Закрыты эти двери от досужих взглядов.

Это моё прошлое! И только у меня есть право судить его.

Но и я редко заглядываю в эти двери. Ибо если я буду бродить по этим комнатам, откуда возьмется время на настоящее?

Может быть, когда-нибудь, спустя много лет, перед тем как выйти в последнюю дверь этого мира, я посещу все комнаты.

И тогда, кто знает? Быть может, тогда я пойму, что время не лечит. Нет.

Время учит.

Учит принимать всё. Просто принимать. И уметь, принимая, отдавать благодарность.

Но понять это мне ещё предстоит.

А пока я закрываю эту дверь. И убираю замки поближе к душе.

Мы ещё встретимся. Но не сегодня.

Ах! Как она мечтала стать принцессой! Или графиней, или баронессой.

Не важно! Титулы её совершенно не волновали!

Она мечтала о том, как она в чудесном платье, танцует на балах. А мужчины осыпают её комплиментами, букетам и драгоценными камнями.

АХ!

Каждую ночь, ложась спать, она представляла себе эту чудесную картину:

Она в пышном платье, до пола, с турнюром, или на кринолине, входит в зал полный нарядных людей. Небрежно обмахивается веером. И все смотрят на неё и восхищаются её красотой и чудесным нарядом.

АХ!

И в этот вечер эта картинка стояла перед её глазами, когда она уплывала в сон.

Первые картинки сна заставили её даже во сне замереть от восторга.

Она именно в таком платье, как ей рисовало воображение, садилась в чудесную карету, запряженную тройкой лошадей.

Кучер крикнул:

– Но! Поехали!

И карета тронулась.

Первые же метры заставили её там, во сне охнуть. Колеса подскакивали на каждом камушке, больно отдаваясь во всем её теле. Она даже хотела проснуться. Но не тут то было! Сон властно вел её к мечте!

Карета бодро катилась по булыжникам. Она бодро подскакивала на жестком сидении, не менее бодро охая.

Потом булыжники закончились.

Началась чистая грязь. Судя по деревьям и небу, стоял глубокий октябрь.

Карета начала переваливаться в глубоких колеях, валяя её по всей себе, внутри.

Она успела стукнуться щекой, макушкой, подбородком. Прическа…ах, её чудесная прическа…ах….

Лошади шли натужно, вредная грязюка цеплялась за колеса не хуже репья!

А потом она встала. Карета. Совсем. Да ещё начала заваливаться набок. Кучер, сконфуженно постучал в дверцу, и сказал, что надо идти за помощью, колесо оторвалось. Не завалились, только потому что всё та же грязь держала.

И ушел. Она сидела, тоскливо глядя в окно, на бредущих мимо крестьян, в серых армяках, мокрых, по колено в грязи. Лапти у всех были,…а какие они могут быть после того, как перелезаешь через всё это.

Мимо мирно протрусила телега с понурой лошадкой. Её совсем не радовали мешки с мукой, и сидящие поверх мешков нахохлившиеся крестьянские дети. Отец их, с трудом вытягивая ноги из жижи, помогал лошадке, вытягивая её в особо смачных провалах.

Она просидела в карете почти до сумерек.

Потом поняла, что похоже сегодня помощи ей не дождаться, выбралась из кареты, сразу утонув почти по колено, и как могла начала пробираться обратно.

Накидка промокла мгновенно. Туфельки,…боже мой, её чудесные туфельки!!! Они держались только благодаря завязкам. Не сдаваясь грязи, сочувствуя хозяйке.

Сколько времени она добиралась до своего поместья, она не смогла бы сказать.

Камушки впивались в нежные ножки через тонкую подошву туфелек.

Платье давно промокло, и весило, наверное, тонну.

Когда показался её замок, она заплакала от счастья.

Кое- как поднявшись по ступенькам, еле, еле смогла отворить тяжелые двери. Ругаясь про себя на дворецкого, и вместе с тем радуясь, что он не запер двери на замок, пошла искать хоть кого-нибудь, чтобы ей подали теплой воды помыться.

Все спали. ВСЕ! Хозяйку не ждали до завтрашнего вечера. Ведь, она уехала в гости, с ночевой.

