- Все одно. Если будет награждать тебя, пусть и про нас с шотландцем не забывает…

Коротко хохотнув, я ответил другу:

- Даже если забудет, я обязательно напомню!

…Просторную терем-избу Михаила, отстроенную рядом с Успенским собором, уцелевшим после пожара, охраняет целая сотня моих рейтар, разбивших подле нее бивуак. Непосредственно же вокруг дома несет охрану два десятка солдат при одном фальконете; они радостно поприветствовали нас с Тапани. В свою очередь, на ведущей к сеням лестнице я раскланялся со служивым из окружения Василия Петровича. Старый знакомец-то мой после отравления князя спешно отбыл в Рязань…

Ну что же – выходит, есть уже новости и от Прокопия.

У двери меня встретил осунувшийся Лермонт, временно исполняющий обязанность командира телохранителей кесаря; впрочем, он уже вроде как подыскал себе замену – и вовремя: горцу явно нужен отдых.

- Ты как, Себастьян? – он устало улыбнулся.

- Да уж получше, чем ты! Иди, хоть немного отдохни, Тапани тебя сменит.

Горец отвесил глубокий поклон.

- Премного благодарен! А то с позором вырублюсь на посту…

Я понимающе кивнул:

- Как великий князь?

- Лучше – кажется, к кесарю вернулась прежняя энергия… Кстати, он вызвал Давыда Жеребцова, вместе тебя дожидаются.

Я кивнул, вспомнив свое заминку на валу, после чего хлопнул товарища по плечу:

- Отдыхай, Джок. Вечером поговорим.

Тот вновь устало улыбнулся, после чего шутливым поклоном пригласил Тапани к своему посту – я же двинулся вперед, сквозь сени; в них мало света, но приятно пахнет восковыми свечами и лесными травами.

- Себастьян? Ну наконец-то мой спаситель соизволил явиться! – голос князя действительно звучит бодро, даже несколько неожиданно бодро. Войдя в горницу, и глубоко поклонившись вначале кесарю, а затем и стоящему чуть поодаль воеводе, я с интересом спросил:

- Так что же, Прокопий все же успевает?

Князь радостно улыбнулся:

- Да. Боярин Ляпунов наспех собрал три с половиной тысячи детей боярских и казаков, его усилил пятисотенный отряд служивых Зарайского воеводы Димитрия Пожарского. Теперь они вместе спешно следует к Москве и уверяют, что успеют присоединиться к нам прежде, нежели круль Жигижмонт пойдет на нас бранью…

- Пожарский?

Кесарь утвердительно кивнул, а я невольно улыбнулся. Вот и ты, Дмитрий Михайлович…

Пока что военный лидер «второго ополчения» и герой Смуты, князь Пожарский еще не успел покрыть себя лаврами неувядаемой славы. Он успел разбить лишь несколько отрядов тушинского самозванца, включая воровских казаков атамана Ивана Салкова на речке Пехорки – и спасти Коломну от ляхов, лихой ночной атакой разгромив крупный польской отряд в селе Высоком!

Однако в известной мне версии истории князь Пожарский проявил себя подлинным героем в боях за Москву. То есть во время польской резни городского населения – и одновременного штурма столицы ратниками первого ополчения, ведомого как раз Ляпуновым. Тогда Пожарский крепко потрепал ляхов, но был тяжело ранен – а уже после излечения его и пригласили стать военным лидером второго ополчения, так как князь был лучшим из оставшихся в строю кандидатов. Но все же стоит упомянуть, что в решающей битве с Ходкевичем на Девичьем поле Дмитрий Михайлович впервые командовал столь значительным войском – чуть более, чем в десять тысяч ратников…

От «воспоминаний» меня отвлек вопрос Давыда Жеребцова:

- А что же наши посланцы в Калужский лагерь? Есть ли от них какие вести?

Тут кесарь впервые помрачнел:

- Вестей пока нет. Мы отправили нескольких казаков и келарей Троице-Сергиевского монастыря к воинам самозванца, но пока что от них ни слуха, ни духа. Боюсь, что…

Великий князь сделал красноречивую паузу, после чего продолжил, внимательно посмотрев в мою сторону:

- Мы неплохо укрепились под Дмитровым и вроде как держим все дороги, ведущие как в Калязин, так и в Москву. Но... Один раз отряды Лисовского уже сумели просочиться сквозь наши заставы. И пусть не столь и велико его войско – но ежели ударит в самый тяжелый момент боя, да в спину, много бед сотворит… Кроме того стрельцы, вставшие в заставах на пути из Суздаля, здорово бы пригодились нам здесь и сейчас.

