— Нет, спасибо.

— Ну да, ты еще молодой, — сказала она как-то невпопад. Ее мысли явно блуждали. — Ты еще мало смертей повидал, думаю. Но как только стукнет сорок или пятьдесят, почти все родственники и знакомые, к кому успел привязаться за жизнь, начнут мереть как мухи. За один только этот год я потеряла отца, двух сестер, а теперь вот и третьего мужа. Да что там, как возьмешься перечислять — не остановишься… — Явно настроенная на разговор, она повысила голос, перекрывая блеяние плакальщиков Армандо Санчеса в соседней часовне. — Сердечные приступы, рак молочной железы, печеночная недостаточность. Моя младшая сестра Рози умерла от перелома ноги. Можешь себе представить? Сломанная нога свела ее в могилу. Осколок кости прошел по ее кровеносной системе и угодил прямехонько в сердце. Однажды я читала книгу, где описывался как раз такой случай, но кто верит сходу во всю эту писательскую мишуру? Доходит до того, что ты не можешь вспомнить, кто покамест жив, кто ушел и кто находится в процессе ухода. Я думаю, моя матушка — на подходе, но сама она, конечно, бодрится. Вот так и не заметишь, как совсем никого не останется, а там уж и твой черед подходит. — Она обвила мою руку своей и спросила: — Ты здесь из-за моего Майка?

— Нет, — ответил я.

— Я подумала, что ты, может быть, сынишка соседей или племянник, которого я ни разу не встречала прежде. У Майка их семь или восемь штук где-то во Флориде. Мы были женаты всего двенадцать лет. — Кончик сигареты вспыхнул, когда женщина сделала долгую затяжку. — Он третий, кого я похоронила. Третий, можешь себе представить? А ему было всего сорок семь. Я начинаю чувствовать себя проклятой черной вдовой.

— Сочувствую…

— Спасибо тебе, дорогуша. — Она выдохнула еще немного дыма, приоткрыв слишком яркие, до неестественного оттенка напомаженные губы, и как-то вся поникла — будто под тканью траурного платья ее кости вдруг задвигались, изменив положение. — Приятно было с тобой поболтать, — добавила она.

— Взаимно.

Я миновал еще одну комнату отдыха, где были выставлены различные шкатулки с ценниками, лежащими на крошечных атласных подушечках. Двойные двери в часовни В и Г были закрыты. Я не стал дергать за ручки. Планировка бюро изнутри оказалась не самой удобной — жилые комнаты были переделаны в гостиные, а совмещенные санузлы и кухни стали рабочими зонами. Комната директора находилась дальше по короткому коридору; ведущая в нее дверь выглядела довольно-таки представительно.

Наконец я подошел к дубовой двери с табличкой МИСТЕР АРЧИБАЛЬД РЕМФРИ: ДИРЕКТОР ПОХОРОННОГО БЮРО. «Арчибальд Ремфри» звучало как имя, за которое часто задирали бы на детской площадке. Я постучался и стал ждать. Ответа не последовало. Я потянулся рукой снова, и на этот раз дверь распахнулась настежь с первого стука. Человек за ней имел мимолетное сходство с директором моей средней школы.

— Да?..

Рыжие пучки волос выбивались из-за ушей Ремфри, и еще несколько прядей оттенка ржавчины покрывали его макушку; в остальном он был совершенно лыс. Улыбка на тонких губах придавала ему вид не то клоуна, не то слабоумного. Так даже лучше, ведь оправдание своему визиту, которое я заготовил, было до ужаса простым и глупым.

— Здравствуйте, мистер Ремфри. Меня зовут Пол Прескотт. Приношу извинения за то, что побеспокоил вас.

— Ничуть не побеспокоили. Чем я могу вам помочь, сэр?

— Я… гм… я был женихом Сьюзен Хартфорд.

Ремфри присмотрелся ко мне получше.

— Боже мой, — произнес он, протягивая руку и утешительно касаясь моего локтя. — Та юная леди… ужасно, мистер Прескотт. Сожалею о вашей утрате.

Я не думал, что с ним все пройдет гладко, как с той официанткой, которой я сунул полтинник в клубе «Мост». Приходилось рассчитывать лишь на веру в то, что мужчина, собирающийся жениться на наследнице Хартфордов, и сам обладает богатством и властью.

— Спасибо. Но, боюсь, у меня к вам очень деликатная просьба.

