Помимо того, что хозяин был левшой, внимание привлекала и рачительная аккуратность его внешности. Строгий костюм, лоснясь на широких плечах, книзу завершался той же стройностью. Осанка и жесты отличались прямотой и спокойствием. Возможно, тому причиной была седина, уже разлетевшаяся по его редеющим вискам. Но хоть на вид Аркадию Павловичу было слегка за сорок, строгая серьезность не одолела еще своими складками его озорное по театральному лицо. Однако что-то в этом лице было неясное, что-то неосязаемое чувствовалось в его внутреннем пространстве, что-то давнее, призраком забытой грусти темнило его светлые глаза. Что это было?
Секретарь принес чай.
– Вы чем-то удивлены, Антон? – Аркадий Павлович позволил себе расслабиться в кресле.
– Да, меня удивляет… Простите, но почему у вас секретарь… Не женщина?
– Женщина? – глаза Аркадия Павловича подернулись.
– Антон, Вы действительно считаете, что у нас могли пробки перегореть? У нас и пробок-то нет! – Он остановился, еще раз пристально смерив Антона – но есть тетя Шура. И заметьте – все в темноте!
– Но зачем?
– Не знаю. Кажется, экономия. Неестественность жеста подтвердила смысл предположения.
– Но я уверен, что именно здесь и сокрыт их главный закон! А мы вынужденно свидетельствуем прямую символичность его проявления, потому как уволить столь почтенный возраст возможным не представляется. Но… человек ко всему привыкает!
– Все-таки, я не совсем понимаю, о каком законе Вы говорите? – в этот момент на ум Антону пришла мысль…
– Но как же, Антон! Конечно, я утверждаю о первом и главном женском законе. О темноте, мраке жизни, близорукой глупости их, если желаете.
Забредшая мысль в голове Антона стремительно осваивалась.
– А почему Вы не считаете виной этим обстоятельствам, к примеру, возраст тети Шуры? И разве из столь ничтожного единичного факта можно сделать такой дальний вывод? Есть ли вообще закон этот?
– Да, Вы правы, возраст усугубляет. Но, заметьте, нисколько не отрицает женскую суть. А закон этот, Антон… Вы даже не представляете, как хотел бы я надеяться, чтоб его не было. Я бы и капли внимания не отдал темной старости тети Шуры, если б не был так уверен, что молодость ее была не многим светлее. И факт этот слишком уж упрям, чтоб из него выводов не делать. Ведь Вы же не встретили тетю Шуру на входе?
Антон удивленно пожал плечами.
– Это она Вам свет выключать ходила. И поверьте, очень уж скрыт от посторонних глаз вид ее при действии этом. Я наблюдал.
– Да нет же, не может быть этого. Но для чего ей?
– А хоть бы и так просто. Из вредности. Не задумывались никогда? Но, вижу, Вы из тех, кто до конца пойдет за глупостью собственного неверия в отрицании даже очевидной хитрости.
– Хитрости? – собеседник вконец смутил Антона. Определившаяся мысль в голове указывала на отъявленное женоненавистничество Аркадия Павловича. И она имела смысл. Аркадий Павлович пользовался рекомендацией лучшего в округе специалиста. Притом человеком он слыл экспрессивным, дотошным до мельчайших во всем, подробностей. В бракоразводных процессах выступал на стороне мужчин. Конечно, в ситуации Антона обращение к нему было лучшим решением. И, хоть начальный ракурс их общения вселял уверенность в деле, но слишком уж много отводил новый защитник женскому вопросу в общем разрезе, не касаясь до сих пор столь значимых частностей.
Аркадий Павлович продолжал.
– Да, именно хитрости. Они и человеческую историю с нее начали, по крайней мере, по
Библии. И века им почище умение привили, чем со светом баловаться. – Аркадий Павлович снова изучающе взглянул на Антона. – Вы сомневаетесь, а тут ничего лишнего. Вот ответьте, почему этот самый главный их инстинкт, я имею в виду продолжение рода, вместо ума мозг их в такое коварство облекает порой, которое, кажется, и выдумать невозможно? Не размышляли?
Антон задумался.
