И снова ехали недолго. Свернули с Лиговского на какую-то тихую улочку и под шлагбаум нового жилого комплекса – кое-где на окнах еще виднелись фабричные наклейки.

- Здесь служебная квартира, - пояснил Дарьялов, помогая мне выйти из машины. – Раньше другая была, на Васильевском. Далеко и до офиса, и до Суворовского. Но к этой никак не могу привыкнуть. Иногда задумаюсь и говорю Марату: «На Макарова».

Я молчала, смакуя на языке терпкий холодок предвкушения, как мятную конфету. Мы вошли в парадную, где с Дарьяловым поздоровался охранник в синей форме, поднялись на лифте на третий этаж.

- Ну вот, моя берлога, - открыв дверь квартиры, он слегка подтолкнул меня в прихожую.

- Волчье логово, - пробормотала я себе под нос.

- Угу, - моя реплика удивления не вызвала. – Придет серенький волчок и ухватит за бочок.

Его рука легла мне на бедро, и я повернулась к нему.

Ближе… еще немного ближе… снова утопая в его глазах – как будто нырнула с разбега в холодную воду и плыву, и страх сменяется восторгом.

Губы на губах – как мгновенный ожог, и так твердо, крепко, заставляя раскрыться навстречу. Обжигающе новое – но словно это было уже не один раз. Словно знала его когда-то давно, но забыла, а теперь вспомнила.

- Ира…

Та особая интонация, тот особый тембр с хрипотцой, которые яснее всяких слов говорят: «Я хочу тебя…». И тело отзывается на них ответным желанием, разбегающимся от живота до кончиков немеющих пальцев.

Он за руку привел меня в спальню, и я остановилась у приоткрытой балконной двери, глядя на темный двор. Шорох покрывала на кровати, шепот листьев. Магия, мистика летней питерской ночи…

Легко и прохладно соскользнула с плеч блузка, невесомо и шелково повторили ее путь губы – от шеи, по плечам, по спине. Руки легли под грудь, пальцы обвели сжавшиеся соски. Я повернулась к нему, жадно разглядывая четко прорисованные мышцы, поджарый живот под расстегнутой рубашкой.

Полтинник? Серьезно? Многие в тридцать выглядят хуже. Интересно, каким он был в тридцать? Хотя… некоторые мужчины как раз хорошеют с возрастом, появляется в них особая харизма, какой не бывает у молодых.

Расстегнула ремень брюк, молнию, потянула их вниз вместе с трусами – узкими черными слипами. Мимоходом отметила, что даже такая мелочь идеально вписывается в образ: ну не могла я представить его в веселеньких боксерах с рисунком. Я смотрела на него, а он, с едва заметной улыбкой, - на то, как я смотрю на него.

- И что, устраивает?

- Более чем, - я провела самым кончиком языка по его животу.

- Не торопись, - избавив меня от оставшейся одежды, Дарьялов выдвинул ящик тумбочки.

И да, тылы у него оказались тоже очень даже. Что поделать, красивые мужские задницы всегда были моей слабостью. Ну а резинки в тумбочке… Развелся он очень давно, я тогда еще в школу ходила. Ясное дело, что были женщины. Наверняка много женщин. Главное – чтобы не одна какая-то, постоянная. Не хотелось быть кому-то свежей заменой.

Как будто меня кто-то спрашивает. И с чего я взяла, что это будет что-то?..

Додумать мысль я не успела – захлестнуло и понесло. О чем вообще можно думать, когда с тобой происходиттакое? Разлет слов, которые я употребила бы для обозначения того, что он делал со мной, был как у противопехотной мины: от самых нежных до предельно нецензурных. Его руки, губы, язык – они были везде, и я тянулась к нему, поскуливая, ловя ощущения, еще мне – мне! – незнакомые.

Дяденька, да вы молоденьким мальчикам сто очков вперед дадите, промелькнуло весело-изумленное. Пожалуй, еще никто и никогда не заполнял меня собою так глубоко – и не только физически. И я в ответ принимала его в себя полностью, без остатка, сливаясь в единое целое.

Он доводил меня до самой грани, а потом сбавлял темп, глядя в глаза, тонко касаясь языком губ, словно рисуя их грифелем остро заточенного карандаша. Я ловила его дыхание – потому что не хватало своего. Хотелось закричать: «Ну же! Давай уже!» - и одновременно хотелось растянуть эту пытку в бесконечность, потому что каждая такая пауза была все мучительнее и слаще.