Я кивнул, прекрасно понимая, куда клонит Михаил Васильевич.

- Полностью согласен.

Кесарь с одобрением посмотрел и на меня, и на Давыда Васильевича, после чего деловым тоном отдал боевой приказ:

- Тогда, братцы, вот вам моя воля: воевода Жеребцов берет примерно половину своих лыжников, семь сотен стрельцов. Ты же, полковник, весь свой рейтарский полк – за исключением, конечно, моей охраны.

Последние слова прозвучали после моего недоуменного взгляда, обращенного на князя – и тот вскинул руки в жесте притворного испуга, невольно вызвав мою улыбку.

- Общее командование осуществляет Давыд Васильевич; по дороге соберете ту тысячу стрельцов, что стоит сейчас на кордонах. Насколько мне известно, в Суздали заперлось не более двух тысяч лисовчиков, может, и того меньше… Вокруг Суздаля леса, в некоторых местах дубрава едва ли не к стенам подходят. Так что пред очами разбойников только часть вашего войска покажется, пусть рейтары да местные стрельцы. Лыжники Давыда Васильевича же в засаде встанут... Остановитесь на ночь, напротив двух ворот разобьете лагеря. Не стерпит Юзеф – или на рывок пойдет оставшимся проходом, или же нападет на один из лагерей.

- А сколько всего ворот в Суздале? – уточнил я.

- Трое. Северные, точнее уж северно-восточные, но они практически на северной оконечности кремля расположены. И двое южных – юго-восточные и юго-западные. У последних, перекрыв мост через Каменку, встанет фон Ронин с рейтарами, на лесной же дороге, ведущей к восточным, устроит засаду Давыд Васильевич. Северные перекроют стрельцы; они же начнут копать подкоп… На всякий случай я отправлю с вами немецкого осадного мастера и требуемый запас пороха. Если вдруг Лисовский не клюнет и не пойдет на вылазку, то можно и подкоп вырыть, коли земля не совсем промерзла… А если и клюнет – Давыд Василевич успеет прийти на помощь ратникам обоих лагерей; вы только окружите их телегами на манер казачьего табора. Особых, для гуляй-города, у меня уже не осталось... Ну, а коли Лисовский пойдет на рывок по восточной дороге, то ты, Давыд Васильевич, уже перекрой ему путь не далее, чем за версту от ворот вот этим, чтобы конные лисовчики далеко не ушли…

Михаил вытянул руку с железной рогулькой, состоящей из звездообразно соединённых острых штырей, направленных в разные стороны. Так-то «чеснок» использовался еще в битве с македонцами при Гавгамелах, но конкретно этот экземпляр удивил меня искусной выделкой – так, на остриях рогулины имеются зазубрины, словно на гарпуне.

- Монахи лавры его нередко использовали во время последней осады. Знаете, как называют?

Я отрицательно мотнул головой, и князь улыбнулся:

- Троицала. Вот эту красоту вы и рассыплете на восточной дорожке; наши умельцы так наточили их острия, что и сапожки пеших воров не уберегут, что говорить о лошадках. Да ты не морщись, фон Ронин! Жалко коней, но это война. Тут и людей никто не жалеет…

- Я вас понял. – согласно кивнул я. – Сколько времени на сборы?

- Выдвинуться нужно на рассвете, времени у вас обрез. Остаток текущего дня – на сборы.

- Мои люди будут готовы еще до зари. – расправил плечи Давыд Васильевич.

- Мои также – не сомневайся, воевода. Выходит, все-таки повоюем плечом к плечу!

Кесарь согласно кивнул:

- Именно так, братцы. Ну, с Богом!

…Покинув сени, я тотчас столкнулся с Тапани, поймав его вопросительный взгляд Степана. Я сделал знак рукой. Позже.

- Ну, что, Себастьян. – протянул мне ладонь Жеребцов. – Собирай своих молодцов, увидимся завтра.

- Не подведем, Давыд Васильевич, сам знаешь. – улыбнулся я.

- Знаю. – серьезно кивнул воевода и перекрестился. – С Богом!

- С Богом. – эхом повторил я уже в спину удаляющемуся Давыду.