Как назвать её, эту привязанность? Не может же это быть – любовью?!
…Мы идём по тропе обратно. Из тайги.
Совсем обратно, необратимо. В глазах плывут мои любимые болота, рыжие, зелёные, оранжевые… корабельные сосны единственного сухого места в нашей тайге – по нашему фольклору, «Сахары». Он теряет тропу – и мы взбираемся с ним на тригопункт – перед глазами наша великая тайга. Я очень устала. И он кладёт руки на перекладину верхнего этажа вышки – вокруг меня, так было только ночью – вокруг меня его руки. Мне хочется лбом прижаться к его плечу, но я только поправляю ему ворот… второе прикосновение.
Вы помните осенний Кражуркан – и ультрафиолет его, и алость, и ту невероятную усталость, с какой на юг проходит караван. И августа последнюю модель: все обнажённо, искренне и тонко – рисунок гениального ребёнка, торжественную эту акварель…
Этой ночью он меня поцеловал.
Я резко отодвинулась, отвернулась. Он, глухо: я больше не буду этого делать.
… На другой день мы вышли в цивилизацию.
Ощущенье самое тяжёлое – хочу обратно, не хочу людей и звуков, хочу тишины моей тайги. Проторчали два часа в книжном магазине – здесь, в магазине Фактории – такие книги, где ещё найдешь? Он доставал с полок одну, другую, читал вслух, хохотал.
Ночёвка в конюшне, на сеновале. Центральной – это по нашим хохмам: ЦК – центральная конюшня. Мы все четверо закопались в сено. А утром… или ещё ночью, я же не высыпаюсь… он вытащил меня из моего гнезда: подхватил под плечи и колени и – к себе.
Мы же за этот месяц ни разу не были врозь – ни днём, ни ночью.
«Зверёнок… не уворачивайся… я так безбрежно счастлив с тобой».
Подруга
На них в те дни прощанья смотреть было нельзя. Они же разъезжались по разным городам, и Шеф стоял у самолёта, подошел к самому трапу под предлогом вещи донести. Она на него смотрит из иллюминатора, а он стоит, и в глазах – слёзы.
У этого железного Шефа!
Ну, я думала: да разъедутся, и всё. Не может ничего из этого быть, потому что не должно. Ленка не говорила о своей семье, о школе, не хотела. Но ехать обратно она не хотела так, что прямо страшно было за неё.
Она… я потом поняла. Она единственный раз жила настоящим. Не книгами своими. А о будущем если и думала, то потому только, что мы все ей говорили: у тебя же всё в будущем!
Дневник
Я сунула в его полевую сумку свои стихи. Он тихо проговорил: не забывай меня, ладно?
Споткнувшись, пошла по трапу.
Елена
Вот же была, наверное, умора, когда я в сапогах с отворотами и с ружьем вломилась в дом Академика. Вид у тебя достаточно грозный, Лелька, сказал он. Ружьё-то было его, Академика, он мне поручил ещё в тайге оттуда его привезти. А остальной антураж я никак не хотела оставить: штормовку, сапоги, да и штаны – сокровище, кем-то оставленное на чердаке избы: свои за два месяца истрепались.
Так ходили в гимнастёрке после фронта…
Когда впервые после тайги мы встретились с ним, он сказал: на тебе такие странные туфли.
Уже были не только туфли – школьное платье. И сама школа. И дом, где никто не понимал, что я уже другая.
И приходили его письма на главпочтамт до востребования… Да, но что это были за письма? Две-три бодрых строки на телеграфном бланке или машинописью, вырезка из газеты, бандероль с книгой.
Эти головоломные книги я читала на уроках. Как-то вдруг переместившись на предпоследнюю парту. Последнюю занимал наш аутсайдер – странный парень, вовсе не дурак, но учился кое-как: тоже, наверное, уже внутри себя перерос школу. Временами окликал с полусонной мордой: Лен… дай чё-нибудь почитать, у тебя всегда есть. И читал вслед за мной книгу про экзистенциализм (однажды вякнула на эту тему в тайге, – ведь запомнил, прислал…).