Сжавшись в тугую точку, я разлетелась огненной вспышкой. По всему телу прокатывались горячие волны, снова и снова. Потом из сияющего света проступили очертания комнаты. Холодок от балкона коснулся влажной от испарины кожи.

Сердце все еще выбивало дробь. Я лежала, перекинув ногу через его бедро, и блаженно улыбалась. Его пальцы медленно бродили по моему животу, иногда соскальзывая ниже, – словно поддерживали напряжение в сети, чтобы не пришлось разгонять с нуля.

- Как-то не похоже, что мы в одном полку служили, Дарьялов…

Поймет или нет? Это была провокация, разумеется. Которая попала четко в цель.

- Деточка, когда я буду способен всего на одну палку, твоих ровесников-однопалчануже в тачке на свалку вывезут.

- Правда?

- Зуб даю. Лучше скажи, пойдешь ко мне работать?

Он наклонился, прижимая мои руки к простыне.

- Так это было исключительно ради работы? – я попыталась вывернуться, но Дарьялов крепко стиснул коленями мои ноги и коснулся языком груди. – Метод… убеждения?

- Разумеется, - он втянул сосок губами и тут же отпустил. – Но не только. Ты в кабинет вошла, и я сразу подумал: будешь моей. Во всех смыслах. Для этого много времени не надо. Несколько секунд достаточно. Чтобы понять.

- Ну… чтобы добиться, как выяснилось, тоже. Не несколько секунд, конечно, но…

- Тебя это смущает? Ну мало ли. Может, ты сейчас из-за этого страдаешь и считаешь себя падшей женщиной.

Все это говорилось крайне серьезным тоном, но глаза смеялись.

- А что, похоже, будто страдаю? – фыркнула я.

- Да не особо. Тогда давай закончим с рабочими вопросами и выясним, в одном полку мы с тобой служили или в разных. Так что, Ирина Ивановна? Да или нет?

- Да, - я все-таки высвободила руку и обняла его за шею. – Только договоримся сразу. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Чтобы работу и секс не смешивать.

- Хм… - он прижал меня к себе. – Ну ладно. Попробуем.

Разумеется, никаких мух и котлет по отдельности не получилось.

Дарьялов вовсе не был идеальным, недостатков у него хватало - не меньше, чем достоинств. С некоторыми я по мере узнавания смирилась более-менее легко, другие принимала тяжело, стиснув зубы. Помогала мысль о том, что Ира тоже не мягкая, пушистая киса, что ему вряд ли легче. Возможно, даже и тяжелее.

Так вот один из недостатков… или просто одна из его особенностей заключалась в том, что ему было абсолютно наплевать, что о нем думают и говорят. Сначала мне казалось, что это рисовка, но потом поняла: нет, ему действительно безразлично. Важно для него было только свое собственное мнение и еще нескольких человек – сосчитать хватило бы пальцев на одной руке. Я, к счастью, в этот ограниченный контингент вписалась. Да, ему так жить было проще и комфортнее, но иногда его слова и поступки оборачивались для других не самой приятной стороной.

Нетрудно было догадаться, что подумала команда Дарьялова, когда к нему в офис пришла некая мадам, с которой он отправился сначала в ресторан, потом к себе домой, а потом она вдруг стала его официальной помощницей, юристом и финансовым аналитиком. Единственное – перепутали последовательность. Решили, что он взял на работу свою любовницу. Конечно, никто не рискнул бы обсуждать это, но взгляд Марины, когда та услышала, как я обращаюсь к Дарьялову на «вы» и по имени-отчеству, был вполне читаем.

Ему было абсолютно наплевать. А вот я чувствовала себя не слишком уютно. Хотя бы уже потому, что сто лет не работала в коллективе. Отвыкла. Кошка, которая гуляет сама по себе. Дикая тварь из дикого леса.

- Извини, Ир, я не особо понимаю, из-за чего тут париться, - пожал плечами Дарьялов, когда я ему об этом сказала. – Но если так, не вижу смысла что-то скрывать. Мы все-таки не школьники, на людях лизаться не будем, оскорбляя общественную нравственность, а остальное не должно никого волновать. Только Дарьяловым меня не зови публично, хорошо? Парадокс, но это звучит более интимно, чем… не знаю, Петруша, например.