— Уверяю вас, сэр, — гордо сказал он, — что в похоронном бюро Уайта мы делаем все возможное, чтобы наши клиенты были всем довольны.

Я чуть не рассмеялся.

— Уверен, что так и есть, Ремфри. Приятно слышать это от вас. — Лоуэлл Хартфорд взял за правило называть меня только по фамилии, безо всяких форм вежливых обращений — тем, видимо, демонстрируя свой авторитет, — и я решил следовать его примеру, заставляя нужных людей нервничать. Наглость — второе счастье. — Видите ли, меня вскоре вызывают из Штатов по срочному делу, и я хотел бы как можно скорее проститься с телом наедине.

— О, боюсь, нет, — пробормотал он, по-лягушачьи тараща глаза. — Мистер Прескотт, боюсь, это невозможно. То, о чем вы просите, определенно запрещено, у нас на этот счет строгие правила…

— Я понимаю, Ремфри. Нельзя, чтобы кто попало слонялся по похоронному бюро, но если бы вы поняли, как мало времени мы со Сьюзен могли проводить вместе раньше…

— Мне жаль, сэр, но об этом не может быть и речи. — В его голосе слышался тяжелый жалобный оттенок. — Абсолютно исключено.

Все-таки подход питбуля дает кое-какие плоды. Я попер на Ремфри, как танк.

— Меня вызвали в Марсель с деликатной миссией, представляющей национальный интерес, и я не смогу присутствовать на богослужениях.

— Ах, вот оно что… жаль, что вас вызывают. — Ремфри поморщился. — По вопросам, представляющим национальный интерес? Видите ли, сэр, дело в том, что мы пока что не завершили все… приготовления с телом. Ах… может быть, завтра, с утра пораньше?

— Нет, — отрезал я.

Желчь подступила к моему горлу, но не смогла перебить привкус крови. Я не сводил с него пристального взгляда — все еще вежливого, но уже балансирующего на грани гнева. И Ремфри этот взгляд покоробил. Он был из того типа мужчин средних лет, которые могут вспотеть и с головы до пят промокнуть за считаные секунды. Он достал носовой платок из кармана пиджака и вытер лоб.

Странно было обнаружить, что внутри меня нарастает чувство утраты, и осознать, что я не притворяюсь, — реальность моей связи со Сьюзен взяла верх, и теперь я выкладывал директору похоронного бюро то, что на самом деле чувствовал.

— Для меня так важно не отпускать ее… пока. Я должен снова увидеть ее лицо. Кое-что сказать на прощание. Это то, что она… — я чуть не сказал «хочет», — …хотела бы, чтоб я сделал. И это мой долг перед ней.

Он встретился со мной взглядом.

— Да, — тихо согласился он. — Понимаю, мистер Прескотт. Пожалуйста, ждите здесь.

Ждать я не стал. Я последовал за ним по другому коридору, ведущему кратчайшим путем к задней части дома. Стало понятно, почему Вандербильты сбыли это местечко. Окна располагались слишком высоко — стены сверху были залиты солнечным светом, а все, что ниже, купалось во мраке. Тени деревьев скользили по потолочным балкам. Сумерки царили в этом доме, ставшем прибежищем стольких мертвецов. Испуганно глянув через плечо, Арчибальд Ремфри понял, что я иду на шаг позади него. Мы перешли в другое фойе, и он открыл дверь без опознавательных знаков, которая вела в морг.

Ремфри заговорил прежде, чем я успел разглядеть, к кому он обращается:

— Мистер Стэндон, у меня есть… ах, у меня есть несколько необычная и деликатная просьба, которую, я искренне надеюсь, вы не сочтете… хм… слишком неприличной.

Стэндон, и сам напоминавший оживший труп, обернулся к нам, все еще сжимая в руке щетку для волос. Он всецело отвечал представлениям парня, воспитанного на фильмах ужасов, то есть меня, о тружениках похоронных бюро: высокий, бледный, изможденный с виду. Единственное, чего я не ожидал увидеть, так это нежности в его глазах — как будто общение с мертвыми только усиливало его благодарность жизни.

У меня в груди все онемело, когда я понял, что он работает над Сьюзен.

Они положили ее на металлический стол. Волосы были идеально уложены, рядом с головой лежала раскрытая косметическая палетка. Слева от нее стоял поднос, наполненный острыми инструментами, глянцевито поблескивающими от покрывшей их жидкости. Мне не хотелось задерживать на них взгляд.