«Понадеялась. Думала, по-настоящему, любит. Буду, как за стеной жить. А как такой любить сможет, если он словно ребенок всем доверяет? Только и умеет прощать, да щеки подставлять, а ты люби такого, живи с ним, учись его философии добродетельной. Думала, рассуждает, может не дурак? А он кроме как умничать со своими «взглядами на сущность бытия» и не понимает ничего. Логика! Я так обосную, что и не поймет, как это логика с ним вместе его главной дурой и сделалась.

Да и может ли мямля эта вообще кого-либо завести? Какой тут накал страстей, если с ним и поскандалить толком невозможно? С таким абсурдом согласится, да это ж чего не выдумаешь! Ну что над таким издеваться? Тряпка. Такому изменить – честь поправить! Деловой! – Запищал в суде – «Я не уверен в экспертизе, она ее купила. Буду проверять снова». Мели Емеля после драки кулаками! А если и купила? Кто ж тебе проверить даст? Закон для таких дураков как ты и писан! – Посажу, только к ребенку подойди! Хотя, вроде похожа? – Наташины руки непроизвольно сжали бумагу – лучше б не была. Все равно он ничего не добьется, а мне всю жизнь характер ее ломать. В итоге, все равно останется тряпкой.

Правильно Варвара Даниловна заметила, извелись нормальные мужики. Просто тошнит от этих: люблю, храню, погибну…тьфу! Где сильный, где тот, кто достойно и защититься, да и напасть сможет? Где настоящий мужчина? И каждый должен знать свое место. Если ты животное, ешь из миски, гуляй по расписанию, спи на полу. Если мужик, то управляй, зарабатывай, приноси. Ты – глава семьи! Ты любыми путями обязан женщину себе подчинить. А хоть бы и ударить, раз по-другому никак…А когда вокруг одна размазня тихой радости, опухоль эту вырезать надо, потому как выживает в этом мире сильнейший».

Выдержанная обоснованность успокоила разгулявшиеся нервы, приведя рассуждение к вопросу, еще с утра вставшему, после проведения генерального заключения по имеющимся делам. Наташа оторвалась от чтения.

– Ну что, Наташенька, взглянула? – Варвара Даниловна внимательно наблюдала за тем, как Наташа сосредоточенно читала текст, млея от процесса.

– Варвара Даниловна, Вы гений! Все учтено безукоризненно! – блеск вновь озарил офис.

– Ну, уж и не переоценивай меня – благодарное тщеславие Варвары Даниловны покраснело.

– Варвара Даниловна, а помните…я Вам говорила, что есть у него еще одна квартира… А что, если… – засмущалась Наташенька, видимо, больше доверяя опыту адвокатессы.

– Я поняла тебя. Здесь, конечно, будет трудновато. Закон во многом еще не доработан. Я бы вообще всем обездоленным матерям большую часть имущества присуждала. Что это такое, рожай им, а они … А знаешь, сколько таких обманутых?!

Отчаянные слезы навернулись на поникшие глаза от горячих слов Варвары Даниловны.

– Спасибо Вам, спасибо, что Вы добрая такая.

– Как жаль, что меня не было с самого начала. Нельзя было допустить этого. Бедная ты моя! – адвокатесса встала. Ноющей душе так захотелось обнять бедняжку, однако последняя, вдруг нечаянно вывернулась и спросила.

– А можно его отцовства лишить?

Защитница даже потерялась.

– Наташенька… Так он тогда тебе алименты платить не будет. Тут лучше не спешить. Вот отучишься, а потом уж…

– Ах, Варвара Даниловна, если б я знала, что так все обернется, я бы никогда не пошла с ним в Загс.

Для мужчины не проходит безнаказанно попытка

сблизиться с испорченной женщиной.

Р. Киплинг «Свет погас»

– Загс! Любимая! – Антону, наконец, повезло, он даже припарковался рядом. – Идем?

Но добродушие глаз не исполнилось откликом суровому величию любимой. Она переживала иное. Тошнота, подступавшая к горлу от бесконечных вопросов, угнетала. И добавлялись все новые. «Выдержу ли я? Я же измучаю и себя, и его, но что же делать? Как дурно. Как больно». – Главный вопрос снова встал перед Наташей. И ответ на него она не находила. Бедная, она дурнела на глазах.

– Наташенька, тебе плохо?