Только на кухне ещё горел свет. Но дворецкий вместе с кучером и кухаркой, были так веселы, что уже укладывались спать головами на стол.

Слезы злости и огорчения так и покатились по её щекам. Даже там, во сне она чувствовала, какие они соленые.

Добравшись до своей комнаты, она с ужасом поняла, что горячей воды сегодня не будет.

И просто воды тоже. Некому было ей её наносить. Некому согреть. Некому подать даже тазик!

Кое-как обтеревшись теми же широкими юбками, что были на ней, и все равно уже никуда не годились, она, как была, забралась под холодное одеяло, в нетопленной комнате…

БОЖЕ!!!

Она подскочила на своей кровати, дико огляделась вокруг. Это был сон. Это был только сон! Какое счастье!

Её догнала ещё одна мысль: а как же они все там пахли, под этими своими нарядами, если с мытьем была такая проблема?!

Дрожащей рукой, открывая горячий кран в душе, она подумала:

«Да Бог с ними с платьями! Главное, есть душ! А завтра на работу она доедет в шикарной маршрутке!»

Водитель старенькой, разбитой «газели» никак не мог понять, от чего сияет утренняя пассажирка.

И за что она так горячо благодарит его….

А она, одетая в любимые джинсы, радовалась, глядя на людей, спешащих по тротуарам, и не знающих, какие же они счастливые!

А и было это очень давно. Лежала тогда Русь- матушка в кусочках, как пирог порезанный, и управлял каждым кусочком князь отдельный. И от каждого кусочка норовили откусить ещё кусочек рыцари заморские, иноземные.

Не очень получалось. Но попытки были, ой, были.

Впрочем, с тех пор мало что изменилось. Разве что срослась, стянулась краями Русь Великая. А вот кусак хватает. И так уж они хватают…Не очень получается, но попытки есть, ох, есть.

Впрочем, не о том сейчас, а о том, что было очень, очень давно.

Стояли тогда на охране границ силы сильные, богатырские:

Баба Яга в ступе, да с верной метелкой.

Горыныч, трехглавый.

Да Баюн когтистый, да громогласный.

И так они границы охраняли, что мимо них даже комар не прожужжит, муха не пролетит.

Но случилось страшное. Изобрели рыцари должность такую, инфо пиарщик, наоборот, только.

И очернил он силы сильные, силы древние, и пришлось им уйти в леса дремучие, да горы сыпучие.

И стали все считать их злодеями да вредителями.

Но это опять-таки дело прошлое. А наше дело правду вспомнить, да всех по полочкам расставить. Потом. А пока сказочку послушайте, в назидание. А может и вспоминание. А уж, коль, где навру, не обессудьте, да не ругайтесь сильно. Ругаться вообще вредно, холестерин повышается, знаете ли.

Пролетали мухи, бывало, ох, пролетали.

Вот, к примеру.

Зашла как-то Василиса премудрая, та, что уже шкурку лягушачью сбросила, ну, да, ну, да, ту самую, что Иван царевич сжег, к Горынычу.

Дело у неё к нему было. Какое не скажу. Не потому что вредничаю, а потому, что забыла. Знать, неважное оно было.

Зашла она, значит, да за голову и схватилась руками белыми, а потом им и всплеснула.

Вся пещера Горынычева разгромлена!

Вся утварь перебита!

Все стены в подпалинах!

Как будто по ним огнем палили.

И сидит Горыныч у стеночки, все три головы набок свесил обессилено. А по центру наглая муха летает.

– Это что же тут у тебя приключилось, Горынушка?! – жалостливо спросила Василиса, та, что бывшая царевна лягушка.

Горыныч только лапой махнул. В сторону мухи. Неуловимая, мол.

Василиса крякнула, потом квакнула, в лягушку обернулась, шлеп языком, и нет мухи.

Вновь квакнула, Василисой встала, да и пошла прочь от Горыныча, не до дел ему сейчас.

А по пути думала:

«Хорошо, что шкурка была огнеупорная!»

Так что помощников у защитников хватало. И ежли таки, какая муха пролетала…Ну, вы сами всё поняли.

Вот так они и жили.

А за горами высокими, за морями глубокими…или не было там уже морей-то? Ой, прошу прощения! Географический кретинизм в наличии! Да и ладно.