– У меня такой из всего вывод – Аркадий Павлович привстал. – С каким усердием совершенный мужчина оттачивает ум свой, с еще большим рвением самая маломальская женщина теорию хитрости штудирует и практикуется, постоянно экзаменуясь на более высшую ступень подлости. Но в это Вы уж точно не поверите – Аркадий Павлович снова откинулся в кресле.
– Хорошо. Возможно так поступают многие, но неужели нет среди них одной, мыслящей как-то иначе?
– Возможно, она не из нашего села? – Аркадий Павлович улыбнулся. – Теоретически все возможно, Антон. Но это замечательно, что Вы верите! А для чего ж иначе тогда жить? Да и у меня иногда надежды возникают. Правда возраст все меньше им потворствует. – Аркадий Павлович подлил чаю. – Антон, вот Вам самый простой пример. Фраза, «ложь во спасение»? Что бы она могла означать по – Вашему?
– Ложь во спасение, конечно. Что же она может еще означать? – Антон несколько деланно пожал плечами.
– Кому это ложь может быть во спасение? – удивился Аркадий Павлович. – Но, спросите любую женщину, и она столько расскажет о ее значении, что кроме как полезного во вранье не отыскать. Да так сочинит, последних сомнений не останется… И хоть я не исключаю, что фраза эта могла и не женским полом быть выдумана, но прикрывают ею самый вульгарный свой обман лишь они. Ну, наряду, может быть с еще какими-нибудь аферистами. Кстати, в Библии истоки фразы этой как раз обратное утверждают (3).
– Но к чему все это?
– Как к чему? Да все к истории Вашей.
Перед Антоном возникла увесистая папка под названием «Антон Петровский». Он узнал ее. Месяц назад эта папка в значительно меньшем объеме передавалась отцом Антона Аркадию Павловичу для ознакомления.
– А ложь во спасение – это вся Ваша история, Антон.
Глава 2
Безумцу больше видится чертей, чем есть
в аду. Влюбленный, столь же дикий,
В цыганке видит красоту Елены…
В. Шекспир «Сон в летнюю ночь»
Чего себе не воображаем, когда в глазах холодный яд,
И равнодушье за невинность почитаем, и гибнем просто наугад…
… «Наташа?!» – Антон не знал, как совладать с волнением. «Она!» – Нет, разум не успевал за своим безумством. Да разве могли эти чувства умереть? Они лишь скитались где-то очень долгие годы лишь в отражении неведомых чужих наслаждений далеко и долго. А теперь спешили на магический зов. «Наташа!»
Антон почувствовал на лице глупую улыбку. Наверное, она была такой же растерянной, когда они встретились в первый раз. Тогда он и не знал, что у друга новая пассия.
– Антон! – рука невольно потянулась к знакомству.
– Наташа! – нежное запястье плавно опустилось в его дрожащую ладонь.
Решительность губ обезумевшего пресеклась взмахом ресниц. Они рассмеялись.
– Наташа… Наташа Липова.
– Антон… Петровский – засмущался Антон, отняв руку.
– Мы опаздываем, Антон Петровский – оборвал знакомство представлявший, скрыв любимую за подъездной дверью.
Память касалась буйной копны, черным бархатом укрывающей девичью нежность и страсть блеска ее. Долгие годы волшебные обертоны ее горячих звуков усмиряли покой бессонными воспоминаниям, распаляя сердце каждой новой встречей втроем. Тогда судьба посмеялась над Антоном. Но ни одна женщина не могла стать той, кем была она! Наташа!
«Сегодня на катке!» Ах, как страстно он желал встретить свой прошлый идеал! Как влюбленное сердце трепетало от желания скорее воскреснуть! А ему и правда недоставало лишь стыдливого взгляда и согнутой в локте руки, чтобы вновь обезуметь… Воображение рисовало все новые формы предстоящего.
Вон она! Вдалеке, еще не видит, не знает, что тот, кто позвал ее, будет не один, с другом. Как отреагирует? Столько лет прошло. – «Наташа? Наташа Липова?» -Улыбаясь легкой неестественности на скользком покрытии, на этот раз она крепко стиснет хрупкую ручку в надежном объятии. «Антон Петровский» – чуть повернет голову он, и уверенно оттолкнет их в ледяное путешествие.