Наташа промолчала. Зная тонкости невесты, Антон продолжил без диалога. Он был и без того счастлив. К чему разговоры, когда любимая рука отдает свое бесценное сердце? Конечно, Антон сам бы не догадался сделать предложение через два месяца после первого свидания, но он непритворно благодарил за то обстоятельства. А послужил им чрезмерно строгий отец Наташи. Справедливый эгоизм Егора Филимоновича основывался на архаических устоях, противясь какой-либо дружбе дочери с противоположным полом, по крайней мере, до женитьбы. Что ж, можно только гордиться и следовать традициям замечательной семьи. Воля отцов испокон веков исполнялась дочерьми. Но для влюбленных запрет оказался невыносимым. Тогда добрая мать, Елена Викторовна, взяла на себя грех прикрыть честь дочери перед отцом, позволяя Наташе «бывать» у Антона. Задерживаясь несколько раз до утра, Наташа ужасно переживала за нее, подрывая здоровье.

Теперь же Антон, узаконив с совестью истинные намерения, с легким сердцем ожидал приближающегося счастья. Но что самое удивительное в Загс молодые также поехали без спроса воли родителей невесты. «Грозный» Егор Филимонович почему-то не показывался на глаза. Да и Елену Викторовну жених видел однажды. Как раз за пару дней до теперешней поездки, когда он встречал их с Наташей с поезда после двухнедельного отдыха в санатории. Именно тогда, приехав, Наташа в окончательной мере осознала всю низменность и нечестность их отношений, скрываемых от родного отца и заставляющих мать находиться в преступной сделке с совестью.

Наконец все было честно! Антон оббежал машину и открыл дверь. Услужливая ладонь не поправила положения. Искоса миновав ее, Наташа направилась к месту походкой женщины, до глубины, уязвленной этим чувством. «Даже здесь настоять не может». Но настояла массивная дверь центрального Загса №1, не поддавшись скромным усилиям. «Может двери сгодится открывать?» – настроение Наташи поднималось. И в ее женихе отыскивалось что-то положительное.

– Тебе не кажется отсюда замечательный ракурс – она глядела на лестницу. – Ну, что ты там на улице? Посмотри, хороший? – отойдя с прохода, Наташа указала рукой наверх.

– Замечательный, любимая!

– Во мне умирает фотограф – вздохнула Наташа и стала подниматься, не менее строгим взглядом провожая виды Грибоедовского загса Москвы. Антон изо всех сил участвовал: забегал, замахал руками, стал хмуро всматриваться в пейзажи, низко нагибался, когда они проходили сквозь него.

– Да, тут бы «зеркалку!»

В тот момент Антон готов был подарить весь мир, не то, что «зеркалку».

– Но у тебя же скоро день рождения, любимая! А это такой день, когда…

– Антон, давай раз и навсегда договоримся, я буду просто Наташей! Других, пожалуйста, называй «любимыми», «милыми», «солнышками» – этим… этим никого не удивишь. Она отбросила руку Антона, незаметным теплом успевшую втереться к ней в доверие.

– Но я не собираюсь никого удивлять!?

– В этом нет ничего изысканного, я хотела сказать. «К чему я так сказала? Да ему все равно, что бы я вообще не сказала».

«Почему она обиделась? Я просто осел беспардонный! Зачем я открыто сказал о подарке?»

Молодые люди очутились в зале приема заявлений.

– Каждый своей рукой заполняет заявление, потом подойдете ко мне, вон к тому столу. Вы квитанцию оплатили? – сотрудница загса как-то болезненно посмотрела на Антона.

– А…а здесь можно? – у Антона пересохло во рту. Он почувствовал на себе заячью вину.

– Вы успеете, до обеда. Банк за углом. – Сотруднице хотелось, конечно, порекомендовать не торопиться, ни с оплатой, ни с обретением счастья, но выработанный годами опыт напомнил, что это ничего не изменит.

– Я мигом.

– Заявление заполни сначала! – Наташа почувствовала себя такой несчастной, что ее привел сюда «вот этот вот…», что попыталась встретить поддержку в глазах сотрудницы. Однако не получив ее ни в коем образе, кроме предостережения о том, что банк действительно через пятнадцать минут закроется, отвернулась и дала за отсутствие женского сострадания такого словесного пинка «косому», что несколько девушек из разных углов восхищенно подняли глаза на нее.