– Ореховым.

– Ничего…

Кирилл замер перед столом, выбирая фотографию.

– Давай начнем с Игоря Маркелова. Сдаётся мне, мальчик вполне папаше соответствует, такой же хам трамвайный, выскочка и… мерзавец. Это даже на внешность отпечаток наложило, посмотри, самодовольный какой.

– Согласен. Но, Кир, это нас не касается, давай к делу.

– Давай… – Кирилл сел в кресло, взял в руки протянутую Глебом фотографию. – Ну посмотрим, где парниша загулял так, что родители год найти не могут. – Он закрыл глаза, накрыл фотографию ладонью и… оказался на озере.

Только теперь это был не сон, видение. И был он не собой, а Игорем, всё, что происходило, видел его глазами.

Ночь выдалась тёмная, глухая, и только озеро кое-как подсвечивалось множеством свечей, воткнутых прямо в снег, да окно дома светилось тусклым, дрожащим светом через щели в ставнях, да от белого снега всё-таки казалось светлее – и этого было вполне достаточно, чтобы видеть всё то, что происходит вокруг. Центр озера был предварительно расчищен от снега, краской прямо на льду начерчена пентаграмма, на краю каждого луча её стояло по человеку. Подростки. Нет, не так, совсем молодые люди, едва преодолевшие двадцатилетний рубеж. В центре пентаграммы – девочка в шапке со смешными ушками, а он – самый значимый – ходит по кругу, бормочет что-то не вполне разборчиво. Сначала по-русски, потом перескочил на испанский, голос его всё набирает силу, звучит отчётливей, слова перестают быть речитативом, их теперь можно отделить друг от друга и даже выделить общий смысл. Это, если испанский понимаешь. Олеся не понимала. Ни словечка.