В школе спасало пока реноме – прежде хорошо училась.
Истово – как же иначе – выполняла поручения Академика: Леля, ты брала эти пробы, это важно.
На листке описания этих проб я отправила с Подругой записку: «У меня почти всё в порядке. Очень жду тебя. Приезжай».
Дневник
Это – как гром… прилетал Он!
Нет, я по порядку.
Ещё когда мы прощались, попросил мой телефон. «Не смогу говорить – родители». Он: «Говорить буду я».
И вот звонок.
– Доброе утро! Тебе передали книги?
– Да.
– Я буду в пятницу. До встречи!
– До встречи…
А дальше, через паузу:
– Люблю тебя. Люблю тебя.
Перехватило дыхание. Смогла только произнести: – что?.. – в промежутке между его словами.
Трубки повесили одновременно.
И вот звонок – и я бегу… Он ведь жил, оказывается, здесь, в моём Родном городе – и назначил встречу у того дома, где жил. Нашла быстро – а его нигде… Но тут слышу голос, оборачиваюсь.
Не могу написать, какие у него бывают глаза.
Мы бродили по лесу. Осенний склон, ветер, Его глаза близко-близко.
– Не говори мне больше, что сказал по телефону!
– Да? Почему?
– Потому что это не может быть правдой.
– У меня все часы в сутках – твои. Я перечёл твою записку сорок раз. Это нельзя назвать по-другому.
…Я перестала уворачиваться, когда он меня целует. Он взрослый, ему это надо…
Осенний лес, ветер, листья того же почти цвета, как наши торфяники. Крыльцо на заброшенной даче, я у него на коленях, и снова руки вокруг, снова тепло… а через час его самолет.
Отдала почитать – попросил – мои сочинения по литературе.
Опять ушла с уроков.
Подруга
Ленка приходила в общагу: объясни мне эту химию, а? Ничего не понимаю, даже не помню, органическая она или нет. И она была даже весёлая… шальная такая весёлость.
Я объясняла, конечно. Видела: не понимает. Но какая память: она могла всё пересказать, но мимо головы. Правда, красота формул ей нравилась, и звучание: полипропилен! Бутадион! Она это как стихи повторяла. Ну а стихи, да и песни наши она запоминала с ходу.
Ей не давалась не только химия: физика, алгебра, геометрия.
И ей хотелось побыть с нами… с кем была в тайге.
А у меня уже был жених.
Дневник
Он снова позвонил: здесь выставка немецкой книги, в Доме учёных – может, выберешься на воскресенье?
И у меня в башке тарарам. А если, а вдруг?
Снова дневник
другим цветом ручки и ломаным почерком
Я была в Наукограде… Рубль от школьных завтраков остался, пятёрку заняла у Подруги. Повезло купить билет прямо у стойки регистрации. Он не встретил – как выяснилось, встречал в другом аэропорту, оставил записки и дозорных в разных местах. И я помчалась автобусом. Куда пойти, где искать? И пошла к нему домой – адрес-то знала. Жена. С большим животом… дочка-семилетка, проводила и дорогу показала. Странная девочка… Добрая, но асоциальная. На меня в чём-то похожа.
Ну, семья… как это далеко от нас, у нас же совсем другое… Бродила по выставке, брала со стендов и смотрела книги. Его уже не надеялась увидеть, да и ладно: сверкающий рыжий октябрь, незнакомый город, лукаво-шальная, искрящаяся, авантюрная радость: мне хорошо здесь! Как ночью тогда на тропе.
…Кто-то подходит вплотную и берёт за руку. Он! Это казалось явлением с неба.
И в глазах – та самая, меня когда-то пугавшая нежность.
Уже вместе смотрели выставку, обсуждали. Потом пошли к морю. Потом в его институт, он взял ключ от лаборатории.
